Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)
Шрифт:
Впрочем, дворяне и дворянки нередко умирали, не оставив завещания, и их наследникам приходилось самостоятельно договариваться между собой о разделе наследства. Нотариальные документы крепостных книг XVIII в. содержат сотни примеров таких соглашений, именуемых «раздельными записями», которые показывают, каким образом овдовевшим супругам, детям, зятьям и невесткам удавалось договориться о разделе имущества умершего. Раздельные записи также демонстрируют общую заботу о том, чтобы свести к минимуму дробление собственности. Так, по соглашению о разделе, заключенному в 1753 г. между четырьмя сестрами Шухертовыми, одна из них отказалась от своей части отцовских земель в Устюжском и Бежецком уездах и взяла доли сестер в Кашинском уезде, чтобы округлить владения в этом месте{348}. Настасья Колобова после смерти матери в 1778 г. подписала с отцом раздельную запись, в которой за 10 тыс. руб. уступила ему свою часть принадлежавшей матери ткацкой фабрики с приписанными к ней крестьянами. Она заявила, что отец уже истратил большую часть собственного капитала на обучение крестьян работе на этом предприятии, а поскольку разделить фабрику невозможно, то она готова получить единовременную выплату вместо своей доли отцовского дела{349}.
Тема раздела имений часто звучит в дворянских мемуарах. Идеализируя жизнь дворянства в дореформенную эпоху, многие авторы изображали себя или своих героев действующими исключительно в интересах братьев и сестер. Аркадий Кочубей рассказывал, как они с братьями решили справедливо распределить между собой
Авторы других мемуаров того времени хвалили своих отцов за то, что те отдали лучшие деревни их братьям или сестрам, оставив себе имения, обремененные долгами{351}. Декабрист. Сергей Волконский в письме к племяннику из ссылки вспоминал, что «в семейных денежных делах наших» они с братьями «никогда не совещались с законами». Вместо этого при разделе собственности ими руководило «истинное чувство родства»{352}. Но не все наследники были так сговорчивы. Бывало, что раздосадованные родственники просили вмешаться судебные власти, если им казалось, будто на их долю досталась самая бедная земля или даже самые ленивые крестьяне. В 1741 г. Фекла Чирикова, разгневанная тем, как разделили отцовское имение, подала в Вотчинную коллегию жалобу, в которой заявила, что чиновник, производивший раздел, «выбрал лутших людей и крестьян и пустоши, и отказал сестре моей Авдотье Лукиной, а мне с сестрою Катерине Жуковой оставил хутчее пустошей»{353}.
Хотя дворяне отлично знали о негативных последствиях разделов наследства, они почти не располагали способами предотвратить дробление семейных земель. Некоторые использовали гибкую природу женского наследования, чтобы обеспечить сыновей достаточным наследством в земельной форме. Как мы видели, многие семьи предпочитали давать дочерям приданое, состоящее только из денег и личных вещей; другие требовали, чтобы получатели приданого отказывались на будущее от всяких претензий на семейную собственность. Князь Семен Волконский, давая за дочерью, выходившей замуж в 1761 г., 6 тысяч рублей приданого «на покупку деревень», позаботился о том, чтобы она впредь не предъявляла никаких претензий к имуществу матери, брата и незамужних сестер{354}. Материал завещаний подтверждает, что некоторые отцы давали своим дочерям самый минимум денег и движимого имущества. Отец княгини Дашковой, Роман Воронцов, явно больше любил сыновей от первого брака и все свои купленные владения завещал им. И если Александру и Семену Воронцовым достались в наследство от отца тысячи душ, то две его младшие дочери по распоряжению отца получили в приданое по 10 тыс. руб. каждая — жалкая часть отцовских богатств. Воронцов к тому же совсем не щедро обошелся и со второй женой (на которую, кстати, возложил попечение о двух своих старших сыновьях, велев им выплачивать ей содержание в размере одна тысяча рублей в год){355}.
Решив оставить большую часть состояния сыновьям, Воронцов не нарушил никаких законов. Другие родители прибегали и к более беспринципным способам, чтобы выделить одного ребенка перед другими. Н. Башкирцева, излагая историю семьи своей матери, вспоминала о махинациях прапрабабки, сговорившейся со своими сыновьями обманом выманить у дочерей их наследство и тем самым не допустить, чтобы хоть часть земли, принадлежавшей ее мужу, ушла из его рода. Раздел земли между пятью ее сыновьями был неизбежен, но так или иначе земля оставалась в родовом владении; а вот «выделять части дочерям — это уже настоящая потеря для фамилии»{356}. Елена Хвощинская в середине XIX в. описывала, как ее бабушка выдала замуж всех своих шесть дочерей, но потребовала, чтобы они с семьями остались жить у нее в поместье{357}. Мать Елизаветы Водовозовой вообще отвергла законы о наследстве, когда в 1861 г. при разделе семейного состояния заявила, что знает «лучше всех законов в мире, кому из ее детей что нужно»{358}. Мудрость ее в данном случае подсказала ей лишить наследства четверых детей в пользу старшего сына. Но решение сохранить владения семьи в целости не всегда бывало столь тягостным для ее членов, и некоторые дети с готовностью приносили жертвы ради этой цели. Мария Николева повествует о стараниях отца повысить урожайность в имении и хвалит сестер и братьев, не допустивших дробления земли ценой отказа от брака{359}.
