Багровые ковыли

День начинался солнечный, ясный. Люди с любопытством поглядывали на Лоренца и некоторые даже приподнимали шляпы. Константин Янович весело подумал о том, что в Севастополе, подверженном самым неожиданным слухам, сегодня же к вечеру распространится весть, что в Александро-Михайловск прибыла эскадрилья новейших самолетов, которые, перелетев через Крым, учинят на просторах Северной Таврии полный разгром красных. Иначе чем же еще объяснить такой торжественный проезд по Севастополю важного авиационного генерала!

Службы Климовича занимали часть второго этажа Чесменского дворца, но вход в штаб был один. Дежурный, опытный, видавший виды капитан, осмотрев Лоренца и с почтением, и скептически, направил его в приемную генерала.

Здесь уже начиналось царство адъютантов, в котором Константин Янович чувствовал себя еще более неуверенно, чем в затянутом облаками небе, когда потеряны все ориентиры и только компас да находящийся над ним уровень-креномер подсказывают тебе, что ты держишь верный курс и не летишь вверх ногами.

Адъютантом у Климовича был немолодой жандармский полковник. Он пронзил Лоренца взглядом, словно пулеметной очередью во встречном бою, и попросил записаться на прием в книге посетителей. Что ему пальмовые ветви капитана – он сам был полковником!

Константин Янович понял, что еще немного – и он потеряет ориентировку. Записаться в книге – это пиши пропало.

– Но ведь у вас личный вопрос, не так ли? – спросил полковник вежливо, видя, что Лоренц продолжает стоять.

– Личный, но очень важный и не терпящий отлагательства, – пояснил Константин Янович как можно убедительнее. – Речь идет о человеческой жизни… О жизни юноши, в сущности, мальчика…

– Понимаю. – Полковник с трудом скрыл усмешку. Здесь все посетители – если они не были сотрудниками Особого отдела или штаба – вели речь о человеческих жизнях. В том числе о жизнях юношей и почти мальчиков. Потому что в большинстве своем всюду уже воевали мальчишки. Но некоторые из них, сочувствуя красным, творили в тылу черт знает что. И когда их брали с поличным, у многих обязательно находился какой-нибудь дальний родственник, который шел к Климовичу, лопоча что-то об исключительной важности арестованного для будущего. – Арестован? – догадался полковник.

– Так точно. По нелепому подозрению.

– Это бывает. Значит, разбираются, – равнодушно сказал полковник. – Вы пока распишитесь, оставьте свой адрес. Как разберутся, мы сразу же и сообщим.

И тут счастливая случайность улыбнулась Лоренцу. За дверью кабинета он услышал слова прощания – генерал кого-то провожал к выходу. Полковник выпрямился, чтобы проводить посетителя – им оказался не кто иной, как почтеннейший генерал Абрам Михайлович Драгомиров, увенчанный пышными полуседыми бакенбардами. Куда там суворовскому коку и наградам Лоренца против бакенбард и орденов Драгомирова! Но Константин Янович решился на поступок, которого прежде никогда бы не совершил. Обойдя по кривой и полковника, и полного генерала, он втиснулся в дверь кабинета, пока та не успела захлопнуться. Полковник, оставив Драгомирова, промчался вслед за посетителем, но было уже поздно.

Лоренц оказался в кабинете, и, главное, Климович успел его увидеть.

Память на лица у генерала была профессиональная, и даже парадный вид и обилие наград Лоренца не сбили его с толку.

– Константин Янович!

В свои пятьдесят лет Евгений Константинович был худощав и энергичен. Подойдя к Лоренцу, он, отклонив протянутую руку, попросту обнял его. Как-никак совместные полеты сроднили их. Да еще в годы войны, когда оставались какие-то надежды, упования.

Адъютант, увидев, как генерал обнимает посетителя, почтительно закрыл дверь.

Климович быстро перешел к делу. На столе его ждали бумаги. Непростые бумаги. Сообщения об арестах, доносы, рапорты филеров. Протоколы допросов партизанских вожаков. Вся картина огромной подпольной войны, которую вели большевики против Врангеля, не скупясь в средствах, была сосредоточена в строчках этих донесений. Климович знал, что стоит ему хоть на миг ослабить усилия, и весь полуостров зальет волна самой настоящей партизанской войны. В то время как армия гибнет на фронтах вдали от Крыма. Большевистская идея обладала силой, которая соблазняла даже тех, кто бежал от нее на юг. У Климовича не было и тысячной доли тех средств, которыми располагали большевики для соблазна слабых и подкупа агентов.

Генерал чувствовал, что противостоит напору толщи воды, как затычка в плотине. Большевики были сплоченны, а белый лагерь раздирали распри и ссоры. Генерал устал.

– Какое дело привело тебя? – спросил Климович, еще раз с легкой иронией взглянув на ордена и пальмовые ветви на груди летчика. – Весь этот парад для меня?

Константин Янович как можно более ясно рассказал о непростой судьбе Юры Львова, о его дружбе с красным разведчиком Кольцовым. Это было случайное стечение обстоятельств. Но сейчас подросток живет другой жизнью, в нормальной семье, и не следует ему таким способом напоминать о его тяжелом сиротском прошлом. Арестовали Юру Львова того, кем он был когда-то. Но он уже другой.

– Понятно, – сказал Климович. Ему уже успели доложить о деле молодого Львова.

Подростку, несомненно, было известно немного, особого интереса для контрразведки он не представлял. Но многих подпольщиков он знал в лицо и в этом качестве мог быть важным свидетелем. Просил же об этом парнишке не кто-нибудь, а Лоренц, боевой друг.

Климович задумался. Законы дружбы взяли верх над деловыми соображениями. Он вызвал адъютанта.

– Свяжитесь с Татищевым или Селезневым. Дело о подростке Юрии Львове закрыть за мизерностью им совершенного и неполными годами. Львова доставить ко мне. – И затем Климович повернулся к Лоренцу. – Не обижайся, Константин Янович, дорогой, если попрошу подождать в приемной. Ты ведь тоже, наверно, не был бы доволен, если бы тебя надолго отрывали от ручки управления в аэроплане?

Они распрощались, вновь по-товарищески обнявшись. «Ручка управления… – думал Лоренц, сидя в приемной и ощущая на себе уже почти дружелюбные взгляды полковника. – Но моя стихия – небо, а какова твоя стихия, генерал?»

…Обратно Лоренц и Юра ехали на том же самом извозчике, который то ли из уважения к утреннему седоку, то ли из-за отсутствия пассажиров по-прежнему стоял на Чесменской возле штаба. Юра был подавлен. Он доставил столько неприятностей дяде, замечательному человеку, лучшему в мире летчику, – только сейчас он увидел, сколько у Константина Яновича боевых наград.

Они долго ехали молча, потом Юра спросил:

– А как вы узнали, что я там… у них… у этих?

– Твой друг, – объяснил Лоренц. – Он пришел вчера почти ночью, чтобы известить нас.

– Ленька, – догадался Юра.

– Я, к сожалению, не спросил его имени. Но его поступок… Знаешь, Юрий, человека надо все-таки судить не по словам, а по поступкам. Он совершил благородный поступок. Кто он, из какой семьи?

– У него никого нет.

– То есть как это? И где же он живет?

– Он беспризорник, – решился открыть правду Юра. – Но он очень хороший. Несколько раз меня выручал… ботинки мне подарил…