Б-1, Б-2, Б-3

Она молча просмотрела список пропущенных звонков, осушила реки на щеках и вдруг гнусаво спросила:

– Куда ты меня нынче поведёшь?

«На расстрел!» – так и просилось в ответ, но я, подумав, решил проявить больше человеколюбия. К тому же передо мной вставал извечный вопрос не в меру свободного мужчины: как убить очередной воскресный вечер? Сидеть дома, вперившись в телевизор и заливая в себя по литру пива в час? Или заливать те же литры в кафе на набережной? В той легкомысленной обстановке, когда солнечный свет гаснет, ветер приносит от ближайшей шашлычной запах если не счастья, то его эквивалента. И, сидя на берегу Енисея под навесом в ожидании порции свинины с картошкой из тандыра, ты выпиваешь стакан ледяного «Невского», и с голодухи в голове сразу становится туманно, а шашлык всё не несут и не несут, и ты берёшь второй стакан, и вдруг ловишь на себе взгляд какой-то незнакомки, которая тоже пьёт пиво одна. И создаётся ложное ощущение, что всё в твоей жизни ещё может измениться в лучшую сторону, и что деньги есть, и внешность для сорока лет вполне так ничего, особенно если бросить пить пиво и немного покачаться, и здоровье ещё позволяет ощутить полноту жизни. Но тут к незнакомке подсаживается какой-то пузатый бобик, и она почему-то этому факту начинается дико радоваться. Или это вовсе была не незнакомка, а так – мираж, видение, отблеск фары в дрожащей енисейской воде? И ты в который раз съедаешь свой шашлык в одиночестве, и уже становится прохладно и малолюдно, а самое главное – понятно, что пора домой, потому что завтра в восемь надо быть на работе. Ты берёшь такси, выходишь за сто метров до своего подъезда, заходишь в знакомый круглосуточный магазинчик и берёшь напоследок ещё бутылку «Девятки», хотя понимаешь, что это уже – точно лишнее, и завтра с утра будет тяжело просыпаться и на ватных ногах плестись на работу. Но какое имеет значение понятие «Завтра», если на душе погано именно сейчас. Если до боли не хочется отпускать от себя очередное воскресенье, так и не принёсшее ничего, кроме разочарования.

– Я в этом районе не местный. Это ты в каждом номере была. Знаю пару приличных заведений, но все они на том берегу. Хочешь – поехали в… ну скажем…

Когда женщина плачет, я не могу её убить. Рука не поднимается. А вот как перестанет – пожалуйста. Вот и теперь я совершенно честно взялся перебирать в голове список не самых дорогих забегаловок.

– Мы пойдём в «Розу ветров»! – перебила она мои измышления. – Тут недалеко. Я там бываю по воскресеньям. Там хороший зелёный чай. Настоящий китайский. И вообще чайная карта богатая и официантки разъёбистые. Терпеть не могу тормозов! С сегодняшнего дня я пью один чай! Вчера посмотрела на себя со стороны. На тех твоих снимках. Кошмар! Корова натуральная! Больше в жизни не съем ни одного мороженого! Бегать буду по утрам!

Тут до меня долетели алкогольные испарения, и я понял, что моя подруга изрядно навеселе. Хотя выражение «навеселе» вряд ли подходит к рыдающей на скамейке даме юных тридцати двух годиков.

– В розу так в розу! – согласился я. – Кстати, а где твой самосёр?

Шутить с женщинами вообще опасно. Их юмор кардинально отличается от мужского. Нехватка эрудиции с лихвой компенсируется избытком эмоций, поэтому прежде чем процитировать даме, к примеру:

Не всё так плохо в этом мире,Хотя и грош ему цена,Покуда есть на свете гириИ виден уровень говна!

– не забудьте невзначай добавить, что это написал Галич о ленинградской канализации. И тогда она спокойно кивнёт: мол – а я это давно знала! И не станет весь вечер прищуривать лобик и бросать на вас подозрительные взгляды: на что это он, охальник, тут намекнул? Шутить же с плачущими, а, значит, неподготовленными к юмору женщинами – опасно вдвойне. Мне следовало бы об этом помнить!

Б-52 секунду думала над «самосёром», потом вдруг подскочила и заорала мне в макушку:

– Не смей так называть мою собаку! Не смей! Не смей!

