Айзек и яйцо

Айзек откидывается на спинку дивана, включает телевизор и запускает «Грязные танцы». Он старательно игнорирует существование телефона, лежащего экраном вниз на журнальном столике, и присутствие изучающего его со своего места на диване напротив яйца. Айзек больше месяца не виделся с родителями, хотя они беспрестанно донимали его звонками. Мать Мэри он и вовсе подумывает заблокировать: жестяная коробка из-под печенья, стоящая на каминной полке, стала очередным камнем преткновения в их и без того напряженных отношениях. Видится он только со своей сестрой Джой – мельком, из-за приоткрытой входной двери, когда вытягивает руку, чтобы схватить пакет с продуктами, который она оставляет снаружи. Психологически Джой всегда была взрослее Айзека. Хотя нет. Это Айзек всегда вел себя незрело по сравнению с сестрой – Джой отринула детские забавы намного раньше его. Даже повзрослев, Айзек едва мог о себе позаботиться, а теперь, приговоренный судьбой к мучительной смертной казни, он слишком изможден, чтобы тащиться в ближайший «Сейнсберис» [12] . Джой – из тех юристов, которые и на обед-то редко прерываются. Тем не менее раз в неделю она исправно находит время, чтобы завезти Айзеку продукты. Вот и очередной повод почувствовать себя виноватым и никчемным. Мэри устроила бы ему взбучку, если бы узнала, что он гоняет Джой за покупками. Но Мэри он потерял, как и способность чувствовать. Он робот, и, если он поблагодарит Джой за заботу, он рискует захлебнуться человеческими эмоциями. К тому же не так давно на его диване поселилось странное, маленькое, похожее на яйцо существо, и Айзек не испытывает ни малейшего желания знакомить с ним Джой. Он по-своему привязался к яйцу и боится лишиться еще и его.

12

Британская сеть супермаркетов. – Прим. пер.

По ту сторону экрана Дженнифер Грей слезает со сцены и бросается в объятия Патрика Суэйзи, по эту – душа Айзека всеми силами пытается вырваться из его тела. Он старается не встречаться с яйцом глазами, боясь прочитать в них неукротимое желание опробовать ту самую танцевальную поддержку из финала. Они с Мэри не единожды пытались ее повторить – по наущению старого доброго алкоголя, конечно же, – и всякий раз оказывались на полу. Айзек мысленно отставляет яйцо в сторону и изо всех сил – и без особого успеха – старается игнорировать разразившийся очередным звонком телефон. Сила воли подводит его: он переворачивает мобильный и смотрит на экран.

Эстер Морэй

Что еще он мог увидеть на дисплее? С той ночи на мосту она звонит ему по два раза на дню. Нервно косясь на жестяную коробку из-под печенья, Айзек сглатывает. Один глаз начинает неприятно подергиваться. Никто не умеет выводить его из подобия душевного равновесия так, как суровая и напористая шотландская теща. Она никогда не была с ним груба, но их беседы увядали и обрывались всякий раз, стоило Мэри выйти из комнаты. Айзек не мог отделаться от чувства, будто Эстер обижена на него: за то, что он увез Мэри из Шотландии, за то, что убедил ее не возвращаться, за шестнадцатичасовое путешествие, которого ей стоило присутствие на свадьбе собственной дочери. Встреча их семей на церемонии бракосочетания не уступала занимательностью битве на Стерлингском мосту [13] . Клан Эдди против клана Морэй. Айзек всегда баррикадировался шутками и, в нервной испарине, выставил на первую линию обороны свою свадебную клятву, сдобрив ее провальной отсылкой к «Храброму сердцу» [14] . Вы можете отнять у меня мою жену, но вы никогда не отнимите мою свободу [15] . Айзека все еще передергивает от этого воспоминания. Мэри рассмеялась, а вот на лице Эстер не дрогнул ни один мускул. Мэри убеждала Айзека, что он сам вбил это себе в голову в рамках любимого хобби – искать в окружающих признаки неприязни.

