Багратион. Бог рати он

В первой линии русских находилось девять батальонов пехоты, три эскадрона гусар, полк казаков и семь орудий. Багратион составил из них три колонны. Центром командовал Багговут, правым флангом — Бороздин и левым — Бек. Беку было поручено обойти высадившихся, отрезав их от моря, и ударить им в спину.

Бой закипел жестокий. В течение четырех часов атака следовала за атакой с обеих сторон. Ружейные перестрелки переходили в штыковые схватки.

Шведский генерал Боне оказался неплохим военачальником. Он бросил все силы в стык между центром и правым крылом русских, надеясь разделить своего противника, а затем начать бить его по частям. Но он не рассчитал, что русские под командованием Бека уже обошли его батальоны и начали атаку с тыла. При первых же выстрелах позади шведов Багратион выхватил шпагу и, став во главе своего лейб-гвардии егерского полка, повел его в штыковую атаку.

Шведы бросились назад, по направлению к морю. Но и в сем случае маневр был предусмотрен Багратионом. По его приказу Николай Михайлович Бороздин повернул свой правый фланг в обход и окружил бегущих. Вот тогда в гущу панически отступающих врубились гусары и казаки.

Однако именно в этот момент на виду Гельсингской бухты, где и на сей раз находилось главное место вражеской высадки, показалась королевская яхта. На палубе величественно высилась фигура Густава-Адольфа, облаченная в доспехи Карла Двенадцатого. Король решил самолично убедиться в победе своих доблестных войск. Но картина, которую он увидел с борта своей яхты, его потрясла. Целые роты и батальоны, бросая оружие, панически отходили к берегу, где стояли их лодки. Падая прямо в воду, отталкивая друг друга, солдаты переворачивали баркасы и, увеличивая потери своих войск, погибали уже не от пуль, а идя на дно.

Густав-Адольф не выпускал из рук подзорной трубы. Но теперь и невооруженным глазом можно было на расстоянии мили, в которой находилась его яхта, разглядеть, что делалось, на побережье. Там, на берегу, стоял густой дым, из которого вырывались языки пламени. Это русские поджигали лодки, повозки, лафеты и пороховые заряды шведов.

А к яхте уже приставали шлюпки, из которых на борт поднимались адъютанты и генералы с докладами.

Из донесений складывалось: убито более полутора тысяч человек из пяти тысяч, сошедших на берег. Потеряно пять орудий и полковое знамя. Но донесения, естественно, были неполными. С каждой минутой следовало ожидать увеличения катастрофических потерь.

Наконец на борт поднялся генерал Бойе, весь черный от пороховой копоти, в пятнах крови на мундире.

— Ваше, величество, сто пятьдесят воинов из полка лейб-гвардии сдались в плен. Не уверен, вернутся ли остальные из гвардии вашего королевского величества — они остались на берегу, чтобы сдержать неистовство русских и позволить остальным сесть в лодки.

Король сбросил с рук перчатки Карла и, вцепившись в крест ордена Меча на шее Бойе, сорвал его прочь.

— Вы недостойны этого знака! — прокричал Густав-Адольф.

Генерал Бойе стал белым как полотно.

— Я требую в таком случае отставки, ваше величество, — проговорил он.

— Ах так! — вскричал полностью обезумевший коп роль. — Вы все хотите меня предать. Вы все, кто мне обязан, — мои генералы и даже моя жена-королева. И вы показали сейчас, здесь, на берегу, чего стоите на самом деле. А моя гвардия? Разве достойна она теперь называться королевскою гвардией! Каждый генерал и каждый офицер моей личной гвардии будет отныне понижен в чине и лишен всех привилегий!.. Домой, домой! Поворачивайте от берега корабли…

Глава девятнадцатая

В конце декабря у берегов Ботнического залива стал лед. А уже в начале января следующего, 1809 года ледовый панцирь покрыл все морское пространство вплоть до Аландских островов и, как писали шведские газеты, скованными оказались воды у побережья Стокгольма.

Холода крепчали. Возле города Або высокие сосны трещали от стужи, отчего далеко окрест временами разносились сухие резкие звуки, похожие на выстрелы из ружей. У причалов, точно огромные медведи, спали десятки больших и малых судов. Их реи и снасти покрывал толстый и пушистый слой снега. И только иногда на палубах возникал желтый свет фонарей, говоривший о том, что зима, если выпадали не очень морозные дни, — самая добрая пора для ремонта кораблей, коим и занимались местные жители — рыбаки и матросы.

