Бабочка

— Да поймите: дело вовсе не в Старкове! — Валерий продолжал отбиваться словами и мыслями Гуськова. — Дело в десятках тысяч читателей, которые воспитываются на этих фактах. Дело в проблеме!..

— Что ты говоришь, Валерий? Разве можно?.. Разве можно воспитать кого-нибудь… неправдой?

Это сказала мама. Мама, не умевшая писать заметки в стенгазету и лишенная, по ее собственным словам, всяких способностей к «политическому мышлению и обобщениям».

Часа два назад она собиралась заняться стиркой, у нее все еще были засучены рукава, и от этого она казалась особенно решительной и непримиримой.

Никодим Сергеич скинул пиджак, казалось, для того, чтобы легче было идти в атаку.

— Проблема!.. Разве есть на свете такая проблема, ради которой можно было бы опорочить одного — хотя бы только одного! — честного человека?!

Валерий с детства верил этим людям. И он ждал, что они подскажут ему выход из положения.

— Ты говорил, что комитет комсомола института будет обсуждать твой фельетон, — сказал Никодим Сергеич. — И вот я считаю, что к этому дню…

Он протянул Валерию самопишущую ручку.

На миг Валерий представил себе, что будет, если он сам напишет опровержение. Нет, он, конечно, не понесет его ответственному секретарю, а отдаст Кеше Соколову, только ему. К счастью, Кеша как раз секретарь комсомольского бюро.

А Гуськов? О, именно Гуськов заявит на летучке, что Валерий споткнулся при первом же самостоятельном шаге, что он не оправдал надежд, подвел газету.

— Я еще потом… кое-что проверю, — тихо проговорил Валерий. И все же он взял перо, протянутое ему Никодимом Сергеичем.

«Письмо в редакцию. Копия: в комитет ВЛКСМ педагогического института. Считаю своим долгом сообщить…» — написал Валерий на белом листе, который тетя Варя как-то незаметно успела подложить ему под руку.

1960 г.