Багратион. Бог рати он

Перо плохо повиновалось, царапало бумагу.

«12 суток не ем, а последние 6 ничего, без лекаря. Сухопутье меня качало больше, нетели на море. Сверх того, тело мое расцвело: сыпь и пузыри, особливо в згибах… Я спешил из Кракова сюда, чтоб быть на своей стороне, в обмороке, уже не на стуле, но на целом ложе».

Вершина зимы, начало года 1800-го, открывающего новое столетие, для него — начало конца. Страх как не хотелось из теплых покоев богемских, а потом и немецких вельмож, где его принимали чуть не по-царски, а иногда, скажем, и королю вровень: воитель, каких еще не знал мир! Но чем обворожительнее и затяжнее были приемы, тем ознобистее застывала душа: не помереть бы здесь, в чужих землях… Потому держался из последних сил и даже надевал мундир генералиссимуса, что доставили ему курьеры вместе с государевым рескриптом: «…Ставя вас на высшую степень почестей, уверен, что возвожу на нее первого полководца нашего и всех веков».

Только проехав Брест, а за ним вскоре увидев свой Кобрин, понял: теперь бояться нечего, теперь коли помрет на своей земле. И — занемог уже по-настоящему. Но все ж и здесь, в горячке и от нее — в расслаблении, не забыл о том, зачем снял с полка князя Багратиона и поставил на последний переход к своей особе.

До этого в Италийском и недавнем Швейцарском походе выставлял его впереди войск как пробойную силу: пройдет Багратион — за ним вся армия. На последнем марше, уже от Глариса, держал его заместо щита, в арьергарде.

— Прошка, — привстал из-за стола, зябко поправляя на плече вязаную фуфайку, — покличь князя Петра.

И когда явился Багратион, усадил его пред собою, прямо насупротив окна, чтобы лучше видно было его необыкновенное, орлиного абриса восточное лицо.

— Может, видимся в последний раз, — быстро проговорил и смахнул пальцами слезу. — Не перечь, не перечь, князь Петр! Мне лучше знать, что и как может произойти. Я ведь всякий раз, посылая тебя вперед, прощался с тобою. Только тебе не говорил, а посылал тебя на смерть! А ты, гляди, кажинный раз изворачивался, и путь твой лежал к славе, минуя смерть. Ныне выполни мою последнюю волю — хочу вновь послать твою персону наперед собственной особы.

— В Санкт-Петербург, где вас давно ждут? — не скрыл догадки генерал. — И — к кому, с какою целью?

— К императору России. А с целию — передать, что занемог и, ежели Бог пошлет здоровья, вскоре объявлюсь, — пояснил Суворов. — Вот письмо графу Ростопчину, моему ангелу-хранителю, закончил. Сейчас напишу Павлу Петровичу. Главное же передашь на словах: хотел бы спешить на крыльях, да не отпускают недуги!

Взгляд Багратиона полыхнул огнем.

— Все сделаю для вас, дорогой Александр Васильевич, — вскочил он с места и прижал руку к сердцу. — Клянусь: всю любовь армии к вашему сиятельству, все мои чувства к вам, моему отцу, сложу к монаршим стопам! И — лучших лекарей императорского двора — сюда, к вам! Все свершу, только бы вы здравствовали долгие годы.

— Что ж, князь Петр, спасибо за сии слова, — вздохнул Суворов. — В твоих чувствах ко мне я никогда не сомневался. И на сей раз не столь твой, сколько мой настал черед отплатить за твои труды. Посылаю тебя к императору, дабы он увидел перед собою первого героя беспримерного русского похода и воздал этому герою должное. Что же касается меня…

С этими словами Суворов с натугою поднялся со стула и, подойдя к двери, позвал Прохора.

Тот знал, зачем зван, и объявился тотчас, держа на вытянутых руках шпагу.

— Моя. За храбрость. С бриллиантами от императрицы Катерины Великой, — провозгласил Суворов. — Передаю тебе — самому достойному после меня — сию награду носить. Мои войны закончились, твои главные — впереди. Помни заветы мои и крепко держи в руках шпагу, что была суворовскою.

Багратион упал на колени и, взяв оружие, осыпал поцелуями его эфес, а затем руки великого полководца. И слезы, коих никто и никогда не видел в его глазах, потекли по щекам.