13

Сражение в рамках первой войны за независимость Шотландии, произошедшее 11 сентября 1297 года. – Прим. пер.

14

Фильм о борьбе Шотландии за независимость. – Прим. пер.

15

Оригинальная цитата: «…они могут отнять у нас наши жизни, но они никогда не отнимут нашу свободу». – Прим. пер.

– Все относятся к тебе хорошо – кроме тебя, конечно, – поддевала она его, и в ее шутке присутствовала изрядная доля правды. Айзек не спорил. Он всегда думал, что больше всего на свете боится не нравиться окружающим. Как оказалось, этого он боится только во вторую очередь.

Айзек позволяет телефону давиться входящим звонком, но тут его вибрацию заглушают стенания настраиваемого саксофона. С самого приобретения этого дома Айзек и Мэри ежедневно выслушивали музыкальные экзерсисы живущего по соседству саксофониста. Хотя они переехали больше трех лет назад, они ни разу не видели его лица и не замечали хоть какого-нибудь прогресса в его мастерстве. Baker Street всегда перетекала в Careless Whisper, за которым следовала заглавная тема «Розовой пантеры», кощунственно плохо исполняемое попурри из композиций Чета Бейкера и на закуску What the World Needs Now is Love. Каждая первая нота запаздывала или, напротив, спешила, каждая пятая – звучала фальшиво, каждая шестая – срывалась. Мэри называла его манеру самобытной. Она утверждала, что наслаждается этим музыкальным сопровождением, воображая, будто слышит низкопробный саундтрек к их жизни. Сейчас от этого только хуже. Само существование соседей является для Айзека жестоким напоминанием о мире за пределами четырех стен. Какими бы милыми ни были Анна и Адам из дома напротив, передачки, которые они оставляют на его пороге, раздражают еще больше, чем саксофонист.

– Какие они замечательные! – не уставали умиляться Мэри и Айзек, глядя на супругов и их очаровательных малышей-близнецов. – Вот заведем своих – и наверняка с ними подружимся.

Теперь они стали одной из тех самых знакомых пар, которых Айзек изо всех сил старается избегать.

В груди Айзека разгорается ненависть. Некоторое время он смотрит на плохо выровненную стену, за которой, как ему кажется, прячется саксофонист, а затем швыряет в нее пульт от телевизора. Пролетая, он едва не задевает жестяную коробку. Сердце Айзека замирает. Он поворачивается к дивану напротив, собираясь поделиться своим облегчением многозначительным «фух», но с удивлением обнаруживает, что яйцо исчезло. На мгновение Айзек впадает в панику – и вдруг замечает существо на журнальном столике. Две кучки его рук громоздятся на ковре, а глаза устремлены на кухонную дверь. Вид у него недовольный.

– Пахнет? – догадывается Айзек.

Дверь плотно закрыта, но все нарастающая вонь от протухшего мяса проникает и из-под нее. Только теперь, когда существо ткнуло Айзека носом в эту смердящую проблему, на него обрушился весь ее выворачивающий наизнанку ужас. И как он мог не обращать на этот запах внимания? Как умудрялся есть на кухне, незамедлительно не отправляя еду из желудка в кухонную раковину? Яйцо на редкость по-человечески морщит нос и согласно кивает.

– Ладно, хорошо, – вздыхает Айзек. – Разберусь я с вонью.

Он медленно поднимается, с трудом выкапываясь из дивана, будто пустил в него корни, и тащится в сторону кухни. Слабыми пальцами он поворачивает дверную ручку. Айзек понимал, что ничего хорошего он там не найдет, но едва не уронившей его на колени ядовитой волны вони он уж точно не ожидал. Кашляя и отплевываясь, он хватается за дверной косяк. Скачущее вслед за ним яйцо врезается в его ноги и, как жук, опрокидывается на спину. Пока Айзек борется с рвотными позывами, оно встает и начинает заталкивать его в комнату. Он безнадежно пытается укрыться от яркого света, вихря мух и паров гнилого мяса. Яйцо тем временем кружит по кухне, вылавливает жужжащих насекомых – по две мухи зараз – и немедленно отправляет их в рот.

