Бабушка № 20948-z

Когда у дедушки Сардора уже рак обнаружился, бабушка все рвалась в космос слетать, лекарства привезти — у нее на планете рак давно победили. Но дедушка на эти разговоры отворачивался к стенке. Только незадолго до смерти, ночью, тихо попросил бабушку, чтобы она его на тарелке повыше подняла... не в космос, конечно — туда людям на бабушкиной тарелке летать нельзя, а хотя бы в стратосферу... У бабушки уже тарелка подготовленной стояла, без всяких варений; закутала дедушку в одеяло и усадила в тарелке с собой рядом, тарелка-то маленькая. Под утро, пока махалля спала, и стартовали. Поглядели с высоты на восход солнца, вспомнили молодость, разные забавные случаи... А дедушка все на звезды смотрел, какие они большие и близкие. Утром благополучно приземлились. А через четыре дня уже хоронили, плов готовили, бабушке с работы соболезнование прислали: «Хурматли[1] № 20948-Z опа!..»

Тут как раз уже новые времена настали. Про нашу бабушку узнали, в махаллю министры стали приезжать, журналисты, экстрасенсы. Даже американцы приехали. Бабушка американцам интервью дала, но тарелку трогать не разрешила. Если, говорит, каждый трогать будет, от тарелки что останется, а, мистер?.. Бабушку даже на всякий случай медалью наградили. Когда награждали, она прямо спросила, можно ли ей теперь в космос летать. «Конечно, — сказали ей, — только овировскую визу получайте, и летите куда хотите, хоть на Марс, хоть на Андромеду, хоть в Черную Дыру». Бабушка поблагодарила, сказала, что в Черную Дыру пока не собирается, на Марсе тоже делать нечего, а вот на Андромеду и еще кое-куда можно, там и вещи недорогие, и качество хорошее... Так стала наша бабушка снова в космос летать. Хотя, конечно, возраст, и здоровье, говорит, уже не то, но семье помогать надо, сыну, внукам, племянникам...

— Сардоржон, спишь?..

Это бабушкин голос. Я открываю глаза.

Бабушка сидит надо мной и гладит рукой одеяло.

— Ты меня извини, что при всех тебя поругала, ладно?

Я извиняю и подвигаюсь к ней поближе. Она смотрит на ковер, на дедушкин портрет.

— Бабушка, а вы больше никуда не полетите?

Бабушка вздыхает. Вздыхает она не так, как обычные бабушки. У нее еще хоботочки начинают под платком шевелиться, а ногти из розовых становятся ярко-голубыми. И светятся в темноте.

— Сама больше не хочу лететь, — говорит бабушка. — Этот раз... Не расскажешь никому?

Я клянусь жизнью.

— Тише... Этот раз под метеоритный дождь попала. Еле выбралась. А возраст уже не тот. Не то что в молодости.

Голубое мерцание вокруг бабушкиных ногтей гаснет. Значит, ей уже не так грустно. Можно задавать разные вопросы. И я задаю:

— Бабушка, а вы же говорили, что жители вашей планеты живут долго-долго...

— Да, долго. Только здесь, на Земле, как ни крути, люди все равно дольше живут. Время на Земле медленно идет. Особенно здесь, в махалле. От этого люди несколько жизней прожить успевают. Хотя и не замечают этого.

— Нет, я замечаю, — говорю. — Когда я маленький был, я совсем другой был. Маленький, глупый. А теперь я — вот такой. И в бассейн хожу, и отжимаюсь.

Бабушка улыбается.

— Ладно, Сардоржон, спи. Только ты Байконур все равно хорошо подметай. Договорились?

...Наступила осень. Листья на старой урючине стали желтыми и немного красными. Бабушка занималась огородом и смотрела телесериалы, хотя очень строго их критиковала каждый раз. Мы с Рустамом поссорились и три дня не разговаривали, но потом почему-то помирились.

А когда почти все листья на урючине стали красными, заболела Шаходат-опа. Бабушка целые дни просиживала возле ее кровати и гладила ее руку, которая вдруг стала сухой и совсем маленькой. Один раз, заходя за бабушкой, я услышал, как Шаходат-опа громко говорит: «И не думай даже!..», а бабушка: «И подумаю! Я до сих пор себе кончину Сардора-акя не могу простить!».

Всю ночь шел дождь. Сквозь сон я слышал, как бабушка молится на веранде.

Открыв глаза утром, я увидел над собой ее лицо.

— Это... Сходи, Байконур подмети, мусор оттуда убери...

Напрасно мы все ее отговаривали. Напрасно Шаходат-опа пришла, с палочкой, ругалась и палочкой стучала. Напрасно дядя Хусан из Оксфорда звонил, просил хотя бы подождать его приезда. Бесполезно.

Даже Шаходат-опа, выйдя от бабушки, села на скамейку и развела руками:

— Э-эх! Что с нее взять — инопланетянкой была, инопланетянкой и осталась!

...Металлический корпус тарелки медленно поднимается над двором.

Осеннее солнце зажигается в иллюминаторе. Прыгает детвора; что-то говорит, сделав ладони рупором, отец, отпросившийся с дежурства. «Правее! Правее... Принципиально правее!» — пытается кричать Шаходат-опа, но ее голос ослаб от болезни, и на лбу выступает испарина. Круглая тень от тарелки поднимается по саманной стене Самыха-акя, по шиферу крыши, и исчезает...

Наступает время ожидания. Дни, недели. Приходит зима; первый снег ложится на махаллю, как покрывало. Урючина укрыта снегом, на нее уже не заберешься, и я любуюсь звездами из окна. Шаходат-опе все хуже, она уже не встает. Приближается Новый год, елки и апельсины.

Новый год мы встретили неинтересно. От бабушки не было никаких вестей. Рустам переоделся Дедом Морозом, но было совсем не смешно, потому что все знали, что это Рустам. Мама зажгла бенгальские огни, но они почти не горели и только дымились — не сравнить с теми, какие бабушка привозила с Венеры. Те горели так, что соседи пожарных по ошибке вызвали.

Когда пробило двенадцать, я грустно сказал пять раз «Ура!» и пошел спать.

Утром... Утром все проснулись от крика Рустама: «Бабушка приехала!» Он стоял возле елки и сжимал водяной пистолет — такой, какой заказывал бабушке перед отъездом. Пока все разглядывали пистолет, я быстро проверил свою территорию под елкой — у каждого из нас под елкой была своя часть, куда клались подарки... Новая модель летающей тарелки! Именно такая, какую я...

— Хасан-акя! — выходила из спальни мама. — Зуля-опа мне космические духи прислала, какие я просила!

Папа стоял лохматый, в пижаме, и сжимал супербесконтактную бритву.

— Ничего не понимаю... Когда же мама прилетела? Где она?

Ни во дворе, нигде бабушки не было. Густо сыпал снег. В переулке мне показалось, сквозь снежинки, что ковыляет вдоль забора знакомая фигура.

— Бабушка!

— А? — фигура повернулась, и я разглядел лицо Шаходат-опы. — Где она? Где? Я же ее во сне видела, как будто передо мной стоит. Просыпаюсь, а на тумбочке — космические лекарства, те самые. Одну таблетку выпила — боль как рукой сняло. Думаю, схожу к вам, узнаю...