Багровые ковыли

Кстати, хлорную известь они тоже получают от французов. За хорошую плату.

С тех пор как Италия, а затем и Англия отказали в помощи и даже постепенно превращались в противников Врангеля и его маленькой «державы», надежды главнокомандующего были связаны только с Францией. Париж требовал наступать на Донбасс. Мильеран зависел от своих избирателей, а избиратели были владельцами акций, в основном акций угольных шахт и металлургических заводов.

Но какой бы двойственной, даже тройственной ни была политика Франции, надежды на будущее были связаны только с ней. Конечно, сильная Россия Франции ни к чему, ей милее сильная Польша. Но все-таки сказываются многолетние связи и симпатии. И если… не хочется думать об этом вполне вероятном близком будущем… если Русская армия не удержится на Перешейках, если придется эвакуировать многие тысячи солдат и гражданских, только участие Франции сможет спасти крымских беглецов от большевистской расправы. Турция примет их лишь под давлением Парижа.

Вот об этом не думает да и не должен думать Слащев. Армия тут же погибнет, если начнет рассуждать о возможности поражения. Но он, Врангель, правитель, обязан думать. Иначе повторится новороссийская катастрофа.

Куда же еще, если не в Турцию, а затем, возможно, на Балканы, во Францию? Англия не примет. Италия не примет. Германия несамостоятельна, голодает, да и не к лицу пользоваться гостеприимством вчерашнего врага.

Кавказ? Православная Грузия могла бы стать другом и союзником, но тбилисские меньшевики дудят в националистические трубы.

Кроме того, у них с Тбилиси сильнейшие разногласия по поводу Абхазии и Сочи. В восемнадцатом, воспользовавшись просьбой абхазского Совета о помощи против большевиков, грузины ввели в Абхазию, называвшуюся тогда Сухумским округом России, свои войска. Они поставили там свою администрацию, разогнали национальный Совет, состоявший из абхазцев, армян и русских, и начали усиленное переселение туда грузин. В девятнадцатом с одобрения англичан тбилисское правительство социал-демократа Жордании захватило, пользуясь общей неразберихой, Сочи, Адлер, Туапсе и объявило эти земли частью своей «Южной республики».

Тогда деникинские войска вышибли грузин и дошли до Абхазии, где их вынудили остановиться англичане. По этому поводу Деникин послал обширную телеграмму начальнику британской военной миссии бригадному генералу Бриксу. И теперь Врангель, знакомясь с проблемой, выписал из нее в свой дневник самые важные, как показалось ему, строки: «Ненависть абхазцев к грузинам так сильна, что никакое совместное жительство этих двух народов невозможно, и все равно путем кровавой борьбы абхазцы добьются свободы, а потому всякое препятствие в удалении грузин из пределов Сухумского округа только ухудшит дело и все равно вынудит в будущем прибегнуть к вмешательству посторонней вооруженной силы для наведения порядка… Грузины должны быть отведены за реку Ингур, то есть за бывшую границу Кутаисской губернии. Их претензии на район, лежащий между реками Кадор и Ингур, ни на чем не основаны, ибо население этих районов относится к грузинам с ненавистью еще большей, чем население остальной Абхазии…» [12]

12

Эти записи П.Н. Врангеля нашли отражение в его двухтомнике «Воспоминания». («Посев», 1969).

Врангель встал, заходил, стараясь семимильными шагами заглушить душевную тоску. Эх, Россия! Сама дала растащить себя по кускам! Ослабев, ввела в соблазн соседние народы. А какие замечательные грузины были на русской службе! Храбрецы, умницы! И кто теперь в Тбилиси?

Нет, нынешняя Грузия – это не путь для отступления, не вторая родина.

Азербейджан? [13] Но Врангель помнил жуткую шамхорскую бойню в самом начале восемнадцатого года, когда солдаты разложившейся российской армии, отдав туркам завоеванные немалой кровью территории, возвращались с Кавказского фронта домой с песнями, плясками, под гармошки и балалайки. Несколько эшелонов скопилось на станции Шамхор близ Куры-реки, и там на солдатиков с целью захвата оружия напали боевые отряды Гянджинского мусульманского комитета, которых поддержал посланный из Грузии бронепоезд, бивший в упор. Сколько тысяч полегло русских там, никто не знает, не подсчитывали.

