Багратион. Бог рати он

Глава двенадцатая

Заседаний военных советов Суворов не любил, сочинять подробные диспозиции — тоже. Решение о том, как действовать, он принимал, когда прояснялась вся расстановка сил, и решение это было, как правило, единственно верным в сложившихся условиях.

И получалось: не сами события, не обстоятельства вынуждали его отдавать тот или иной приказ, а его собственная воля подчиняла все вокруг и вынуждала события как бы идти тем путем, какой был выгоден ему.

За три месяца армия Суворова вытеснила французов из всех владений Венецианской республики, Ломбардии и Пьемонта. И почти каждое сражение было проявлением стремительного марша и неслыханного маневра. Так, полностью подчиняя себе обстоятельства, прославленному русскому фельдмаршалу и его самому первому помощнику в сей Итальянской кампании князю Багратиону предстояло действовать и далее.

Из окна небольшого домика, который притулился почти на склоне гор, на самой окраине города Нови, в ясное июльское утро хорошо были видны узкие, точно тропки, дороги, что серпантином поднимались ввысь. Туда через увеличительные линзы подзорной трубы направлял свой взгляд старый фельдмаршал.

Разъезды уже доложили, что там, за горным перевалом, вся армия Моро, к которой из Парижа прибыл новый главнокомандующий Жубер.

— Говорят, Жубер — самый юный французский генерал. — Суворов обернулся от подзорной трубы к Багратиону. — Что ж, коли пришел поучиться — дадим ему урок. Только как к нему подобраться? Ты, князь Петр, горный орел: на Кавказе родился, там же оставил и свою боевую молодость. Что скажешь?

— В горах, ваше сиятельство, каждый, кто хочет верх одержать, скорее не орлом, а ужом обязан оборотиться. А ужи, известное дело, внизу, в долинах и на склонах, живут.

— Так, так! — вскочил на ноги и Александр Васильевич. На нем, как всегда, одна полотняная рубашка, и та раскрыта, точно расхристана, на впалой груди. — Значит, говоришь, на равнине сподручнее?

— А как же иначе? — Большой, с горбиною, Багратионов нос уперся в окуляр трубы. — Глядите, Александр Васильевич: где развернуться на сих тропинках батальонам и ротам? Я уж не говорю о такой махине, как полк, еще пуще — дивизия. Иное дело, ежели ты — в патруле. Офицер или, к примеру, капрал да два нижних чина. Даже больше — возьмите взвод. С такою малостью, знамо дело, карабкайся выше и выше. Укройся за камнем, за выступом скалы — ты невидим. А заметил врага — кубарем ему на голову! Целая армия — иное дело. Зачем ей самой с ровного места да лезть в гору, прямо в раскрытую пасть войска французского?

— Помилуй Бог! Крамолу, крамолу ты произносишь, князь! — завертелся волчком фельдмаршал и, подбежав к Багратиону, уставился на него, замахав руками. — Изыди, изыди! Не дай Господь, до гофкригсрата дойдет, а там и до всемилостивейшего императора нашего Павла Петровича: Суворов не вперед идет, а… на камушке сидит да на Жубера все глядит. — И тут же: — Аль ты другое что удумал, а?

— Так точно, ваше сиятельство. Не сидеть, а — идти. — И, так же как Суворов, Багратион хитро прищурился. — Отойти чуть назад, чтобы Жубера с гор вот сюда, на равнину, выманить.

Хитрил, хитрил Суворов! По всему было видать, что наводил князя Петра на сей ответ, чтобы на нем, ведающем о горной войне, проверить свою задумку. Да, только так, выманив французов из-за перевала, можно будет их полностью разбить. Но как их заставить спуститься?

— Город Нови я буду сдавать у них на глазах, — еще более оживился Багратион, обрадовавшись тому, что так удачно сошлось решение главнокомандующего с его собственными мыслями. — Посмотрите, Александр Васильевич, вон там, повыше серпантина, — французские патрули: стрелки и даже две пушки. Слева и справа — снова дозоры. Пусть увидят нашу ретираду и заволнуются: куда это мы, не в обход ли? Бьюсь об заклад — клюнут!

— Ох, как бы хотелось, князь Петр, чтобы сии твои слова оказались вещими! Ты брал Нови — тебе его теперь и сдавать. Не жалко? — И, перебив самого себя, Суворов отрезал: — Верю: ты все рассчитал верно. Даю тебе добро на ретираду. Но прикинь, князь: Жубер — не дурак. Неужто он нас глупее и прямо головою кинется в расставленную нами западню? Да делать нечего — трус в карты не играет!..

Для Моро приезд Жубера к армии явился полной неожиданностью. А когда он вскрыл пакет, лицо его побледнело: его, заслуженного генерала, снимают с должности и предлагают выехать на запад, где сформировать новое войсковое соединение. Что же произошло, отчего такая немилость?

Новый военный министр объяснял свое решение военной целесообразностью: вместо двух армий, Макдональда и Моро, отныне в Италии остается одна, объединенная под командованием Жубера. Его же, Жана Виктора Моро, переводят на Рейн в видах еще большего укрепления важного оборонительного рубежа.

Однако ясно: это немилость. Вернее, расплата за последние поражения. Но как назвать поступок министра, который тому, кто выдержал самые тяжелые бои, прописывает розги, как нерадивому школяру, другому же предназначает лавры?

Что ж, так всегда: свой тянет своего. С Бернадотом Моро не был близким другом. Скорее, каждый из них был сам по себе, независим и горд. И у каждого был общий соперник — Наполеон Бонапарт. Но Моро не какой-нибудь выскочка и хитрец, как тот же Жан Бернадот. Он не покинет солдатскую службу сначала ради посольского кресла в Вене, ныне же — ради кабинета военного министра. Даже теперь, обиженный и оскорбленный, он не хлопнет дверью, оставив своих сослуживцев в трудный момент. Он не себялюбец и карьерист, как тот же Бонапарт и его почти что родственник Бернадот. Судьба тех, с кем он делил все тяготы и опасности походов и сражений, для Жана Виктора Моро важнее собственного благополучия.

— Вы не стали бы, гражданин генерал, возражать, если мы не будем спешить с передачею дел? — пересилив обиду, обратился вчерашний командующий уже к сегодняшнему. — Тем более к этому обязывает серьезность сложившейся обстановки. Перед нами — вся армия Суворова.

— О, я буду несказанно благодарен вам за те дни, что проведу в вашем обществе! Уверен, ваш исключительный опыт, ваш талант и ваши советы для меня, начинающего командующего, обернутся целой школой. Итак, что вы хотели сказать о Суворове?

— Что можно сказать о генерале, который обладает стойкостью выше человеческой? — произнес Моро. — Мне кажется, он скорее погибнет и уложит свою армию до последнего солдата, нежели отступит на один шаг.

Заметим здесь как бы в скобках. Через несколько лет человек, который и сам в душе считал Моро своим соперником, Наполеон Бонапарт, вышлет его из Франции. А еще какое-то время спустя Моро с нынешними своими противниками, русскими, примет участие в борьбе против своего главного обидчика и врага — Наполеона. И его, павшего на поле боя в Битве народов у Лейпцига, предадут земле в городе, где до этого похоронят Суворова, — в Санкт-Петербурге. Теперь же…