Азюль

– Почему не был?
– стал он пыжиться и вставать на дыбы.

– А кем бы ты был, Наим? Тебя выучили, дали работать...
– я искренне пытался быть рассудительным, настолько, насколько вообще после таких доз можно рассуждать.

– Ну и что - выучили? Нам в Афганистан ООН денег дал ста студентам на учебу. Мне предложили на выбор три места, три авиаинститута: в Англии, Индии и России. В Индию я не хотел, а дальше было просто, кто просился в Англию, так их в тюрьму сажали, политика была в СССР ехать учиться.

– А ты воевал, Наим, стрелял?
– серьезно спросил Филипп, будто выступает на суде по военным преступникам.

– Стрелял, - опять полез на рожон Наим и сделал вид, что собирается рвать на себе тельняжку.

– А в наших стрелял?
– грозно влез пьяный Юра низким голосом.

– И в ваших стрелял и в наших стрелял. Многих стрелял, - он махнул и на тех и на этих.

– А убивал?
– Катя недоверчиво покосилась в сторону не в меру разбушевавшегося моджахеддина, просящего убежище по мотивам, что он коммунист.

– Не знаю! Что я, проверял?
– тот изогнулся, словно павлин, расправляющий хвост.
– Что, мы на вас напали? Кармаль из Душанбе сказал: "Я иду", и ваши пришли.

– Но теперь-то война кончилась, наши ушли.
– Леня, как всегда, сказал безразличным голосом.
– Вам что, не по фигу? Уже полчаса препираетесь.

– Ха! Где же она закончилась?
– Юра встрепенулся, как гусь. Войска-то вывели, а я - вон, когда служил, так и мне предлагали, и у нас ребята из части на забросы ездили. А я, что - дурак? Они оттуда возвращались психами ненормальными. Оно мне надо?

Все помолчали. Мне в душе было смешно. Вот так сыграла злую шутку история. Мы - агрессоры, а может и освободители, пьем водку с людьми, которых оккупировали или освободили, что никакой разницы не имеет. Эти люди, в свою очередь, были нам попеременно то лояльны, то наших убивали. Но вся комичность в этой ситуации то, ГДЕ мы сейчас вместе сидели и чей хлеб буквально жрали, препираясь между собой! А сидели мы вместе, прося помощи у немцев, которые к нашим взаимным тусовкам никакого отношения не имеют.

Вот это - парадокс истории! Это вам, прямо, марксизмом-ленинизмом советского типа по их демокрическому лбу: мы обосрались, а вы подтирайте... Плюнуть хочется, да в своей комнате неудобно!

В дверь опять постучали.

– Сегодня у нас - вечер встреч?
– саркастически вставил Боря. И, вправду, иной раз кто раз в день зайдет. А сегодня сыпяться, как мухи на дерьмо. Чуют, черти, чуют, что водкой пахнет!

Открывшаяся дверь показала трех алжирцев из комнаты Филиппа. Они были маленькими и засушеными, казалось еще во времена фараонов в жестоких песках Сахары. Парни слегка ошарашенно посмотрели на собравшееся застолье.

– Давай, давай!
– закричали мы все и приглашающе замахали руками.

Новые гости, как оказалось, искали Филиппа и хотели попросить у него картошки. Мы усадили их за стол, предложили водки. Двое согласились, а один сказал, что никогда не пил. Тогда я достал еще пива - зачем человека приучать сразу к разврату? Пусть начинает с малого. Стали веселиться дальше. Поскольку сегодняшнее заседание получилось расширенным, круг тем, предложенных на обсуждение также расширился.

– Алжир - гут?
– задал я традиционный вопрос, чтобы начать разговор.

– Гут, гут!
– подтвердили мою догадку они и, в свою очередь задали тоже вопрос вежливости.

– Руссланд - гут?

– Гут!
– неопределенно махнув рукой ответил им.

– Дойчланд - шайзе (дерьмо)?
– утвердительно - вопрошающе сказал один из них.

– Шайзе!
– согласился я, как и следовало.

Таким образом мы обменялись вежливостями, столь же обычно принятыми при знакомстве двух азюлянтов, как и падеде в балете. Потом от меня пошел вопрос на засыпку.

– Саддам Хуссейн - гут? А?
– уж знаю вас, бестий, что вам нравится.

– Гут! Саддам Хуссейн - арабс гут!
– проскандировали те втроем, и я забеспокоился, не покажут ли нам живую картину интифады.

– Ха-ха! А Израиль - шайзе.

– Шайзе.

Выяснив политическую подготовку алжирцев, им предложили жареного мяса. Но они рассмотрели его внимательно и, покачав головой, отказались.

– Швайн (свинина), - пояснил один.

Тогда предложили им салат "Оливье", его они принялись с удовольствием уминать. А я подумал: "Дураки! Жареную свинину есть не стали, а салат со свиной колбасой трескают, аж за ушами пищит." Я вовсе не хотел ущемлять их веры или традиции, просто вся еда на столе в той или иной степени содержала свинину, а не угощать их было неудобно. "Ничего", - оправдывал себя, - "переварят и не заметят".

Развязав немного языки, алжирцы признались, что паспорта немецкие им на фиг не нужны. Они сюда лишь ради наркотиков и поворовать. Не знаю как кого, а меня эта новость обрадовала - значит конкурентами поменьше. За такой правильный подход я им еще пива поставил и безо вской боли в сердце. Побольше бы подобных сознательных азюлянтов, которым паспорт ну ни на хрена не нужен!

Водка была выпита, и я стал доставать пиво из загашника. Мои надежды сохранить его оказались тщетными. Филипп завел разговор за христианского бога, он вообще становился философом от хорошей порции алкоголя, как, впрочем, и всякий нормальный русский человек. Наим сцепился с ним, защищая правоту мусульман, а мне оставалось лишь немного их подкалывать.

– Наш пророк, Магомет, моложе всех других пророков, он родился на пятьсот с лишним лет позже Иисуса. За нашей религией - будущее!
– вещал пьяный Наим, огромный и коричневый, похожий на джина, принявшего полбутылки.

– Нет, Наим! Ваш бог - жестокий. Вы хотите убивать неверных, - давил на него Филипп, который тоже был достаточно хорош, но философствование не забросил, а даже ударился в него еще сильнее.

– Не всегда. Зато наш бог запрещает разврат, пьянство.

Тут я уже просто искренне покатился со смеха и чуть не грохнулся со стула.

– А ты - мусульманин, Наим?
– спросил его, находясь наполовину под столом.

– Да! Я - мусульманин!
– горячо ответил он и сделал такой жест, будто вырывает глаза неверным, усомнившимся в этом.

– А водку пьешь, - поддел его, - и свининой не брезгуешь. Ай-я-яй-яй! Нехорошо! Коран не велит. Будешь ты в аду гореть!

– А-а! Я в Афганистане не пью!

– Значит в Афганистане ты - мусульманин. А здесь кто?

– А-а! Ти ничиго ни панимаишь!
– коверкая слова, он махнул на меня пятерней, чтобы я не смущал его перед пророком.