Азенкур

Хук не пошевелился.

— Жить хочешь? — рявкнул Ланферель. — Подними руку! Не эту, правую!

Хук поднял правую руку, на которой кончики пальцев от постоянного трения загрубели до мозолей.

— Расцепи пальцы, — велел Ланферель и медленно коснулся мечом Никовой ладони. — Мне ничего не стоит тебя убить, да только ты понравился моей дочери, а ее желание мне дорого. Однако ее кровь тебе досталась без моего позволения, а за кровь платят кровью.

Ланферель чуть двинул кистью — сильно и точно, так что острие клинка прочертило в воздухе след длиной со стрелу и, не оставив Нику лишнего мига, чтобы убрать руку, отсекло ему мизинец. Хлынула кровь. Мелисанда закричала, по-прежнему не смея выстрелить. Боль, которой Хук не почувствовал в первый миг, тут же пронизала всю руку до плеча.

— Вот так, — с удовольствием протянул Ланферель. — Оставляю тебе те пальцы, что нужны для лука. Ради моей дочери. Но когда вас окружат волки, англичанин, мы с тобой сочтемся. Если вы победите, она останется с тобой, если нет — отправится на супружеское ложе. — Ланферель кивнул на толстогубого оруженосца. — Ложе вонючее, согласен, да и похотлив он как кабан. Еще и храпит. Принимаешь уговор?

— Господь даст нам сил, мы победим, — ответил Ник. Руку свело болью, однако он не показывал вида.

— Послушай, что я скажу. — Ланферель склонился с седла. — Господу плевать на твоего короля, да и на моего тоже. Ты согласен на уговор? Мы бьемся за Мелисанду, да?

— Да.

— Тогда оружие на землю. И стрелы тоже! — велел Ланферель.

Хук понял: француз не хотел получить стрелу в спину. Они с Томом Скарлетом кинули луки на груду веток с поваленного дуба и отцепили холщовые мешки со стрелами.

Ланферель улыбнулся:

— Значит, договорились, англичанин! Наградой будет Мелисанда, но договор-то надо скрепить кровью, да?

— Уже скрепили, — ответил Хук, поднимая окровавленную руку.

— Играем не на кровь, а на жизнь! — Ланферель, тронув коленом жеребца, в стремительном развороте взмахнул мечом — и конец клинка рассек горло Мэта Скарлета, обагрив листву потоком алой крови. Том закричал, Ланферель со смехом пришпорил коня и ускакал к востоку вместе с обоими подручными.

— Мэт! — Том Скарлет упал на колени рядом с близнецом, но тот уже умирал, жизнь уходила из него вместе с кровью, хлещущей из перерезанного горла.

Стук копыт затих. Крики у повозок смолкли, Мелисанда плакала.

Ник поднял луки. Французы ушли, оставалось лишь вырыть топором могилу под дубом, способную вместить двоих — Мэта Скарлета и Питера Годдингтона, навсегда оставшихся здесь, у кромки леса над морем.

Над Гарфлёром, где пушки разбивали в прах городскую стену.

* * *

Тяжелая работа не прекращалась. Лучники, и Хук в их числе, только и знали, что срубали, расщепляли и пилили стволы, а потом укрепляли досками орудийные окопы и траншеи. Новые окопы были вырыты ближе к городу, и, чтобы уберечь драгоценные пушки от защитников Гарфлёра, орудийные дула закрывали толстыми щитами. Щиты сооружали из дубовых стволов толщиной в девичью талию и ставили наклонно, тогда вражеские снаряды отскакивали от них вверх. Больше всего Хуку нравилось, что щиты делали поворотными: когда пушка наконец была готова к выстрелу, отдавался приказ — и верхний край щита лебедкой тянули вниз, тем самым поднимая нижний край и открывая черное пушечное дуло. После выстрела весь мир окутывался густым тошнотворным облаком, воняющим, как тухлые яйца, звук от ударившего в стену ядра сливался с эхом пушечного выстрела, лебедку отпускали, и щит со стуком падал обратно, ограждая от врага пушку вместе с голландскими канонирами.

Французы быстро смекнули, когда и зачем поднимают щиты, и стали приурочивать к этому залпы своих пушек и катапульт, поэтому англичане огораживали орудия бревнами и большими ивовыми корзинами, наполненными землей, и порой щит поднимали даже при незаряженной пушке, чтобы сбить противника с толку и заставить его сделать лишний выстрел, который ударит лишь в корзину или дубовое бревно. А когда пушка была готова, корзину откатывали, щит поднимали лебедками — и грохот выстрела разносился по всей запруженной долине Лезарды.

Французские пушки уступали размером английским и стреляли ядрами не крупнее яблока, так что пробить тяжелые щиты они не могли. Стрелометательные машины, похожие на гигантские арбалеты с толстыми стрелами, были еще слабее. Однажды такая стрела на глазах Хука угодила в лошадь, запряженную в телегу с бревнами, и, пройдя легкие, сердце и брюхо, застряла внутри. Животное распростерлось на земле в луже крови, над которой под палящим солнцем поднялось жаркое марево — такое же, какое стояло над залитыми наводнением лугами и прибрежными болотами у моря.

Если от французских пушек и стрелометательных машин защищали рвы, то защиты от баллист не было. Камни, подброшенные в воздух, летели вниз почти отвесно. В ответ английские катапульты, на которые пошли срубленные лучниками дубы с вершины холма, забрасывали Гарфлёр камнями и разлагающимися трупами животных. Взобравшись на холм, Хук видел побитые крыши домов и два осевших церковных шпиля, на его глазах крошилась от ударов стена, осыпаясь камнями в сточную канаву, и разваливался под каменными ядрами бастион у городских ворот, выстроенный из бревен и грунта. Английские пушки непрестанно били в обе его башни, ограждающие короткую широкую куртину.

— Теперь принимаемся за укрытие, — заявил сэр Джон лучникам. — Наш господин и король намерен поторопиться!

— В городской стене уже большая брешь, сэр Джон, — заметил Томас Эвелголд, заменивший Питера Годдингтона на посту сентенара.

Командующий поморщился:

— За брешью еще одна стена! А к ней пробиваться через барбакан! — Барбаканом называли тот самый двухбашенный бастион, защищающий Лёрские ворота. — Хочешь арбалетных стрел с фланга? Нет? Значит, надо делать укрытие. Всем валить деревья! Хук, ты мне нужен.

Под взглядами лучников сэр Джон отвел Хука в сторону.

— Французов на вершине больше не будет, там теперь наши. Мы усилили дозоры, но никакого французского подкрепления они пока не видели.

Несмотря на то что подходил к концу август, французы не спешили прислать войска на помощь осажденному городу. Англичане, ежедневно объезжающие все дороги к северу и западу от Гарфлёра, время от времени сталкивались лишь с мелкими отрядами французских латников, ни разу не заметив на дороге облако пыли, которое возвещало бы о подходе большого войска.

— Расскажи, что ты делал тогда, на вершине, — велел сэр Джон. — В день, когда убили Питера Годдингтона.

— Я просто предупредил наших, и все.

— Не все. Ты приказал им вернуться к повозкам, так?

— Да, сэр Джон.

— Почему? — грозно спросил командующий.

Хук нахмурился, вспоминая. Тогда все казалось очевидным, ему не приходило в голову искать причины.

— В лесу из лука не постреляешь, — медленно произнес он. — Значит, лучников надо было выгнать на открытое место. К повозкам, чтоб было где укрыться.