«Ну вот, одно из главных дел моих свершилось, — с радостью подумал Суворов, когда затворилась дверь за Багратионом и от крыльца раздался колокольчик тройки, увозившей князя Петра на Петербургскую дорогу. — Мы все ходим под Богом. Но наперед его — под волею императора. Не он, в отличие от Господа, дает нам способности, таланты и силы. Но только от него в сей юдоли земной зависит, кем и когда окажется любой из нас в длинном ряду тех, кто служит Богу и его наместнику на земле верой и правдою. Для одних могут пройти годы, чтобы его вдруг заметили и оценили. Другие же объявляются на театре жизни, еще ничего не свершив.

Генералиссимус всех русских войск! — еле заметно усмехнулся он, глянув в угол комнаты, где на спинке стула красовался его новый мундир. — Семь десятков лет надо было прожить, из коих более пятидесяти — в солдатском строю. Сколько ран получить, сколько раз умирать и вновь воскресать, чтобы судьба увенчала высшею степенью ратного отличия!

На Руси сколь до меня оказались удостоенными сего почетного звания? Лишь первый из них, Шеин, был полководцем [17] . Понюхал пороху, хотя выдающихся баталий не выигрывал, Александр Данилович Меншиков [18] . Последний же мой предшественник по сему величайшему званию, принц Антон-Ульрих, отец малолетнего императора Иоанна Антоновича, и вовсе не слыхал выстрелов — отнял это звание, можно сказать, у фельдмаршала Миниха [19] . Тот себе его припас за переворот на троне. Тьфу, воители в дамских будуарах… А генералиссимус — токмо первый солдат. И судьба его от солдатской неотделима».

17

Алексей Семенович Шеин (1662–1700), боярин, генералиссимус. Воевода в Крымских походах 1687 и 1689 гг. Участник Азовского похода 1695 г. Командовал армией и был одним из руководителей правительства во время поездки Петра I за границу. Подавил восстание стрельцов в 1698 г.

18

Александр Данилович Меншиков (1673–1729), сподвижник Петра I, светлейший князь, генералиссимус. Сын придворного конюха, Крупный военачальник во время Северной войны 1700–1721 гг. При Екатерине I — фактический правитель государства. При Петре II был сослан в Березов.

19

Бурхард Кристоф Миних (1683–1767), граф, русский военный и государственный деятель, генерал-фельдмаршал. Командовал русской армией в русско-турецкой войне 1735–39 гг.

Вспомнился разговор с князем Петром о денежном его жаловании, что все до копейки в Альпийском походе — солдатам. А разве не так шла и вся его жизнь до сей поры? Праправнук грузинских царей — и ни кола ни двора. Душа — чиста, а мошна — пуста…

Особенно остро подумалось о случайностях судеб здесь, в Кобрине. Имение сие — дар Екатерины за польскую войну. Спешил, мчался сюда из последнего похода, зная, где есть голову приклонить. У князя Петра — ничего, ни дома, ни двора. А можно ли так, чтобы генерал милостью Божией — и так, бедолагою, до конца своих дней?

Ведал: рядом с ним люди, на коих давно положил глаз и кои храбростью и отвагою не раз доказали свою Преданность и верность отечеству и престолу. Но те, кого тоже любил как подававших немалые надежды, могли и сами не упустить случая. Князь Андрей Горчаков ходил уже в генерал-адъютантах, Михайло Милорадович, громкий и напористый, и сам, без сомнения, пробьет себе дорогу.

Кому же следовало оказать услугу, так это ему, Петру. И не просто в смысле воздаяния за уже свершенное. Праведна плата за старое. Но еще дороже та награда, что помогает быстрее достичь высот, предназначенных тебе Господом.

Почти все, кто вел свои полки в Италийском и Альпийском походах, были искусные военачальники. И только один из них, князь Петр, показал себя командиром, способным выполнять не просто приказы со стороны, но всегда, во всех без исключения сражениях, решать задачи самостоятельно, на свой страх и риск.

Чем был в сих боях его авангард? Малою, но совершенно самостоятельною армиею, коя пробивала собою путь вперед, зная, что за нею — армия главная. Но не она, идущая сзади сила, а твои собственные полки должны начать и завершить сражение, чтобы идущим следом открылся простор.

Сии качества командующего авангардным отрядом — уже зачатки будущего полководца. Причем полководца нового по своей военной природе, вся удача которого — в быстроте, натиске, в праве ударить первым, именно тогда и именно в том месте, где тебя, атакующего, никто не ждет.

Так что ж, для того необходима близость к трону? Нет, дворцовый паркет не для князя Петра. Внимание монаршей власти — начало твоей собственной власти над твоею собственною родною стихией — войском.

И пока будет так — таланты от Господа, а должности — от монарха, мы не станем обходить эту данность.