Багровое Небо (Хранители скрытых путей - 3)
Шрифт:
– Хорошенькие дела...
Что-то не так. Голос отца звучал спокойно и ровно. Так он говорил, когда был чертовски зол, когда с трудом сдерживался, когда не собирался сдерживаться долго. Обычно Йен слышал этот голос, здорово провинившись и в ожидании взбучки.
– Но папа...
– Но папа, нопапа, нопапа, нопапа, - передразнил его отец таким тоном, что создавалось впечатление, будто Йен говорил как свинья из мультика. Тысячу раз повторял, что ненавижу "нопап"!
– Я хочу сказать, в общем...
– Йен начинал паниковать.
– Ведь всего одно "хорошо"? Это почти идеально.
Отец
– Ага, конечно! Готов поспорить, ты надеялся, что если согнешь табель и прилепишь его к бару скотчем, я не замечу, что в этой четверти у тебя пять прогулов и семь опозданий. Пропускал школу, чтобы поиграть с маленьким мечиком, да? Эта чертова робингудовщина не причина, чтобы пропускать школу, а то, что ты сбегал, не спросив у меня разрешения, меня просто бесит. Почему ты не отпросился?
Ответа на этот вопрос не было. Честный ответ был бы: "Потому что ты бы не разрешил".
– Не знаю, - ответил Йен.
– Не пори чушь. Почему?
– Правда не знаю!
– Полагаешь, тебе все сойдет с рук, если ты будешь талдычить свое "нопапа" и "не знаю"? Если бы ты хоть капельку думал обо мне, да и о себе, ты бы делал все, как надо, и оставил робингудовщину на свободное время. Меня просто бесит...
Он сделал шаг вперед и...
– Здесь не место таким снам, Йен Серебряный Камень, - сказал знакомый голос из мягкой, теплой темноты.
Йен вскочил, отбросил одеяло в сторону и выхватил "Покоритель великанов".
– О, не беспокойся. Твои инстинкты не подвели тебя на сей раз - ты выбрал хорошее место для сна.
Голос был высоким и чистым, напоминал скорее флейту, чем кларнет.
Юноша опустил меч. Воздух перед ним вобрал в себя свет... и вот на траве стоит Боинн.
Маленький изящный рот, узкий подбородок... По лицу невозможно угадать возраст - может, двадцать, может, сорок, а на самом деле гораздо, гораздо больше. Левая половина лица была ярко освещена звездами, правая полностью терялась в тени.
В такой темноте цвета не видны - не хватало света для глазных колбочек. Но волосы Боинн были красными, как свежая кровь, и вились, а когда она улыбалась, на веснушчатых щеках появлялись ямочки.
Ее стройное тело укутывала ткань, похожая на облако, - сквозь ткань просвечивал левый сосок. Боинн была на голову ниже Йена, но глаза их оказались на одном уровне - она парила, не касаясь травы.
Складывалось впечатление, что коснись она лезвий-травинок - и тут же лопнет, как мыльный пузырь.
– Во сне всякое может быть, - сказала она. Движения губ слегка не совпадали с речью, как будто Йен смотрел не очень хорошо дублированный фильм.
– Что?
– Во сне можно различать цвета в темноте. Именно поэтому ты знаешь, что мои волосы красные, как свежая кровь.
– Она улыбнулась еще шире.
– Ты не первый, кто об этом подумал.
– Правда?
– Да.
– Она медленно повернулась к дубу, и темная сторона лица стала совершенно невидима.
– Теперь я обретаю форму только в снах. Лишь шепчу голосом ветра, а еще могу сделать так, чтобы днем по спине пробежала дрожь но это утомительно.
– Выглядишь ты для такой старой женщины очень хорошо, - сказал Йен
и немедленно понял, что можно понять эти слова неправильно.Тихий смех показал, что она не обиделась.
– Спасибо за дерево. Мне было очень приятно.
– Оно такое большое... За месяцы должен был появиться всего лишь росток.
Она рассмеялась, словно на ветру зазвенели серебряные колокольчики.
– Есть причины, по которым люди боятся моего холма и оставили меня в покое. Кто-то, кому я не рада, заснул бы так же легко, как ты, но спал бы не столь хорошо.
– Она приоткрыла рот, обнажая белоснежные зубы, и на мгновение ее улыбка стала угрожающей, как у скелета. Однако через мгновение она снова улыбалась приветливо.
– Я и не входила в твой сон, пока он не превратился в кошмар. Тебя я здесь рада видеть.
– Знаю. А вот цверг, с которым я путешествую, ни за что не захотел остаться со мной.
– Твой друг, конечно, будет гостем на моем холме.
– Боинн криво улыбнулась.
– Оказывается, мои чувства можно ранить.
– Ты всегда отличалась чувствительностью, Боинн, - раздался голос позади.
Йен обернулся. За ним стоял Осия, закутавшись в плащ и опираясь на посох.
– Есть те, кто поспорил бы с тобой, - небрежно сказала она, видимо, держа себя в руках.
– Только не те, кто знает тебя так хорошо, как я.
– Осия обернулся к Йену: - Здравствуй. Надеюсь, ты не возражаешь...
– Нет, - хихикнул Йен.
– Рад видеть и тебя в любом из моих снов, особенно если ты принес кофе. Я в спешке забыл захватить.
Осия кивнул и достал из рюкзака термос.
– Жаль, что ты не сказал об этом в Хардвуде. Я бы взял больше, чем десять фунтов, которые предназначались для Арни Сельмо.
– Он отвернул крышку и налил Йену кружку горячего кофе, которую тот принял с благодарностью.
Почему кофе в снах всегда горячее настоящего и при этом не обжигает?
– Потому что это сон, - объяснила Боинн.
Левое плечо внезапно свела боль. Хороший кофе - конечно, здорово, но если бы еще ничего не болело...
Боинн приблизилась.
– Стой смирно, - сказала она, и голос ее дыханием холодного ветра коснулся его щеки. Длинные, тонкие пальцы гладили воздух вокруг плеча, не касаясь кожи. От них шел холод, словно они высасывали тепло из тела.
– Я мало могу сделать для тебя, Йен Серебряный Камень, однако твои разум и сердце выбрали сегодня хорошее место для ночлега.
– С хрустом веток и шуршанием листьев старый дуб потянулся к нему и приподнял, сжимая в объятиях.
– Помни: слушайся разума и сердца. Не одного из них, а обоих, они ведут тебя, куда надо. Почти всегда. А теперь отдыхай.
Йен начал было протестовать, но его поглотила теплая тьма.
Юноша проснулся на рассвете рядом со старым дубом. Он поднялся и потянулся, совершенно не удивившись Осии, спавшему поблизости.
Йен подвигал левым плечом. Ни боли, ни отека. Похоже, даже лучше, чем раньше. Сон под деревом оказался воистину целительным.
Страшно хотелось есть, и хотя плитка "Херши" из внешнего кармана рюкзака слегка утолила голод, мысль о горячей пище буквально преследовала молодого человека.