Азъ есмь Софья. Царевна
Шрифт:
Иван поклонился, низко, как должно, получил в ответ улыбку…
– Поздорову ли, боярин?
Разговор затеялся вполне чинный, и сена Иван Федорович продать согласился, и все было хорошо, а все ж таки…
Царапало, царапало внутри. Поговаривали уж, что царь жениться вновь захочет, волновались Милославские… а ежели Матвеев ему свою девицу подсунет – это что же будет? И так от этого выскочки худородного возле трона не продохнуть, а тогда он и вовсе на головы сядет!
Никак такого допустить нельзя.
Надо бы узнать поточнее, да и сказать кой-кому о матвеевских планах… вот ведь паскуда!
Когда Матвеев сообщил Наташеньке о планах государевых, та взволновалась. Это что ж – ей теперь в Кремль переехать?!
Так она и Алешу не увидит более!
Наталья в церковь почти бегом бежала, но царевич там уже ждал. И отпустили когти сердечко девичье.
– Государь!
– Наташенька!
Синие глаза блеснули ласково – и невдомек Наталье было, что в этот миг размышлял царевич не о красе ее девичьей, а о том, как окоротит наглого боярина.
– Мне в Кремль ехать надо, в палаты царские! Там отберут девиц… Алешенька, страшно мне! Дядя сказал, что все уж договорено. Для вида нас смотреть будут, а меня выберут! Что делать?!
– Ехать и быть спокойной. Все сложится, как нам надобно. Обещаю тебе…
– Неужто?!
– Найдет себе тятенька другую по сердцу, а тебя отпустит.
Наталья хоть и сомневалась, да успокоили ее слова ласковые. Да и… что она теряла?! Хоть бежать, хоть в ноги кинуться – никогда не поздно.
Если б знала она, что в это время Софья беседовала со своим дядюшкой Иваном Милославским. Тот, хоть и смотрел на девочку искоса, но слушал внимательно. Как-никак, сейчас ее устами царевич говорил.
– Известно мне стало, что государь невесту себе выбрать желает.
– А…
– И даже известно, кого он выберет.
– Кого, государыня царевна?
– Кому царевна, а кому племянница, – Софья улыбнулась ласково. – Матушка умерла, больше за Милославских заступаться некому, так ли это?
– Ежели племянники родные не заступятся, так и некому, – подтвердил мужчина.
– А ежели мачеха будет у племянников? Ночная кукушка, она завсегда дневную перекукует, всем то известно.
– Так что ж делать, государыня?
– Известно мне, что хотите вы девушку свою представить…
– Да.
– Этого не будет.
– Как?
Милославский аж побледнел. Действительно, и девушка была хорошая, на Машу ликом похожа, косы черные, глаза ясные… что ж это?!
Софья только головой покачала.
– Другая ее заменит.
– Как?!
– А вы скажете, что она это. Крест целовать будете – не дрогнете. Тогда и сладится все.
– Н-но…
– И сделать надобно так, чтобы государь ее подольше не видел. Сможете?
Милославский задумался. Можно так сделать, можно…
– А…
Софья взяла со стола колокольчик малый, тряхнула, и…
Милославский замер как статуй каменный, бессмысленный. Девица, что вошла в комнату, была… Не идет, а плывет, губы розовые улыбаются, коса – сноп золотой, глаза что небо синее… да и лицо… словно Всеволжская вдруг вернулась.
Невдомек ему было, что грамотно подобранная косметика еще и не такое нарисует. Поговорить с Ординым-Нащокиным, еще кое с кем, Лейлу попросить – и готова копия. Мало ведь Наталью убрать. Ее не станет – другая нарисуется,
может, и еще хуже. Надо было найти такую, чтобы всю жизнь Софье благодарна была. И Любава для этого подходила как нельзя больше.Софье она благодарна была за избавление от отчима. Вышла матушка замуж второй раз – и как дети пошли, так девочку вовсе в служанку превратили. А деваться-то и некуда было, разве что головой в омут. Но на это сил у малышки не хватало. Заметила ее одна из Софьиных девочек, поговорила с Любушкой, нашла девочку достаточно сообразительной и благодарной – и дала знать Софье. А та подсуетилась, попросила тетку Татьяну съездить да забрать малышку к себе. Хотя малышку… Тринадцать лет ей на тот миг было, сейчас уж шестнадцатый шел. И красота ее только расцветала. А вот характер…
Несамостоятельная она оказалась. Забитая. Сломанная. Даже не так… до конца ее не сломали, а вот волю к самостоятельным решениям и силу, чтобы по-своему жизнь повернуть, против течения плыть – навсегда выбили.
Софья так и планировала ее замуж выдать, но… когда поняла, что с отцом творится, принялась к девочкам своим приглядываться – и Любушка ей подвернулась. Красавица именно нужного типа. Благодарная Софье.
А еще…
Даже когда государь умрет, ей никто пропасть не даст. Да, второй раз замуж выйти не получится, но ежели понравится кто – препятствий не будет. И детей пристроят, благо, опыт есть. И поддержат, и помогут… Но для начала надо стать той самой.
А как?
А вот так. Сердце тогда на новую любовь податливее, когда от старой еще не остыло. Мало просто убрать Наталью – на ее место десяток других найдется, и нигде не сказано, что они умнее али добрее будут. Надобно еще так сделать, чтобы отец женился на хорошей девушке. И это – Любушка.
– Знакомься, дядя. Любавушка это. Племянница брата жены соседки тестя. Или еще как… но место ей ты найти должен.
– Сонюшка, да как же…
– Рода она хорошего, купеческого. Но ежели мы с Алексеем ее приведем – сам понимаешь, не можем мы этого сделать.
Это Иван понимал. И внимательно смотрел на девочку, видя в ее глазах спокойствие и уверенность. А ведь она благодарна будет. Ему благодарна за эту помощь. Опять же, и шантаж – дело хорошее.
Софья все эти мысли читала так отчетливо, словно Иван у нее над ухом говорил. Но улыбалась и молчала. Ни к чему собеседнику понимать, что читают его, как книгу раскрытую.
– Все я сделаю, племянница.
Последнее слово Иван так голосом выделил, что не понять было сложно. Я-то сделаю, но и ты мне отплатишь. И получил в ответ улыбку и чуть опущенные ресницы.
Понимаю. Отплачу добром.
Иван это понял и перешел к деловому обсуждению.
– Любушка со мной поедет?
И получил в ответ насмешливый взгляд.
– Нет, дядюшка. Ты привезешь девицу свою в Кремль, а уж здесь мы ее обменяем на иную. Понял?
– Н-но…
– Я знаю, на что хватит твоего влияния.
– Ты мне не доверяешь, Сонюшка?
Мужчина был смерен таким взглядом, что пафос проглотился сам собой. Выражение лица Софьи явственно говорило, что она дядюшке и бульон из-под вареных яиц на ответственное хранение не доверит. Ивану Милославскому! Милый мой, да кто тебе поверит-то?!