Азеф

Явно имеется в виду Герасимов.

За процессом следил царь. На отчете о процессе он собственноручно написал: «Надеюсь, что будут каторжные работы».

Когда надежды сбылись — суд приговорил Лопухина к пятилетней каторге — высочайшая резолюция была: «Здорово!» Николай так и не понял, кто угрожал его жизни и кто ее спас.

Ходатайство Лопухина об отсрочке приговора и освобождении под залог удовлетворено не было.

При всей двусмысленности действий и личности бывшего директора Департамента полиции, приговор над ним вызвал негодование в очень широких кругах — от либерально-кадетских до бюрократических. Для первых налицо было попрание права да и логики (Лопухин — член «преступного сообщества» эсеров?). Для вторых — нарушение неписаной корпоративной солидарности.

Спустя три недели общее собрание кассационных департаментов Сената сократило приговор до пятилетней ссылки в Минусинск. В 1912 году Лопухин был амнистирован.

Он жестоко поплатился за свою «мальчишескую смелость». Но расплата Столыпина — его друга, а потом врага — оказалась более суровой.

1(14) сентября в Киеве в городской театр, на спектакль, на котором присутствовали царь и Столыпин, пришел 24-летний помощник присяжного поверенного и агент Департамента полиции Дмитрий Григорьевич (Мордко Гершкович по паспорту) Богров. Вошел по личному пропуску, выданному местным начальником охранного отделения. Накануне он сообщил своим полицейским начальникам о готовящемся на Столыпина или царя покушении. И покушение, как известно, действительно состоялось…

Разоблачение Азефа фактически положило конец террору. Выстрел Богрова нанес жестокий удар по институту тайных агентов, «провокаторов».

Но самый знаменитый из них был жив и пока что здоров. Герр Александр Неймайер по-прежнему играл на берлинской бирже, ходил в оперетку, наслаждался близостью мамочки-Хедди, тосковал по сыновьям.

И его история еще не закончилась.

ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ НА МАЙНЕ

Азефа, как уже сказано, искали — точнее, делали вид, что ищут.

Делали вид эсеры.

Время от времени они получали от «старых партийных людей» или от немецких социал-демократов более или менее точные указания. Они шли по следу, но как-то фатально не доходили до нее — хотя шли, надо заметить, в совершенно правильном направлении. Осенью 1910 года Аргунов увидел человека, похожего на Азефа, в вагоне-ресторане поезда Берлин — Париж. «Азеф» тут же вышел из ресторана, революционер пустился искать его по всему поезду, но не нашел. Год спустя Аргунов же отправился в германскую столицу, где Азефа совершенно точно видели. Бывший глава БО якобы отдыхал в санатории за городом под таким-то именем. Но оказалось, что это честный немец, только лицом смутно напоминающий Азефа.

И слава богу! С найденным Азефом эсерам пришлось бы что-то делать — скорее всего, убивать его, усложняя себе эмигрантскую жизнь.

Что касается писем Азефа бывшей жене, в том числе того, в котором провокатор заявляет о своей готовности явиться на суд, — эсеры как будто не обращали на них внимания. Хотя Любовь Григорьевна уж это-то последнее письмо, вне всякого сомнения, довела до сведения ЦК.

Делала вид полиция.

2 июня 1910 года вице-директор Департамента полиции С. Виссарионов разослал начальникам губернских жандармских управлений и охранных отделений такую телеграмму:

«Департамент полиции, препровождая при сем фотографическую карточку известного Евно Азефа, предлагает Вам установить самое тщательное наблюдение в местности, вверенной Вашему надзору, за появлением названного лица, в случае обнаружения его взять его в неотступное наблюдение и телеграфировать Департаменту для получения дальнейших распоряжений» ^[334] .

К этому времени полицейские и административные деятели хотя бы друг перед другом перестали притворяться, что верят официальной версии. В 1910 году были напечатаны воспоминания Савинкова, где террористические подвиги Азефа тот расписал с подробностями, которые трудно было выдумать. В этом же году Ратаев написал «для служебного пользования», в форме личного дружеского письма к новому (с марта 1909 года) директору Департамента полиции Нилу Петровичу Зуеву свои воспоминания, под недвусмысленным названием «История предательства Евно Азефа». Но живой и разговорчивый Азеф был, скорее всего, никому не нужен. Если «правая рука» охранки в самом деле выправила паспорт на имя Александра Неймайера — «левая рука» об этом не знала.

334

Прайсман. С. 394.

Исчезновение Азефа более или менее устраивало всех. Нашелся лишь один человек, который был недоволен таким исходом, — Владимир Львович Бурцев.

Если прежде он апеллировал к революционерам, то теперь он обращался и к людям противоположного лагеря.

Он писал письмо за письмом. Он призывал Николая II и Столыпина найти и наказать Азефа, а оппозиционных думских депутатов — добиваться отставки Столыпина, лгавшего в ответ на «азефовский» запрос. Он объяснял великой княгине Елизавете Федоровне, что именно Азеф — убийца ее мужа. Он пытался действовать через близкого к царской семье публициста Владимира Мещерского и через великого князя Николая Михайловича.