Я успел отпрыгнуть в сторону, поэтому её кулак лишь шаркнул мне по плечу. Я приготовился дорого отдать свою жизнь и встал в боевую стойку, набычив голову и прикрыв правым кулаком челюсть, но тут силы покинули истеричку и она шлёпнулась на скамейку так, что ближайшая сейсмостанция, думаю, зафиксировала толчок силой в два с половиной балла.

Истерички способны на многое. Выпившие истерички способны на всё. Я это знал по своей Б-3, то есть первой жене. Первые пять лет совместной жизни, когда она выпивала – а это случалось редко, только по праздникам, – мне нравилась её томность и неспособность к какому-либо сопротивлению. После третьего бокала вина она была согласна на всё и везде. Это заводило и разнообразило. Со временем мы с Б-3 стали подкрашивать алкоголем нашу совместную жизнь всё чаще. Душа хотела праздника, поэтому в праздник превращалась любая подходящая суббота. Это уже не так нравилось, но вошло в привычку. По первости праздника хотела только моя душа, а её – лишь слегка присоединялась, но спустя какое-то время я с ужасом понял, что бутылку «Портвейна» мы уже честно делим пополам и пьём зараз по полстакана без закуски. Когда она однажды закатила пьяную истерику по поводу того, что праворукие боксёры не могут отправить соперника в нокаут ударом левой – я понял, что с алкоголем пора заканчивать. Видимо, спокойная семейная жизнь – не для меня. Спокойствие вкупе с наличием достаточного количества денег для нас с женой обернулось пьянками, доходившими до ругани, а позже – и до мордобоя. Праздник затянулся. После очередного такого брудершафта она подала на меня в суд. Дело ничем не закончилось, но это стало последней каплей, и мы развелись. Свою трёхкомнатную квартиру я оставил ей с детьми. Взамен она со своей матерью насобирали мне приличную сумму денег. Я добавил сколько не хватало и купил себе гостинку в новом кирпичном доме. И почти в сорок лет начал жить заново, имея лишь одеяло, чайник, фотоаппарат и ноутбук. Дочери остались с матерью, друзья в большинстве поразъехались кто – за границу, кто – на севера. Я долго и мучительно привыкал к одиночеству. Через неудачные попытки жениться, влюбиться, спиться, вернуться обратно в семью и повеситься. Но привык – таки, и отвыкнуть обратно уже вряд ли смогу. Слишком дорогим оказался курс немолодого бойца. С тех пор я знаю, что спокойная семейная жизнь для меня равносильна самоубийству и что мне нужно состояние вечного гона, чтобы держать себя в узде. Видимо, это тот самый ветер, против которого лично мне ссать бесполезно. Мой идеал – это волк, которого кормят только ноги и который умирает на бегу. Отсутствие денег – лучший способ бросить пить и похудеть! Спокойствие духа и гарантия безопасности во все времена были только в нищете! А поскольку я переехал в новую пустую квартиру, то денег на алкоголь, естественно, не было: мне пришлось начинать с голых стен, на которых не стояло даже приборов отопления и дверей в туалет! И пить я почти бросил. Но с тех пор опасаюсь истеричных выпивших женщин, тем более таких габаритов.

* * *

Немного потрясся загривком, рыжая подняла голову, достала косметичку и стала приводить себя в порядок. Работы в этом плане оказалось навалом, и у меня ноги затекли стоять. Сесть рядом я не рискнул, хотя и руки от челюсти убрал за спину.

– Я так и знала, что тебе за восемьдесят! – Внезапно громко проговорила она непонятно в связи с чем, решительно встала и добавила: – Ну! Мы в «Розу» идём или нет?

До кафе мы дошли молча. Спустившись по ступенькам в полуподвал, она уверенно повела меня в глубь полумрака. Мы уселись в самом углу, огороженные от людей высокими спинками мягких диванов. Работал кондиционер, негромко играл джаз. Атмосфера располагала к блядству, а мне хотелось лишь выпить чаю после уличной жары. Старею! Мы пришли сюда явно не спроста, а я вновь изображал полное непонимание женских флюидов.

Рыжая пошарила глазами по столу и сказала:

– Странно! Куда звоночки-то делись? Орать им каждый раз теперь что ли?