Законодатели иногда горевали о разрушительных последствиях разделов наследства, но при этом предупреждали родителей о том, что предпочтение одних детей перед другими также может привести к расточению семейного богатства. Члены Уложенной комиссии 1767 г., обсуждая обязанности родителей, советовали дворянским семьям обеспечивать своих детей поровну, «понеже неравенство в содержании производит с начала зависть, а наконец оное обращается в несогласие, по времени же выводит бедственные следствия для семейства»{360}. И действительно, споры из-за наследства часто заканчивались финансовым крахом всех участников, в том числе и победителя.
Тендерный аспект в поведении завещателей
Обсуждать поведение завещателей можно, лишь помня о той напряженной обстановке, которая неизменно сопутствовала разделам наследства. Историки часто утверждают, что раздельное наследование способствовало упадку русского дворянства{361}. Но внимательный анализ завещаний не позволяет сомневаться в том, что некоторые дворяне старались смягчить последствия дробления имений и что женщины играли важную роль в этой сфере экономического существования семей. Дворянки со средствами при помощи своего имущества стремились уменьшить вред от разделов наследства, либо самостоятельно выделяя землю дочерям при условии, что те не станут требовать долю отцовской земли, либо дополняя скудное наследство сыновей. К тому же дворяне обоих полов называли в завещаниях мало наследников: когда подходило время разделить свои мирские блага, мужчины и женщины обозначали настолько узкий семейный круг, насколько позволял закон. И даже если завещаемые ими земля и движимое имущество являлись благоприобретенными, завещатели обоих полов почти неукоснительно соблюдали правила наследования без завещания, безжалостно исключая других потенциальных претендентов на наследство и требуя, чтобы наследники не нарушили их последнюю волю.
Сравнительный обзор показывает, что поведение русских дворянок, распределявших свои земные богатства между наследниками, выглядело необычно на европейском фоне. Авторы многочисленных исследований поведения завещательниц во Франции, Англии, Италии и Соединенных Штатах начала Нового времени единодушно приходят к двум выводам: во-первых, что женщины делали те или иные завещательные распоряжения скорее под влиянием пристрастий и чувств, чем ради долговечности родовой ветви. Например, в патрицианских фамилиях Венеции в эпоху Возрождения завещания мужчин определялись «приверженностью непреходящим интересам отцовского рода», а завещания женщин чаще вдохновлялись любовью к родным — к собственной и родительской семье {362} . [145]
Женщины-завещательницы, таким образом, раздавали имущество более широкому кругу людей, да и между своими детьми тоже распределяли собственность иначе, чем их мужья {363} . [146] Во-вторых, эти ученые утверждают, что женщины больше, чем мужчины, верили в способность других женщин управлять имуществом. В результате они охотнее мужчин завещали имущество родственницам и назначали их своими душеприказчицами {364} . Эти расхождения между мужской и женской моделью завещаний проистекали отчасти из различия, между видами собственности, принадлежавшими завещателям. У женщин гораздо реже бывала в распоряжении недвижимость, и к тому же, решая, кому достанется их собственность, они пользовались большей свободой благодаря тому, что их дети и так уже были обеспечены наследством из отцовских владений. Но все эти авторы без исключения видят в женском выборе наследников некое проявление специфической женской системы ценностей [147] . По словам одного автора, посредством завещаний матери «давали дочерям больше авторитета и власти, чем их отцы, тем самым тонко выражая критическое отношение к патриархальным воззрениям своего времени» {365} .145
M. Хауэлл также находит, что мужчины-горожане в позднесредневековом Дуэ передавали имущество в первую очередь родственникам обоего пола по прямой линии, а женщины распределяли дарения индивидуально и более широкому кругу получателей. См.: Howell M. Fixing Movables: Gifts by Testament in Late Medieval Douai // Past and Present. 1996. February. № 150. P. 36—38.
146
По наблюдению С. Амуссен, женщины в Англии начала Нового времени чаще делили имущество поровну между всеми детьми, чем мужчины, а С. Лебсок находит, что женщины в Вирджинии XVIII—XIX вв., в отличие от мужчин, оказывали одним из своих детей предпочтение перед другими. См.: Amussen S. An Ordered Society: Gender and Class in Early Modern England. Oxford, 1988. P. 91; LebsockS. The Free Women of Petersburg: Status and Culture of a Southern Town, 1784—1825. N.Y., 1984. P. 135—137.
