Бабушка, другой и я

– Наденьте на меня вышитую безрукавку.

– Конечно, черный сарафан и вышитую безрукавку.

– И белый платок на голову.

Я допил стакан и налил себе еще. Горячую, с примесью жженки, домашнюю ракию особенно осенью, в такую вот слякоть, я не променяю ни на что.

– А почему ты хочешь, чтобы на твои похороны собралось много народу?

– Да потому, что в этом проклятом селе я научила женщин кроить и шить, до меня они не умели ни слоеные пироги печь, ни раны лечить. Темнота была беспросветная.

Разговор утомил ее. Она умолкла,видно, ждала, что я ей скажу. Я же молчал. Встал,потянулся и подбросил в печку угля, подошел к окну. Во дворе все еще шел противный мелкий дождь.

Поняв, что я ничего не скажу, она продолжила:

– Греет как печка.

– Другой? Да-а.

Она улыбнулась, сверкнув белыми зубами.

Потом вдруг попросила, чтобы я достал из сундука вышитую безрукавку.

Я стал доставать из сундука одно за другим - домотканые дорожки, мягкое одеяло, вышитые подушки, вязаные носки, белые сорочки... Но вышитой безрукавки там не оказалось.

Бабушка стала нервничать. "Кроме твоей матери ее некому взять. Спроси, куда она ее задевала".

– Как же я спрошу, если она с отцом сейчас в Тунисе, за тысячи километров?!

– А когда вернутся?

– Скоро. Через два года.

Бабушка испугалась. И я испугался, как бы у нее не поднялось давление. А оно, наверное, поднялось, потому что она очень сердито сказала :

– В мое время снохи не были такими. Взяла, чтобы щеголять там. А я сиди тут и жди, когда они вернутся.

– И подождем, - сказал я, глядя за окно, где дождь наконец прекратился и выглянуло солнышко.

Через два дня я снова был на работе. А бабушка вместе с Другим осталась в селе. Вот уже второй год она ждет свою безрукавку.