Подошедшая через минуту официантка объяснила, что звоночки убрали по приказу директора и она очень извиняется за причинённые этим неудобства.

Рыжая готова была снова закипеть, но пара, видимо, уже не хватило. Она просто заказала чай с каким-то хитрым названием, в состав которого входило ингредиентов больше, чем в украинском борще. Вскоре нам принесли литровый прозрачный заварник, в котором на наших глазах происходило таинство заваривания божественного напитка. Листики и ягодки самых разных цветов и размеров беспрерывно сновали в кипятке вверх и вниз, словно глотали у поверхности воздуха, чтобы нырнуть поглубже. Постепенно броуновское движение стало замедляться, чаинки образовали на дне толстый буро-зелёный слой, зато прозрачная вода окрасилась в изумрудно-бирюзовые цвета. Я всегда любил смотреть на превращение обычной воды в чай или кофе. Особенно хорошо за этим наблюдать сквозь прозрачную посуду. Поэтому, когда процесс в чайнике, наконец, замедлился, я поднял голову и натолкнулся на взгляд человека, который нашёл в лесу огромный гриб, срезал – и увидел внутри червя.

– Смешно? Это для тебя – смешно? Или тебе смешно, что я плачу? Почему ты всё время улыбаешься? Может ты всё-таки нальёшь своей даме чай? Кого ты там увидел? Своё отражение? Зеркала дома нет? Я тебе принесла между прочим объектив!

Я налил чай себе и ей. Ах, объектив! С Р-7 мне было хорошо и без объектива.

* * *

Она приехала через неделю на своём «Лексусе». Пока ехала – звонила каждые сто километров.

– Да не звони ты за рулём! – говорил я ей. – Трасса сложная, по горам. Приедешь – позвонишь! Я выйду и встречу. Район новый, ты не найдёшь мой подъезд. Тут даже местные таксисты теряются.

– Я не могу не звонить! – слышалось в ответ. – И я не разобьюсь. Во-первых, я за рулём с института. Езжу с закрытыми глазами, все категории открыты. Могу ездить хоть на «Камазе» с прицепом. А во-вторых – я не умру, пока не увижу тебя. И твою квартиру я обязательно найду сама!

Три с лишним часа я просидел как на иголках. Вся моя фантазия заканчивалась на том моменте, как она переступит порог. Что будет дальше – я не мог представить даже примерно. И когда снова зазвонил телефон, мой пульс подпрыгнул так, что поплыло в глазах.

– Чёрт! – сказала она абсолютно спокойно. – Ты был прав! Дом твой нашла, а вот куда дальше идти – не знаю. Это не дом, а целый город! Я поставила машину на парковку, обошла всё на три раза и сейчас стою дура дурой под вывеской «Товары для малышей».

– Стой на месте! Я буду через минуту! – крикнул я в трубу, впрыгнул в тапки и за секунду добежал до дальнего угла дома.

Подошёл к женщине со знакомым силуэтом и сказал:

– Привет!

– Привет! – ответила она и виновато улыбнулась улыбкой стареющей кинозвезды. – Всё о чём я сейчас тебя прошу – дай мне пятнадцать минут на то, чтобы принять ванну! Дорога оказалась очень длинной. Четыре часа в тапок давила. Устала как савраска.

Она приехала в простеньком сером трикотажном спортивном костюме, серой кепке и серых кроссовках. Я взял её огромную серую сумку и повёл домой. Она шла рядом широкой походкой от бедра, покорно вручив мне свою руку. Через пять метров я поставил сумку на землю, повернул её к себе и глянул в лицо. Она не отвела взгляд, спокойно посмотрела мне в правый глаз, потом – в левый, и сказала:

– Это я. Да. Приехала надолго. Навсегда.

Она была старше своих фотографий лет на двадцать. То есть лет ей было примерно как мне. Небольшая раскосость глаз наводила на мысль о пластике. Ничего воскового. Морщинки на шее. Худая, высокая. С такой грудью, что хоть монету клади – не упадёт. Слегка избыточный загар свидетельствовал о расово-финансовом превосходстве. Только тут до меня дошло, что «Фотошопом» обрабатывать портреты умею не я один. Она, видимо, прочитав мои мысли, сказала: