Аз Бога Ведаю!
Шрифт:
– До бога далеко, покуда его ярость долетит, меня уж не достанет, ибо жизнь пройдет.
И потому наказанным бывает не тот, кто злато собирает, а только внук его, ибо к сроку жизни внука гнев ощутим землей. Вот и гадают слепцы, за что ниспосланы им бедствия: мор, засуха, чума, потопы, войны иль извержения вулканов, не ведая того, что у них над головами дрожит, пульсирует и бьет возмущенный эфир, как кровь из раны. Эфир – суть чувства мира, ранимая, нежнейшая и не доступная оку смертного пелена, окутывающая Землю. А мудрецы глаголят: се есть сфера, солнечная ткань, иные говорят, горний свет иль просто божий, другие именуют кетэр – свет, исходящий от творца, вместилище святого духа, или богородичный покров. И в разнотолках этих блуждают, как во тьме, поскольку никто из них не пожелает признать, что и Земля имеет чувства,
Но искушенные в сакральности сего металла рохданиты узрели в нем иную суть. Если большую часть накопленного злата переместить за пределы обжитого места – дома своего, селения или страны – и схоронить его вкупе с прахом в землю, а малую оставить при себе, то возмущение эфира – божий гнев – падет на могилу, где спрятан клад. А если же из таких могил круг сотворить, то он обратится золотой змеей, держащей себя за хвост. Только невегласы и профаны зарывали злато возле своего жилища, навлекая тем самым гнев на себя и на своих потомков. Сведущие же каганы, владея Таинствами, знали, как благо получить и от могил, и потому белых хазар вывозили далеко в степь и хоронили, как бродяг безвестных, не устанавливая даже камня. И всякий супостат, измысливший поход на Саркел, Итиль и Семендер, не мог пройти сквозь обережный круг – кипящий и бунтующий эфир не пропускал. На головы врага валились внезапные болезни, помрачение ума и даже камни, поднятые смерчем. Падали свежие кони, гремели грозы и ливни заливали степь, вспучивая ручьи и речки. Направившись, к примеру, на восток, и двигаясь по солнцу или звездам, враги вдруг обнаруживали, что полки идут на запад, а то и вовсе на юг. Или тоска охватывала воинов, или палящий зной, иль вовсе знак дурной – затмение солнца…
Путь Птичий был заслонен!
Не одно столетие, стремясь пробиться к благам севера или юга, восстановить связующие нити с родственными народами Ара, персы вели войны, шли походами и с суши, и с моря, теряли славу Кира и Навуходоносора в бесполезных битвах, но так и не одолели Хазарии. Даже приблизиться были не в силах к ее пределам – круг заколдованный хранил, змея не отпускала хвост. То замиряясь, то воюя, ромейские цари не раз искали путей торговых к трем берегам морей и устьям рек, сносящих в это место многие драгоценности, товары, коней, оружье, злато – не завладели ничем, кроме разбитых легионов, несомых на щитах в родные земли. Отважные аланы, сыны воинственных племен, знающих толк в искусстве побеждать врага не натиском многих полков, не хитростью и не числом, но дерзостью и силой духа, не взяли крепостей, хотя бывали даже возле неприступных стен Семен-дера, прорвавшись сквозь змеиное кольцо. Бесчисленно, ища добычи, как ищет ее зверь, наступали из глубин степей кочевники, пока средь этих вольных народов не утвердилась вера – там проклятое место.
И князь Олег, ходивший по тропе Траяна, всю Русь собрал в кулак и сам, Вещий, окружив себя такими же волхвами, не раз пробивался сквозь незримый заслон и золотую шкуру змеи изрядно трепал, однако не снял заслонов с Птичьего Пути и не проторил тропу на реку Ганга.
Настал черед и Святославу…
Встретив из Царьграда мать, с дружиной своей он вскорости покинул Киев и более туда не возвращался, живя в степи на змиевых валах – зимой в шатрах, а летом под открытым небом. Он видел звезды днем и потому взирал на них и ждал: Фарро, его небесный путеводитель, стоял в зените и не указывал дороги.
Так минул год, пришла весна, и таянье снегов вдохновляло полки: вот высохнет земля, спадут ручьи и реки – и можно начинать поход. Так думали княжеские гридни, однако вот уж степь запылила от копыт – князь-предводитель не седлал коня. С раджами вкупе он мерил змиевы валы или спускался к Суде и там сидел, взирая на речной простор и небо. Иль волхвовал, на угли воскладывая траву Забвения, и к нему тогда спускался сокол, садился на руку, и князь, вскочив на коня, мчался в степь, не взяв с собой ни раджей, ни охраны. Неведомо, что он там творил: то ль занимался соколиной ловлей, но битых птиц не привозил, то ль просто разминал коня. А возвращаясь, дружину утешал:
– Уж скоро, други! Еще немного – откроется нам путь! Осталось мало ждать – больше ждали!
И лето миновало…
В лихую непогодь, когда дожди залили степь и черная земля разбухла как тесто хлебное, когда пожухли травы и лошадям недоставало корма,
на миг средь ночи расступились тучи и сверкнула звезда единственная, князь рог взял и самолично заиграл тревогу.– Ну вот и пробил час! Вставай же, русь! Путь нам открылся, пора!
– Ура! – ответила дружина.
Но прежде чем выступить наутро, Святослав снял уздечку со своего коня, простился с ним и в степь отпустил, на волю. Привыкший к табуну, другой бы не ушел и, прогнанный, все одно б тащился следом, а этот вдруг заржал пронзительно, сорвался и умчал незнаемо куда. Князь же пошел на выпас, где стоял табун молодняка, и выбрал себе нового, необъезженного, не ведающего ни удил, ни седла, ни плети. Наброшенный аркан едва не порвался, сдерживая недюжинную силу и прыть, кровавый глаз метал и сыпал искры, однако Святослав взнуздал его и, заседлав, тут же вскочил верхом.
Ретивый конь плясал под ним, взвивался на дыбы от буйства несмиренной крови, а князь уже кричал раджам:
– Подайте мне нечитанную книгу!
Раджи из своей кибитки ларец достали и, прежде чем отпереть его, гимн запели солнцу – ретивый жеребец ярился и скакал по полю, норовя сбросить седока. Наконец, жрецы из племени раманов извлекли харатейный свиток, окрученный железом, и, выстроившись клином, как птицы, поднесли его князю. Он принял книгу, однако же читать не стал, а спрятал под рубаху, поелику без кольчуги был и без брони.
– Ну а теперь откуйте мне копье! – велел им Святослав. – Да из того железа, что принесли с собой с реки Ганга!
Не долго думая раджи взошли на холм высокий, встали в круг-хоровод, и новый гимн помчался к богу Ра. Но никого и близко не пускали, дабы не смог позреть, в чем тайна ремесла. В тот час же тучи расступились, воссияло солнце, и от него взожгли огонь, вздули его мехом, и тогда лишь из другого ларца достали кус железа. Одни жрецы творили ритуал, суть пели и плясали, а двое из них начали ковать. Дружина зрела издали, холм окружив со всех сторон, однако и сюда, подобно волнам огненным, доносился громогласный грохот, тряслась земля. И сотворилось чудо! С каждым ударом молота трещали кости и тянулись жилы: боль терзала плоть, однако же она росла и ширилась. Вот уж кольчуги затрещали, рассыпаясь в прах, и латы облетали ровно листья. Не прошло и дня, а витязи преобразились в богатырей, да только без брони – в холстяных рубахах стояли, изготовившись на смерть.
А ежели бы встать поближе к тем ковалям? Не люди стали б – великаны!..
Искусные же кузнецы неутомимы были: единожды раскалив железо добела, ковали день и ночь, и отковать сумели в один прием и жало – суть навершение копья, и древко в сажень. Сначала остудили на четырех ветрах, после чего под гимны каждый трижды бросил его в небо, и, наконец, вонзили в сырую землю. И долго, три дня и ночи, земля горела округ древка, струился дым: вулкан возник, кипящий камень свергался вниз, огонь бежал в оврагах.
И наконец сошли с холма и принесли копье – вдвоем едва держали, а наземь опустили, так вчетвером с трудом подняли. Вручали князю так же, как нечитанную книгу, под гимны, и только Святослав принял его и вскинул во деснице – тут и усмирился конь необъезженный.
На месте покрутившись, князь ощупал лезвием копья твердь пространства и, отыскав в нем ход, незримый оком, метнул; копье в тот миг, будто луч солнечный, скользнуло вверх и, описав дугу, вонзилось в землю на расстоянии поприща и направлением на полдень.
– Ара-ра-ра-ра!.. – возликовали волхвы из племени раманов.
Дружина, выстроившись походным рядом, подхватила:
– Ура! Ура! Ура!..
Хор из тысяч глоток возреял над землей и, устремившись копейным ходом, разверз пространство. Наметом поскакали, оставив шатры и небольшой обоз на змиевых валах; раджи кибитки бросили и, выпрягши коней, поехали верхами – все так, словно не в дальний поход собрались, а прокатиться и размять коней.
Святослав скакал напереди, держа по левую и правую руку сыновей Ярополка и Олега, три белые рубахи вздувались ветром и, чудилось, несли сих всадников борзые кони, не касаясь копытами земли, мчали их вдаль, к копью. И вся дружина, избавленная от тяжести доспехов, суть холстяная, с одним оружьем, враз полегчавшим в десницах богатырских, и кликом на устах, неслась за ними следом. И уж никто не мыслил: “Се я, сущий!”, поскольку мысль слилась в едином клике и, обратившись в столп, летела впереди князей: “Мы, сущие под солнцем!”