Азбука для несовершеннолетних

Потом помолчала и добавила:

– Я знала, что ты додумаешься. Не сразу, конечно, но это не беда.

О чем идет речь? О человеческой щедрости. Трудно говорить об этом узко – деньги, подарки. Щедрость души, щедрость поступков, щедрость в дружбе, в любви – все держится на тепловом запасе человека. Один отдает больше, чем получает, и радуется этому. Другой лишь только берет. Он берет у людей их внимание, сочувствие, помощь. Такие люди редко бывают счастливыми. Они бедны дружбой, им незнакома радость отдавать, дарить без оглядки.

Щедрый легко отдает, ему приятно отдавать. И тут хочется задать один вопрос. Отдавать что? Отдавать чье? Саша настойчиво требовал от мамы подарка. Не себе, нет. Другому человеку. Щедрый поступок? Да. Мамин. А Саша при чем? Почти ни при чем. Он школьник, денег не зарабатывает, вещей не покупает. И не от него, значит, подарок. Это не упрек Саше. Впереди его работа, его заработки. И маме не жалко для сына понести расходы. Речь не о цене ковровой салфетки, а о цене моральной. От чего отказался сам Саша? Что он, Саша, дал человеку, которого хотел одарить?

Есть такое выражение: «Добрый за чужой счет».

Теперь посмотрим с другой стороны.

Если человек учится в школе, значит, он не должен тратить деньги на своих друзей? Не может купить два билета в театр и пригласить девочку? Должен потом брать с нее рубль пятьдесят? Какими цифрами, какими суммами ограничены его возможности? В театр дорого, позови ее в кино.

Как было бы скучно и пресно вести разговор, опираясь на цифры. Конечно, дело не в ценах. Но нельзя отделить материальную проблему от моральной.

Девочка захотела модное платье и стала после школы разносить телеграммы. Заработала деньги сама. Наверное, платье было ее самым любимым и не только потому, что модное. Сама купила. Приятно.

Сережка принес в подарок на тот самый день рождения простенькую авторучку. В этом был свой смысл: Ира всегда теряет ручки.

Он заплатил за ручку всего тридцать копеек, зато сочинил смешные стихи, очень смешные про то, как Ира теряет ручки. Не с этих ли стихов и началось в тот вечер веселое настроение?

Сережка придумал сам, постарался сам, проявил свою изобретательность.

Лариса в тот день испекла потрясающий пирог с капустой, она притащила его вместе с блюдом – пирог был такой пышный, Лариса боялась, что он сломается по дороге. А потом несла блюдо под мышкой, как папку.

Сама выдумала пирог, сама испекла. Не пожалела для подруги труда, времени.

Саша, конечно, не жадный, но и не щедрый пока.

Человек жадный обычно жаден не только на деньги. Почти не встретишь доброго, открытого человека, который во всем не скупой, только в денежных делах скряга. Так не бывает. А наоборот бывает? Деньги потратить не жалко, а душевное тепло потратить в голову не приходит. Просит приятель в долг – возьми, пожалуйста. Отдашь когда сможешь, я не тороплю. А навестить больного друга не пошел. Собирался, откладывал со дня на день, а он уже выздоровел. Бывает? Времени не хватило? Или щедрости?

Большой и добрый писатель Антуан де Сент-Экзюпери написал в одной из книг: «Единственное действенное орудие – самопожертвование». На самопожертвовании держатся подвиг, любовь, настоящая дружба. О себе в последнюю очередь.

Это очень большое понятие, из разряда высоких – самопожертвование. В ежедневной жизни оно встречается редко. А вот доброта, щедрость, отзывчивость – этому есть место в каждом дне человеческой жизни.

Эгоизм

– жизненный принцип и моральное качество, характеризующие человека с точки зрения его отношения к обществу и другим людям. Означает оказание предпочтения при выборе линии поведения собственным интересам перед интересами общества.