147
Lebsock S. The Free Women of Petersburg. P. 116, 135; Chojnacki S. Dowries and Kinsmen in Early Renaissance Venice. P. 596—597. В другой работе этот автор утверждает, что венецианки в эпоху Возрождения были «сторонницами более индивидуализированного подхода к общественным отношениям» и что мужчины постепенно изменяли характер своих завещаний под влиянием жен. См.: Chojnacki S. The Power of Love: Wives and Husbands in Late Medieval Venice // Women and Power in the Middle Ages / Ed. M. Erler and M. Kowaleski. Athens, 1988. P. 139.
Всякая попытка сравнить поведение русских дворянок с образом действий европейских женщин немедленно наталкивается на громадные препятствия. Если англичане и англичанки всех классов общества составляли завещания во множестве, то далеко не все русские дворяне обоих полов стремились письменно выразить последнюю волю перед смертью. Такое нежелание позаботиться о своих родных отчасти вызывалось неясностью в законе положений о правах завещателей{366}. Ограничения свободы завещания в императорской России тоже отбивали охоту зафиксировать свою последнюю волю. Ни мужчины, ни женщины не могли завещать родовую собственность никому, кроме наследника по прямой линии, и лишь в крайних обстоятельствах допускалось лишение детей наследства. Составляя завещания, дворяне тщательно проводили различие между вотчинными и купленными землями и цитировали статью екатерининской «Жалованной грамоты дворянству», разрешавшую им завещать последние по собственному усмотрению. Главное внимание в большинстве завещаний, представленных в моей подборке, уделяется разделу недвижимости, а перечни движимого имущества в них встречаются редко. Эти документы также дают мало информации о размерах или о цене поместья завещателя. Но при всех своих недостатках дошедшие до нас завещания свидетельствуют о том, насколько сужали круг родных и мужчины, и женщины, распределяя свои земные богатства, и как все они, когда писали завещания, беспокоились об одном и том же.
Итак, обзор 133 завещаний, зарегистрированных с 1703 по 1867 г., ясно показывает, что русские женщины как завещательницы имели больше общего в поведении с мужчинами-завещателями, чем со своими европейскими сестрами{367}. В самом деле, традиция разделов наследства заставляла представителей обоих полов чрезвычайно внимательно подходить к материальным вопросам, в результате чего тендерные различия в этой сфере имущественных отношений оказались стертыми. Впрочем, в завещаниях все же заметна известная разница: женщины чаще оставляли землю дочерям, а мужчины больше беспокоились об обеспечении своих супруг. Но общая модель говорит о том, что завещатели обоих полов оставляли свои владения немногочисленным лицам, завещали все свое недвижимое имущество детям (а в отсутствие детей — двум-трем членам своей родной семьи), и для них был важен не столько пол наследников, сколько степень родства с ними.
Семья и круг наследников
Самая характерная черта дворянских завещаний — и женских, и мужских — это очень узкий круг наследников, которые в них назначаются. Дворянки и дворяне, приближаясь к смертному часу, вовсе не спешили раздавать наследство направо и налево, а старались всячески ограничить число его получателей. Анализ завещательных документов показывает, что среднее количество получателей движимого имущества по завещаниям дворянок, имевших детей, равнялось 1,9 (64/33), а по завещаниям мужчин дворянского сословия — 2,9 (94/32) [148] . При этом если мужчины назначали большее число наследников своих имений, то у них было и больше здравствующих детей. Так, у женщин, по указанным ими в завещаниях сведениям о детях, средняя цифра составляла 2,5 (87/35), а у мужчин — 3,5 (111/32) [149] . Зато когда завещатели распределяли личное движимое имущество, они вели себя не столь сдержанно: у небольшого числа попавших в выборку женщин-завещательниц, оставивших отдельным лицам только личное имущество, среднее число получателей составляло 2,9 (29/10), а у мужчин эта цифра достигала 4,4 (61/14) [150] .
148
Цифры отражают общее число наследников, поименованных в женских (или мужских) завещаниях, разделенное на число завещателей.
149
Малое число детей, которое указывают завещатели, противоречит свидетельствам мемуаров, в которых часто описываются очень большие семьи. Однако не существует демографических исследований, которые содержали бы данные о рождаемости и детской смертности в русских дворянских семьях.
150
Эти цифры касаются только завещания личного имущества, а потому выборка меньше, чем число завещателей недвижимости. Далее, среднее число получателей личного имущества по завещаниям не включает в себя крепостных; перечни ежегодных выплат и подарков, назначаемых дворовым, могли бы составить немало страниц в завещаниях богатых дворян.