Б/У или любовь сумасшедших
Шрифт:
— Кукла, которую подарил мне Саша. Что с ним?
— Откуда я знаю. А куда делась кукла?
— Осталась на таможне. Ты знал, что он занимается наркотиками?
— Я догадывался, что он занимается другим. И оказался прав, просмотрев твою программу.
— В Хантингтоне?
— Ну, конечно.
— Вы и мои сны подглядели?
— И твои тоже.
* * *
Серый Венсенский замок был пустым, как и полагалось в бредовом сне. И, как во сне, он был похож на замки из учебника по истории: круглые башни,
— Наверное, мы видим все это в последний раз.
— Наверное.
— Ты уверен, что мы должны…
— Я обязан, а ты — как нитка за иголкой.
— Проблема так опасна?
— Ты же видела, что умел делать Саша. Кустарно, так сказать, авторские экземпляры, а здесь Проблема — это уже серийное производство.
— Чего он хочет? Мне кажется, он маньяк.
— Отнюдь. Его задачи чисто утилитарные. Ему нужны исполнители. Они всегда нужны, и есть множество способов создавать таковых.
* * *
В Музее естествознания в старинных банках хранились в спирте внутренности млекопитающих, препарированных еще Кювье и Ламарком. Огромные остовы китов и динозавров в центре зала являли своим видом картину загадочного триумфа человека, такого маленького и жалкого рядом с останками величественных чудовищ.
— Мы будем жить, как Иона во чреве кита: купим домик, посадим огород, заведем собаку и кур, ты согласна?
— Да. Только не будем вбивать частоколы в ребра.
— А это — уже как получится.
— Я устала бояться.
— А я устал быть зомби.
За огромными венецианскими окнами плавился жаркий август, цвели геометрически выверенные газоны роз и гортензий. Ирина ощутила знакомую леденящую дрожь: «Вот оно: то, чего ты страшилась, чего ждала, в чем подозревала…»
Она попыталась высвободиться от прохладного твердого пожатия его руки. Не удалось.
Золото и багрянец штор в ресторане Лионского вокзала почему-то успокоили. Прошлый век: роскошные куртизанки с одним луидором в расшитой бисером сумочке, Дюруа, искренне верящий в справедливость и неизбежность предательства, герцогини, продающиеся как девки, — нестрашные ужасы парижских тайн. «В конце концов, можно убежать и от этого призрака».
Официант, чувствующий запах больших денег, как натренированные наркоманы-спаниели чувствуют запах наркотиков в багаже пассажиров поездов и самолетов, с подчеркнутым почтением принес два кофе и два ломтя роскошных, в стиле интерьера, торта.
— Дома у меня есть замечательные спагетти под названием «волосы ангела» и настоящий испанский соус. Мы купим тебе халат, и ты по-московски, в халате, приготовишь ужин.
«Он не отпустит меня. Потащит в свой безлюдный роскошный квартал, накормит спагетти и наконец довершит затянувшуюся охоту. Ну что ж, надеюсь, сделает это умело, старушка будет мучиться недолго. Глупая гусыня, изображавшая из себя колобка. Кстати, гусыня — прозвище Раскурова».
— Ты знал, что мы вместе с Сашей занимались снами одного пациента, а пациент этот оказался…
— Я ведь видел твою программу и узнал одну из дам. По ней догадался, с кем имели дело.
— Одну из дам? Кого именно?
— Подружку
Ростислава.— Наталью? Ее в моей программе не было.
— Странно. Я ошибиться не мог, хотя бы потому, что история с Ростиславом стала для меня ясна. Наталью завербовали, чтобы контролировать Ростислава. Наркоманы — ненадежный народ. Ты огорчена, что твой сожитель спал с твоей подругой?
— Нет. Меня поразило другое.
— Что именно?
— Саша подменил программу. Он не доверял мне.
— Хотя спал с тобой. Совковый вариант. Я думаю, у вас были разные задачи. Тебя интересовало прошлое, его — будущее. Яркий пример женского и мужского начала, даже в науке.
— Его интересовал Кольчец не только как будущий подопытный. В письме одной из его баб был намек на какое-то убийство. Кто-то из общих знакомых. Убийство загадочное, необъяснимое с точки зрения нормальной логики. Теперь я понимаю, что каким-то образом Раскуров был к этому причастен. Случайное совпадение. Какая-то его бытовая уголовщина пересеклась с интересами тяжелых мужиков. Впрочем, не имеет роли или не играет значения.
— По-моему, тоже. Пошли? Или ты еще чего-нибудь хочешь?
— Отпусти меня.
— Ни за что! Не для этого я пересек вслед за тобой два континента.
— Это ты подсунул мне паспорт?
— Я… Чтобы ты могла уехать.
— Ты такой всемогущий?
— Кое-что-могущий. Пошли выбирать халат. Я предпочитаю бутики на Монпарнасской башне.
— На рю де Ренн есть «Кендзо».
— У тебя хороший вкус. Но «Кендзо» — это для харакири.
— Ну и шуточки у вас, боцман, — вспомнила Ирина их былую любимую поговорку.
Он никак не отреагировал. Первое, что забывают зомби, — шуточки, эти костыли совместной жизни: только двоим понятные словечки и фразы.
Тротуары вокруг Монпарнасской башни были уставлены столиками. Пили «мент», «перно», ели мороженое, креветок.
— Зачем такое изобилие, если полмира голодает?
— Вопрос комсомолки, ненавистный людям западного мира. Выбор — вот главное достижение и главная привилегия свободного мира. Чем больше выбор, тем надежнее их мир. Нужны одни кроссовки, но выбирать их нужно из ста, из двухсот, в этом все дело.
Он продемонстрировал ей это право, эту привилегию. Ее уже мутило от страха и от обилия шматья, а он, держа ее за руку, переходил от «Энн Клейн» к «Богнеру», от «Богнера» к «Родье», от «Родье» к «Манукяну». Мелькали махровые, шелковые, фланелевые халаты. В восточном стиле, с атласными отворотами и обшлагами, с рюшами, с аппликациями, воздушные пеньюары и бархатные — строгие, как вечерние платья.
— Нет, как всегда, надо идти в «Хэрродс». Я все-таки предпочитаю английские вещи.
— Как всегда? Фраза Синей Бороды.
— Ты ведь была в Лондоне, неужели не заметила, что в «Хэр-родсе» все покупатели с синими бородами, даже женщины?
«Кем бы ни был этот человек — не имеет значения. Он очень похож на моего любимого, он почти тот же, и он подарит мне этот день и этот город».
В «Хэрродсе» он вдруг сразу выбрал что-то длинное цвета сливы, с поясом, украшенным тяжелыми кистями.
Снова Булонский лес, но теперь на обочине, распахнув норковые длинные шубы, обнаруживая полное отсутствие каких-либо аксессуаров, выстроились красавицы великанши.