Аз Бога Ведаю!
Шрифт:
Князь Мал велел ни под каким видом не открывать городских ворот, однако воля его утонула в оре. Неискушенные в хитростях и обмане древляне поверили княгине и своевольно отворили крепость, устремляясь к тризнищу. Их подстегивал и вдохновлял слух, что скоро князь Мал, женившись на вдове-княгине, сядет на золотой престол. Разум был слеп и глух, а души чисты и доверчивы. Что может сотворить им жена?
Древлян с добром встречали и за столы усаживали и хмельной мед так щедро подавали, что усомнился князь! А соплеменники звали:
– Иди к нам, брат! Стоя на забрале, не вкусишь вина,
И княгиня искушала:
– Твои холопы верно говорят! Глупы князья в Руси, и нет достойнее и мудрее тебя. Поди на пир, не брезгуй. Мне любо своей рукой поднесть тебе рог с вином, что Креслава мне оставила!
Однако не искусился на льстивые речи Мал, его чуткий разум одолел бездумные порывы сердца, велел он запереть город и затаился в своей башне.
Никто из смертных не знал и не предвидел, что случится в скорбном граде, и даже мудрая дальновидная княгиня, созывая древлян на пир, не замышляла месть, не ведала, что сотворится через час-другой.
Все зрела лишь одна Креслава, имея третье око, она вгляделась вдаль, и в ширь, и вглубь, и содрогнулась: где ныне пировали, где меды текли рекою – там вспенится и всклокочет поток кровавый. Взбурлит, взыграет и, подхватив тресветлого княжича, унесет – месть материнская погубит чадо.
И ведая это, она восставала против древлян, пыталась не пустить на этот пир, звала, кричала им, да все тщетно: она подпирала хрупкими руками тяжелые городские ворота, вставала на пути спешащих к гибели людей, но беда, беда! – не видели Креславу! И текли сквозь нее, как сквозь туман утренний, к столам, ломящимся от яств. Только князь Мал неведомым образом слышал ее, потому что сам после убийства Игоря висел меж небом и землей.
Княгиня же подносила древлянам меды и вина, воздавала честь и незаметно пир тризный обратила в пир хмельной. Никому не стало худо ни от вин заморских, ни от пива ярого. Объятая весельем, и Уж-река возвеселилась так, что вспять потекла, у гусляров персты до крови истерлись о струны, и слуги у столов валились с ног.
Возгордившиеся же древляне кричали:
– Эй, дурни русские! Подать еще вина!
– Подать свинины с хреном! Да хрен чтоб был весенний, баской!
– А желаем мы ухи стерляжьей! И пирогов с визигою! Ну-ка, вдовушка, мечи на стол!
И вино подавали, и свинину с весенним хреном, и уха стерляжья оказывалась на столе – все, что пожелают званые гости. Креслава уж металась над столами и кричала в уши:
– Не прикасайтесь к кубкам, там ваша смерть! Оставьте хмельные чаши, это последние чаши в вашей жизни! Внемлите мне! Я зрю вашу погибель!
– Помяните моего мужа словом добрым, – угощая древлян, говорила княгиня. – Вы убили его, но прощаю вас. Не из обиды или зла вы сотворили это – из любви ко мне. Поэтому неподсудны.
Некий древлянин с крестом на шее восхищенно взирал на княгиню и лепетал пьяно:
– Святая! Видит бог – святая! Не мной сказано: ударят тебя по одной щеке – подставь другую. Ах, матушка-княгиня, зрю
в тебе свет христианский! Добродетельна ты и мила, и кротостью – истинно Христова!Но рок им всем уж был начертан! И молния, сорвавшись с тучи, непременно достанет до земли.
Не в силах вразумить древлян, Креслава подлетела к шатрам, чтобы поискать княжича Святослава. Скорбный град казался пустым, но в вежах таились воины, готовые напасть и порубить древлян. Незримая трехокая входила повсюду, и везде язвилась о копья и мечи, колола ступни ног о стрелы в колчанах – светоносный младенец как в воду канул.
В отчаянии она воздела руки и обратилась к солнцу:
– Тресветлое! Тебе с небес все зримо, ты выше всего на свете! Укажи мне, где луч твой – малое дитя?
Тут солнце пронизало тучи и высветился зелен луг: стреноженные кони паслись на буйных травах, а подле них – олени, вепри и волки тут же, разлеглись на земле, подремывали беззаботно. Вся живая тварь на том лугу не знала ни войны, ни распрей. И там же, среди зверей, бродил княжич, крича жалобно, словно выпавший из гнезда птенец.
– Светлейший князь! – воскликнула всевидящая и побежала сквозь шатры, мечи, телеги. Достигнув же Святослава, подала ему руку:
– Ступай со мною, князь!
Заржали, встрепенулись кони! И волки, вскинув уши, вслушивались, тянули ноздрями воздух, оленицы пугливо сбились в стадо под защиту рогатых самцов. Однако пусто было вокруг, лишь ветерок опахнул густые травы.
Тем часом княгиня с рогом Креславы обошла весь пир, позвенела им о кубки и ковши в руках древлянских, и будто бы выпила за здоровье да рог был пуст! Когда же древляне притомились и огрузли от медов и яств, а над головами их пронеслась дрема и повергла всех в сон, лукавая княгиня взяла иной рог – боевой – и протрубила: голос раненой птицы возреял над Уж-рекой и услышан был во всей древлянской земле. Из шатров и веж, из-под телег и лодий вдруг встала дружина: блеск ее мечей, словно лучи солнечные, вмиг озарил тризнище!
Недолго продолжался кровавый пир. Там, где звенели кубки, теперь гремели головы, катясь по земле, где жареные поросята возлежали – легли тела древлян, а где текли меды и вина красные – там побежал кровавый поток. Взгордившихся неразумных древлян смерть заставала врасплох и души отнимала невзначай, ровно перышки выщипывала из крыльев. Не поспел князь Мал и слова молвить, как ловкая пастушка человеческих душ на суровую вервь нанизала их да и отправила пастись на небеса.
Свершилась месть! И тризна удалась на славу! Но созерцая сечу, княгиня уж мыслила о новой мести – о свадьбе с князем Малом. И веселил ее грядущий пир!
– Годи, князь Мал! – кричала она в сторону Искоростеня. – Твоих сватов я схоронила. Мне не нужны сваты! А любо самой тебя сватать! Годи, скоро пошлю к тебе послов, как ты послал. Возьму тебя за себя – лишь тогда вдовье сердце обретет покой!
Но вот оборвалось ее веселье. Почудилось, будто за шатрами идет Креслава с княжичем на руках! Вид этот, призрак обезволил разум! Лицо искривилось в страхе и дрогнули уста…
Видение пропало, но вот опять появилось – еще ближе! Трехокая жена с чадом у груди: Креслава и Святослав!