Баба Люба. Вернуть СССР 3

— Что это? — удивилась я, рассматривая коробочку.

— Тени, набор! — с довольным видом произнесла Белоконь. — Польские, между прочим, здесь аж тридцать цветов, и все с перламутром!

— Но у меня нет лишних денег, — озадаченно покачала головой я (вот уж чего не ожидала, так это такого).

— Да вы что! Это же подарок! — с жаром воскликнула Белоконь, — под ваши глаза выбирала. И у вас же дома ещё студентка есть. Всяко пригодится! Тем более польские, с перламутром!

И тут я, наконец, сообразила:

— Взятка? — прищурилась я.

— Ну какая же взятка?! — слегка занервничала Белоконь.

Она на секунду спешилась, но это не была бы Белоконь, если бы она не умела выкрутиться из любой ситуации:

— Понимаете, Любовь Васильевна, мне удалось по знакомству достать, так я и для вас прихватила. У моей знакомой зять на Польшу ездит. Вот и привёз…

Она посмотрела на меня широко распахнутыми детскими глазами, в которых плескалась лишь лучезарная доброта. Много-много лучезарной доброты.

Но всё дело в том, что жизнь я прожила долгую и очень трудную, и цену вот такой лучезарности и внезапной щедрости я слишком хорошо знаю. Бесплатный сыр, как говорится…

Поэтому я ей ответила:

— Ирина Александровна, за подарок спасибо, конечно. Но я не возьму. Сама я тенями не крашусь, а дочери пока ещё не разрешаю. Рановато ей. Года два она точно краситься не будет. И так кавалеры вьются вокруг. Вы же, как женщина и как мать, должны меня понимать. Поэтому я не могу это взять. Хотя подарок я оценила.

И я решительно отодвинула коробочку подальше от себя, поближе к Белоконь.

Та заметно расстроилась, и, кажется впервые в жизни, не знала, что и ответить:

— Но это же от души… — пробормотала она, делая последнюю, безуспешную попытку.

— Я понимаю, — согласилась я, — и оценила.

Та вздохнула.

Повисла тяжелая пауза.

— А теперь признавайтесь, Ирина Александровна, что вы хотели? — внезапно брякнула я и Белоконь вздрогнула и покраснела.

— А что, так заметно? — тяжело вздохнула она.

— Заметно, — не стала сглаживать углы я.

— В Америку хотела, — хрипло пробормотала Белоконь и понурила голову. — Надеялась, что получится, что вы возьмёте меня.

Я посмотрела на неё и сказала:

— Я вас и так возьму, Ирина Александровна. Даже без всяких подарков. Так что не беспокойтесь.

Белоконь вспыхнула от радости. Поток благодарностей, к моему счастью, пресёк приход Пивоварова с кучей бумаг.

Мы с ним уже около часа сидели над образцами бланков и пытались карандашом заполнять. Это оказалось не так просто. И тут дверь открылась и заглянула сестра Инна:

— Пётр Кузьмич, вас Всеволод Спиридонович на минутку зовёт. Просил только побыстрее, а то он сейчас уезжает в Ивановку, — сказала она и торопливо скрылась.

— Люб, я сейчас, — кивнул Пивоваров и последовал за сестрой Инной.

А я протянула к себе очередной бланк в тщетной попытке разобраться, куда и что там надо писать.

Не успела я сообразить, куда вписывать цифры из паспорта, как дверь опять скрипнула.

— Так быстро? — спросила я, не поднимая головы, — Пётр Кузьмич, как вы думаете, а если вот эту графу не заполнять — они примут?

— Любовь Васильевна! — голос был женский.

Явно это не Пивоваров, и я подняла голову. Передо мной стояла… Рыбина.

— Зинаида Петровна? — удивилась я.

— Нам нужно поговорить! — вкрадчивым голосом сообщила она.

Я посмотрела на дверь в тщетной надежде, что сейчас вернётся Пивоваров и спасёт меня от очередного комплекта польских теней с перламутром. Но он не возвращался.

— Что вы хотели? — вздохнула я, догадываясь о цели визита.

— Поговорить… — завела знакомую пластинку Рыбина.

— Зинаида Петровна, вы же видите, чем я занимаюсь? — я помахала бланком перед Рыбиной. — Разбираемся с Петром Кузьмичом, как правильно оформлять документы на визы. Здесь ошибаться вообще нельзя. Одна какая-то запятая не там и всё обратно вернут. Поэтому поймите меня, я сейчас не могу ни на что отвлекаться.

— Ой, да я не займу много времени! — доверительным тоном сообщила Рыбина, — тем более Пивоваров пошел к старейшине. А это надолго. Минут двадцать точно.

С этими словами она полезла в свою безразмерную сумку.

А я похолодела.

Покопавшись в недрах сумки какое-то время, Рыбина извлекла и положила передо мной плоскую цветастую коробочку.

— Тени? — брякнула я. — С перламутром?

— Почему сразу тени? — даже обиделась Рыбина, — это духи. Набор из пяти флаконов, между прочим.

— Польские? — спросила я.

— Польские, — удивлённо кивнула Рыбина и, не выдержав любопытства, спросила, — а вы откуда знаете?

— Небось зять вашей хорошей знакомой из Польши привёз? — еле сдержалась, чтобы расхохотаться я.

— Ага, — кивнула ошарашенная Рыбина, на щеках которой проступили алые пятна.

— Зинаида Петровна, — я решительно придвинула коробку к ней обратно, — забирайте свои духи. Я такими не пользуюсь, а моя дочь ещё маленькая для таких запахов. Спасибо за подарок и не переживайте — в Америку я вас обязательно возьму.

Ответ Рыбиной прервал приход Пивоварова. Он мрачно глянул на неё, и Рыбину моментально сдуло, вместе с безразмерной сумкой и польскими духами.

— А эта чего приходила? — хмуро спросил он (после посещения Всеволода он был явно не в духе).

— Взятку приносила, — вздохнула я. — Духи польские. Набором.

— В Америку небось хочет? — понятливо хмыкнул Пивоваров.

— Угу, — кивнула я.

— И что ты ей сказала?

— И ей, и Белоконь, — поправила я.

— Та тоже приходила? — крякнул Пивоваров. — Лихо они.

— Только Белоконь тени приносила. Тоже польские. С перламутром.

— Вот бабы! — покачал головой Пивоваров. — И что ты ответила?

— Что беру их.

— С ума сошла?! — нахмурился юрист, — сама же говорила, что Ксюшу и Ольгу Ивановну брать надо обязательно…