Когда-то я написал открытое письмо другу, вернее, бывшему другу:

«Ты, наверное, очень удивлен тем, что после нашего возвращения с Волги я словно бы забыл твой адрес и телефон. «Вот, – думаешь, – человеческая неблагодарность: жил в моем доме, спал на моей постели, ел за моим столом, моя мать ухаживала за ним, предупреждала каждое его желание, а вернулся в Москву – и сразу испарился, исчез... Ни слова признательности!» Думая так, ты не прав. Я уже послал твоей матери три письма!

Я поклонился ее рукам, то легким и нежным (помнишь, как она врачевала мою обгоревшую под солнцем спину?), то ловким и быстрым (помнишь, как она взбивала пену в корыте, как полола грядки за домом?). Я поклонился ее голосу, то тихому, когда она боялась разбудить нас или помешать нашей шахматной игре, то звонкому, приветливому («А у меня уж и стол накрыт!»). Ее глазам, таким добрым, искусно скрывающим душевную тревогу и грусть. Я поклонился ее сердцу, которое любит весь мир, потому что ты, ее единственный сын, живешь в этом мире.

Да, я послал твоей матери три письма! Я написал ей и за себя, и за тебя... Ведь сам ты, кажется, почти никогда не пишешь ей. В шкатулке, как самую большую драгоценность, хранит Анна Филипповна твое единственное за весь год письмо: «Я забыл дома библиотечную книгу, Она называется «Сага о Форсайтах». Лежит, кажется, в левом верхнем ящике. Пришли поскорей. Только не потеряй страницы: книга старая и вся рассыпается». Вот и все. Помнишь, оправдываясь, ты сказал, что не умеешь и не любишь писать письма? Однако же ты чуть ли не каждый день атаковал посланиями Марину. Она и читать, наверное, не успевала. Значит, все-таки умеешь?

Сказал бы уж точней: «Не люблю писать матери». Впрочем, ты ведь не только писать, ты и разговаривать-то с ней не очень любишь. Меня, помнится, обжигали твои ленивые, словно в пространство брошенные фразы: «Эх, если бы сейчас скатерть-самобранку! Да полную яств!», «Уж полночь близится... Вот бы постель сама собой расстелилась!» И постель расстилалась «сама собой», и «сам собой» накрывался стол. Тебе не нужно было скатерти-самобранки: это заменяла тебе маленькая сухонькая женщина, которая так искусно владеет волшебством материнской заботы.

Помнишь, когда ты кончил аспирантуру, твоя мать приехала в Москву? И как раз была встреча Нового года. Все сидели за столом, а она, накрывшая стол, устроившая все это торжество, была на кухне. Только в самый торжественный момент, в двенадцать часов, ты милостиво позвал ее в комнату. Ты стеснялся ее. И перед тем как позвать, долго предупреждал нас: «Всю жизнь прожила в деревне. Сами понимаете...» И виновато поглядывал на Марину.

Но ты не знал нашу Маринку!

Сейчас ты никак не можешь понять, почему Марина перестала встречаться с тобой, почему не отвечала на твои письма. Сколько раз, гуляя по лесу, мы ломали голову над этим вопросом! Сколько раз ночью, лежа в постели, перешептывались, стараясь постичь Маринино сумасбродство! А недавно, совсем на днях, она мне все рассказала.

Помнишь, тогда, после Нового года, кажется, дня через три, у твоей матери был тяжелый сердечный приступ (думаю, переутомилась, готовя наше новогоднее торжество). И в тот же день вы с Мариной должны были пойти на концерт Гилельса. Марина, стоя в коридоре, слышала, как ты на ходу крикнул матери: «Если будет очень плохо, постучи в стенку соседу. Он дома!» Марина ничего не поняла. Только позже, в консерватории, ты ей все объяснил. И в этот же вечер ты потерял ее навсегда. Ты восторгался, с какой легкостью ударял по клавишам Гилельс, а она слышала другие удары, слабые и беспомощные... Ей казалось, что вот сейчас, в эту самую минуту, стучит в стенку твоя мать, а сосед заснул и не слышит.