Однако крепчала не только стужа. С самого начала зимы, скорее даже с поздней осени, над Балтикой стали гулять юго-западные свирепые ветры. Осенью они вздымали крутые волны, безжалостно обрушивая их на застигнутые в море рыбачьи и каботажные суда, зимою же взламывали еще не окрепший лед, оставляя на своем пути торосы и пряча под наметенными сугробами снега коварные полыньи и трещины.

Бури и метели мешали работам в порту и конечно же создавали огромные неудобства местным жителям, которые населяли острова, лежащие в заливе. Но коварная, непостоянная погода в первую очередь пугала русских солдат, которым предстояло с окончательною установкою льда двинуться через залив к Аландскому архипелагу, а через него к столице Швеции — городу Стокгольму.

Марш был рассчитан на восемь — десять суточных переходов. Потому уже с декабря из Петербурга шли и шли в Або обозы, которые везли все необходимое для похода. Сани были гружены теплыми сапогами и валенками, полушубками и рукавицами, продовольствием, в которое входили водка и вино. И даже следовали сани, нагруженные поленьями дров, чтобы было чем развести костры на замерзших морских пространствах, где ни кустика, ни палки.

Приказ о зимнем наступлении к берегам Швеции был высочайше одобрен еще в середине осени. Тогда император решился снять с должности главнокомандующего Буксгевдена, затянувшего кампанию, и заменить его фон Кноррингом. Богдан Федорович, как считалось наверху, знал театр военных действий еще по прошлой со шведами войне, когда к России отошла часть Финляндии, непосредственно примыкающая к Санкт-Петербургской губернии. Но почему-то совершенно не учли, что сей генерал был еще сподвижником Миниха и как стратег явно устарел. А главное, он был по характеру нерешителен и даже труслив.

Вторгнуться на территорию Швеции зимою решили тремя армейскими корпусами. На самом крайнем севере один из корпусов должен был обогнуть Ботнический залив по суше. Другому корпусу предписывалось пересечь залив чуть южнее города Вазы — через самую узкую часть, именуемую проливом Кваркен. И третьему — идти через Аланды прямо к Стокгольму.

Этот основной корпус, наносящий удар непосредственно по главным военным силам Швеции и по ее столице, был вверен князю Багратиону. Выйдя в поход одновременно с ним, когда-то еще остальные два корпуса преодолеют многие сотни верст, чтобы соединиться в самом сердце северной державы. Он же в считанные дни окажется у стен Стокгольма. Потому Багратион, только лишь впервые прослышав о предстоящем предприятии, стал к нему ревностно готовиться.

Еще год назад, перед самым началом войны, Петру Ивановичу, как шефу лейб-гвардии егерского полка, пришлось основательно потрудиться, чтобы по-настоящему подготовить полк к боевому походу.

Разве редко случается такое: как на охоту ехать — так собак кормить? Сие означает: все делать невпопад. Особенно это характерно для порядков в России. И не случайно такая поговорка родилась на нашей земле.

Буквально за две-три недели до объявления кампании Багратиону было приказано заменить в полку форму. Светло-зеленый цвет мундиров и панталон менялся на темно-зеленый. Генералам и офицерам лейб-гвардейского егерского полка отныне вменялось носить золотой эполет на левом плече, а нижним чинам — погоны из оранжевого сукна. Что оставалось делать? Багратион приказал при каждой роте и батальоне открыть собственные швальни, в коих срочно шить мундиры и шинели.

Основной заботою, имея в виду предстоящее участие в боевых действиях, была конечно же подготовка оружия и иного снаряжения. Шеф полка, как уже известно, не вылезал из пламени войны, под его началом были могучие другие полки и эскадроны. Егерским же лейб-гвардейским командовал генерал-майор граф Сен-При, первый и самый главный помощник полкового шефа. Меж тем оказалось, что у Эммануила Францевича до многого не доходили руки. Радея лишь о внешнем виде полка, как повелось еще со времен императора Павла, граф совершенно упустил содержание внутреннее. То есть бдение о всегдашней боевой готовности вверенной ему войсковой части. Потому и оказалось, когда учинил проверку Багратион, что из двух тысяч ружей более четырехсот — не годны к бою. А из трехсот с половиною нарезных винтовок — штуцеров — подлежит ремонту около полусотни.