Иногда он сообщал действительно важную информацию. Например, ему в руки попалось вот такое письмо в правление страхового общества «Россия»:

«Посылаю вам чек на 277 руб. 40 коп. и прошу эту сумму зачислить в уплату страховой премии по моему, Е. Ф. Азефа, заключенному у вас от 1 июня 1901 г. спешному страховому полису на сумму 6 тыс. рублей сроком на 20 лет. Находясь в данный момент в разъездах, не имею при себе полиса и не указываю поэтому его номера. Премия составляет в год 272 рубля. Посылаю вам несколько больше в счет оплаты пени за два месяца опоздания взноса, срок которого 1 июня… Квитанцию, и письмо, и остаток прошу выслать моему приятелю по адресу: Германия, Hen. J. Liptscenko; господин Липченко передаст мне ваше письмо» ^[335] .

335

Там же. С. 396.

Это была, видимо, та самая страховка, которую Азеф хотел подарить детям. Письмо Азеф послал Маклакову. Через Думу о нем узнала полиция и затеяла розыски этого Липченко. Выяснилось, что на эту фамилию был выписал один из паспортов, посланных Герасимовым Азефу в 1909 году, и что человека этого, Якова Липченко, одновременно разыскивает частный сыщик Гутман (по заданию эсеров?). На этом розыск остановился. Можно было бы сказать, что он остался без последствий, если бы не…

В одном из классических произведений русской литературы начала XX века — в романе Андрея Белого «Петербург» (1913) выведен провокатор Липпанченко. Сам Андрей Белый позднее утверждал, что это имя пришло ему в голову по чисто фонетической прихоти и он понятия не имел о том, что «в то самое время» Азеф пользовался, среди других, псевдонимом «Липченко» — «когда много лет спустя я это узнал, изумлению моему не было пределов». Возможны ли такие совпадения? Оставим вопрос открытым. Но несомненно, что письмо Бурцева Маклакову не было секретным документом. Разговоры, в которых в связи с делом Азефа фигурировала фамилия «Липченко», ходили, и вполне могли отпечататься — пусть даже помимо воли — во впечатлительном сознании писателя.

В августе 1912 года Бурцев получил письмо из немецкого курорта Ньюгейма от одного из читателей своего журнала. Сообщалось, что в одном из отелей этого города отдыхал человек, похожий на Азефа. Бурцев решил отправиться в Ньюгейм [336] .

Он уже понимал, что никто, кроме него, в сущности, не собирается доводить дело Азефа до какого-то логического конца. А он? Он мог требовать от революционеров или от российских властей, чтобы они нашли и судили Азефа, но сам он не был судьей. Как «Шерлок Холмс» он уже сделал свою работу. Теперь Азеф интересовал его как историка.

336

В «Письмах Азефа» напечатано письмо Бурцеву, датированное декабрем 1911 года: «Милостивый государь, госп. Бурцев! Этот почерк не походит на мой, но Вы, вероятно, поймете, почему. Вы случайно узнали мой берлинский адрес, благодаря халатности того человека, которому я поручил переслать мне из Парижа номера „Будущего“. Но раз Вы написали мне, давайте поговорим. Да, я тот А., о котором Вы так часто пишете…» (Письма Азефа. С. 181–182). Дальше корреспондент Бурцева сообщает ему, что «из предосторожности покидает Германию», и просит писать на петербургский адрес. Бурцев не упоминает ни о какой переписке с Азефом в 1911 году. Азеф в первом же письме 1912 года пишет, что никогда не читал «Будущего» (газеты, издававшейся Бурцевым в Париже). Создается впечатление, что кто-то (может быть, представитель Департамента полиции?) в конце 1911 года мистифицировал Владимира Львовича, выдавая себя за Азефа.

Это прекрасно понимали эсеры, к которым Бурцев, не имевший средств на поездку, обратился за помощью. Переговоры велись через Н. И. Ракитникова. Партия отказала: эсеры заявили, что «…не могут помогать никому, кто хочет завязать какие-либо сношения с Азефом. Относительно Азефа есть одно определенное решение: убить его».

Не дав денег, эсеры попросили у Бурцева адрес Азефа. Он показал Ракитникову письмо из Ньюгейма. «Вы действуйте, как хотите, я буду действовать, как сочту нужным». Опасался ли Бурцев, что эсеры убьют Азефа прежде, чем он успеет с ним поговорить? Вряд ли. Он не переоценивал сыщицкие способности бывших однопартийцев Азефа… как и их желание устраивать мокрое дело посреди Европы. В самом деле: Ракитников отправил в Германию своих людей, дав им адрес отеля, где жил информатор (но не его имя!) — но не того, где жил Азеф. Убийцы потыкались туда-сюда, ничего не нашли и вернулись в Париж. Что, видимо, и планировалось.