Айзек вновь переходит в режим робота. Он распахивает шкафчик под раковиной, вооружается губкой и бутылкой отбеливателя и принимается за уборку. Он то и дело прерывается, утирает лоб, ждет, пока отступит очередной приступ тошноты, и снова принимается за дело. Айзек в резиновых перчатках руками сгребает остатки мяса с пола, закидывает серую массу в глубины черного мусорного мешка и на всякий случай завязывает его на четыре узла. Затем он выдает пакет яйцу и кивает в сторону входной двери, а сам переносит противень в раковину и заливает его горячей водой. Когда Айзек снова поворачивается к существу, оно как раз заталкивает последние сантиметры черного мусорного мешка в свою раззявленную пасть. Айзек качает головой, достает из шкафа под лестницей швабру и принимается, то и дело вздыхая, оттирать пол. Яйцо возвращается к наблюдению за Айзеком, а саксофон за стеной обеспечивает уборку саундтреком. Оно следит, как Айзек драит столешницы под Careless whisper. Следит, как он загружает посудомоечную машину под заглавную тему из «Розовой пантеры». Наконец, когда саксофонист добирается до Чета Бейкера, Айзек ставит перевернутый стул обратно к кухонному столу и плюхается на него. Яйцо традиционно забирается на место напротив. Он устало трет глаза, смотрит на существо и зевает. Немного поразмыслив, яйцо зевает в ответ. Оно явно подражает Айзеку.

– Откуда ты такое взялось? – спрашивает он.

Разъяснений он, конечно, не ждет. Он не осознает, что впервые со дня их знакомства поинтересовался у яйца его биографией. Существо кривит свой маленький желтый рот, как будто снова пытается скопировать кривляющихся обезьян. Оно так сконцентрировано на этом процессе, что между его неплотно сжатыми подвижными толстыми губами надувается небольшой пузырек слюны. Айзек широко распахивает глаза и чуть меньше – рот. Он понимает, что происходит. Яйцо готовиться сказать свое первое слово.

– Уаууу, – глухо выдавливает из себя оно, как жаба из детского мультика.

Айзек растерянно моргает и дрожащим голосом уточняет:

– Уаууу?

– Уаууу.

– Ты с… – запинается Айзек. – С Ва… Уаууу?

– Уаууу.

Айзек снова моргает, размышляя. Яйцо выжидающе на него смотрит.

– А где это… «Уаууу»?

На этот раз моргает яйцо. Дыхание вырывается из его ноздрей с привычным, похожим на храп урчанием. То ли оно не понимает вопроса, то ли успело потерять к их беседе всяческий интерес. Оно молча смотрит на Айзека – из-за стола его мордашка видна лишь наполовину. На фоне сияющей после уборки кухни яйцо выглядит менее мультяшным и более осязаемым. На макушке сахарной ватой топорщится белый мех, кожа, вся в пятнах и рытвинах, напоминает хорошо выдержанный сыр. Все это время Айзек уверенно считал яйцо чьим-то детенышем – маленьким и неуклюжим. Но в этот самый момент ему в голову приходит совершенно противоположная мысль: может быть, оно старше самого Айзека? Как Йода. Его огромные глаза – больше, чем два высохших грейпфрута в миске на столе, – кажутся теперь неизмеримо мудрыми. Айзек будто заглядывает в две бездонные черные дыры.

Яйцо тоже не обделяет грейпфруты своим вниманием. Ленты его рук парят над столом, а пальцы, словно разведотряд крошечных желтых солдатиков, уверенно маршируют к миске. Фрукты ему принесла Джой: она всегда стремилась навязать своему ленивому брату здоровый образ жизни. На завтрак она советовала полгрейпфрута, чай матча и напиток с куркумой и имбирем. Раньше Айзек предпочитал здоровому завтраку шоколадные хлопья, превращающие молоко в какао, теперь он обходится неоправданно крепким черным кофе и холодной тушеной фасолью, которую ест прямо из банки. Так или иначе, грейпфруты всегда вызывали у него отторжение.