13

Написание того времени.

Несчастная Россия, уважают тебя, только пока ты сильна!

И так получается, что некуда барону со своими войсками податься. Румыния, отхватив приличный кусок Русской империи и объявив себя «Великой», не приютит. Болгария, охваченная коммунистическим безумием, не примет своих бывших освободителей. Да и воевала-то она на стороне Германии, забыла «братушек».

Остается, конечно, Королевство сербов и хорватов, но оно само под влиянием великих держав, создавших его на развалинах Австро-Венгрии.

Петр Николаевич расстегнул ворот черкески, чего никогда в служебное время себе не позволял. Знак ордена Святого Владимира с мечами повис на смуглой жилистой шее между ключицами, холодя кожу. Стало душно…

Да, Франция – последняя союзница. Только она сможет помочь, пусть хоть в малой степени. Пустота вокруг! Вчерашние друзья принялись пританцовывать вокруг большевистской Москвы: там сила, там деньги, там золото, хоть и остатки, да немалые. За три века Романовых Россия накопила несметные богатства.

А Слащев… Что ж, ему всего не объяснить. Прямолинеен. Не политик. Он уже сейчас критикует главнокомандующего за неумную стратегию. Можно предвидеть гораздо большие неприятности. Его следует отправить в отпуск или в отставку. А если Яков Александрович будет подрывать авторитет главнокомандующего, то придется его дискредитировать. Скверно, но ничего не поделаешь. В борьбе за власть нельзя быть мягкотелым. Плохо кончается для всех.

Чертова муха! Врангель сдвинул вниз створку окна. В вагон ворвался запах хлорки и нечистот. Он закрыл окно, успев впустить вместо одной двух новых мух.

За перегородкой слышались голоса. Там заспорили его генералы. Нужно вновь показывать, кто здесь главнокомандующий.

Петр Николаевич застегнул ворот и поправил орденский знак. Надо было браться за дела. Он позволил себе непростительную роскошь – двадцать минут раздумий. За это время произошло множество перемен на гибком, вьющемся, подвижном, как змея, фронте…

Кажется, только у Каховки царило спокойствие.

Глава семнадцатая

Все села, поселки и фольварки, расположенные на высоком правом берегу Днепра – начиная от Берислава и немецкой колонии Клостендорф и едва ли не до самого Херсона, – были заполнены военными, вот уж который день ожидающими начала переправы и поэтому особенно возбужденными. Кольцов своим опытным командирским глазом сразу отметил это.

Поражало обилие артиллерии – и легкой, и тяжелой. Такого количества орудий Павел не видел со времен Великой войны. Причем пушки и гаубицы стояли на позициях открыто, не таясь и не опасаясь врангелевских летчиков-наблюдателей, которые пролетали высоко, временами скрываясь в облаках, налетавших с недалекого моря.

Эта открытая демонстрация силы говорила Павлу лишь об одном: белым здесь крыть нечем, тяжелой артиллерии у них нет, а если и есть одна-две батареи, то они будут молчать, чтобы не быть раздавленными во время первых минут краткосрочной и неравной дуэли.

Первым делом Кольцов направился в Особый отдел Правобережной группы, располагавшийся в просторном доме какого-то хлеботорговца. Этот дом по старой привычке все называли «домом Зыбина».

– Вот дойдешь, браток, до старой шелковицы, как раз направо кирпичный домина с железной крышей – это и есть «дом Зыбина», то есть в аккурат Особый отдел, – объяснил Кольцову встречный кавалерист.

О том, что в этом доме идет предбоевая суета, говорила длинная, сажени в три, коновязь, к которой были привязаны десятка полтора лошадей. Дверь на богатом, под железом, крыльце была постоянно распахнута, и в нее, звеня шпорами, то влетали, то вылетали верховые посыльные. Шагом никто не ходил.