Бабочки в жерновах

– Очень даже понимаю, - сочувственно молвил Эвит. – Сидишь тут, как мышь под горшком, и ждешь непонятно чего. Я ж говорю – мы в могиле.

Снаружи и в самом деле что-то происходило: гремел далекий гром и яростно гудел ветер.

– Нехорошая примета – землетрясение во время Летнего Фестиваля. Не к добру, - буркнул кухарь. – Вишь, туча какая?

Они стояли перед подъемной решеткой, закрывающей сейчас проход на небольшое пространство арены. Отсюда был виден краешек черной клубящейся тучи, которая медленно наползала на город.

– Ветер пока отгоняет в сторону, - заметил Ланс.

– А ну как направление переменится? Завалит нас, как пить дать. Или, чего доброго, зальет арену, тогда злодеюг наших топить придется. Исил будет недоволен. Да и Кат шибко осерчает. Не любит она своих зверей жертвенных топить. Жалеет всегда.

Сбоку от ворот мурранец увидел внушительных размеров колесо, с помощью которого решетка и поднималась. Ланс присмотрелся к ней повнимательнее.

– А в какую сторону крутить? Вправо или влево?

Эвит, не сдерживаясь, расхохотался в голос.

– Сразу видно, что ты раньше времени зашел. Уже б знал, что делать и куда крутить.

– Не понял…

– Ну, стал быть, оно тебе и не нужно понимать.

Верэн и Лив. Эспит

Над Эспитом сияло яркое солнце, но не радовало оно Верэн Раинер, совсем не радовало. Виной тому ночные кошмары, которые довели несчастную хадрийку до изнеможения. Сон дан человеку для отдыха – душевного и физического, но разве тут отдохнешь, когда всю ночь терзает удушье и слезы сами собой текут из глаз. А вспомнить, что снилось, нет никакой возможности. Но может, оно и к лучшему? Мало ли какие там, во сне, ужасы приключились.

Одним словом, проснулась Верэн с тяжелой головой и в мрачном настроении. Не порадовало её и отсутствие приставучего археолога ничуточки.

– А где господин Лэйгин? – спросила она у недружелюбной Лив, которая обихаживала козу.

– Пошел погулять.

– А когда вернется?

– Тебе-то до него какое дело? Он сюда приехал по делу, вот пусть и занимается, чем собирался.

Ответ Верэн не понравился, но она промолчала. Чрезмерно любопытных нигде не любят, ни на Эспите, ни в приснопамятном Озанне. Зато любят хозяйственных. Она деловито повязала фартук прямо поверх сорочки.

– Так мне пирог испечь или как?

– Да пеки свой пирог, раз я уже продуктов купила, - буркнула дама Тенар.

И пока Верэн растирала муку, сахар и масло, думалось ей о странном. Например о том, какая причуда заставила её сорваться с места и отправиться не в Дайон и даже не в столицу, а на крошечный остров, населенный не самыми добродетельными людьми. Ведь никаких побудительных причин, кроме ничем не обоснованного желания, не было. Разве не подозрительно? Очень и очень. Прямо мурашки по спине при мысли о непознанных силах, которые превыше человеческой воли.

– Ты дрожишь? Замерзла? Дать кофту?

Заботы в голосе эмиссарши имелась крошечная щепотка, но и её хватило, чтобы Верэн расчувствовалась и призналась:

– Страшновато у вас тут. Не знаешь от кого и чего ждать. В лицо тебе улыбаются, а за спиной словно нож держат.

Лив сложила руки на груди и покачала головой, не иначе как дивясь проницательности деревенской девушки. Лежавший до этого момента на пороге Перец сначала навострил уши, затем поднял голову, а потом и вовсе уселся на собственный хвост.

– Это ты точно заметила. На Эспите собрались не самые хорошие люди. Но, поверь, и не самые плохие. Но ты можешь их не бояться, тебе сейчас ничего дурного не сделают. Самое большее – под юбку залезет кое-кто, но только если сама сильно захочешь.

– Сейчас? А потом?

И видимо, было в барышне что-то располагающее к откровенности, потому что дама Тенар присела на стул и поведала хадрийке о вещах немыслимых. О неизбежном прозрении относительно прошлых жизней, которое случается со всеми, кто, как Верэн, рвется на Эспит. Иногда с другого конца света, как самоубийца Эвит, приехавший аж из Фергины, до которой на самом быстром пароходе плыть почти месяц.

– И когда же я вспомню? – дрожащим шепотом полюбопытствовала Верэн.

– На третий день Фестиваля.

– Завтра, что ли?

– Не обязательно. Если не в этот раз, то через год на очередном Летнем Фестивале.

Глаза у девчонки стали огромные и круглые, как у перепуганного мышонка. В своё время у Лив такие же были, надо думать.

– А ногти грызть тебе уже не по возрасту, прекращай! – рыкнула строгая эмиссарша.

– И кто же я? – пролепетала девушка.

– Без понятия. Может, Салда, а может, и Лунэт. По срокам очень подходит.

– Кто они… то есть, я… они такие?

Лив замялась на пару минут, словно решая, как бы поаккуратнее преподнести новость, но так ничего и не придумав, сказала напрямик:

– Стервы обе редкостные.
– И увидев, что Верэн совершенно пала духом от такой новости, поспешила утешить. – Вообще-то, Салда очень талантливая художница. Гениальная в чем-то. Этого у неё не отнимешь. И нравом мягче Лунэт, добрее.

– А вторая?

– Лунэт прямодушная, камня за душой держать не станет, но злая.

– Злее, чем даже Фрэн… то есть, Лисэт?

– В три раза. Они с младшей Тэранс – заклятые подруги. Не хихикай так по-дурацки. Они в самом деле дружат. Всегда.

И тут выяснилось, что до момента, когда Верэн вспомнит и превратится в одну из эспитских вечных жительниц, местные не будут её узнавать. Зато потом сразу поймут, кто перед ними. Такая вот мистика.

Девушка специально сходила и посмотрела на себя в зеркало. Те же темные глаза, личико сердечком, невинный взгляд, задорная улыбка – никаких признаков изменений.

«Злая подружка злой ведьмы? Не может быть. Тогда – художница? Не знаю».

– Только не реви, ради морских и подземных. Судьбы ничем не хуже остальных. Так что, сделай милость, не действуй мне на нервы! Очень прошу, – приказала Лив.

То ли угадала, то ли почуяла, что Верэн вот-вот разрыдается от страха и предчувствий.

– Я понимаю, ты сейчас за локти себя кусаешь. Мол, зачем я на этот остров приехала, сидела бы дома.

– Я не хотела оставаться на ферме.

– Не думаю, что хоть где-нибудь тебя бы приняли так же, как на Эспите. Подумай хорошенько.