Багровый берег

Проктор подошел и сел рядом с Констанс. Она бросила на него короткий взгляд и слабо улыбнулась. Затем ее взгляд снова вернулся к огню. Мерцающий свет и тени играли на ее лице, отражались в фиалковых глазах и блестели на ее темных коротких волосах.

С момента ее возвращения Проктор взял на себя обязанность приглядывать за ней, зная, что именно этого хотел бы его наниматель. Ее беспокойное состояние вызвало в нем неожиданные защитнические чувства — иронично, ведь в нормальном своем состоянии Констанс Грин — последний человек, который стал бы искать от кого-то другого защиты. И все же сейчас, пусть Констанс и не говорила этого, она, казалось, была рада его вниманию.

Он решил еще раз попытаться вытянуть из нее подробности случившегося. В том числе и для того, чтобы освободить ее — хотя бы временно — от груза вины и утраты, который, он знал, лежал на ее плечах.

— Констанс? — мягко обратился он.

— Да? — отозвалась она, не отводя взгляда от огня.

— Я хотел бы узнать, не могли бы вы рассказать мне последнюю часть истории. Я знаю, вы уже говорили об этом раньше, но я все еще не до конца понимаю, что произошло — что на самом деле произошло — во время той схватки с этим… существом по имени Моракс. Я хочу понять, кем он был, раз сумел… взять верх над мистером Пендергастом.

Долгое время она оставалась молчаливой. Наконец, она пошевелилась и, все еще глядя на огонь, заговорила:

— Я объясняла вам генетическую аномалию — рудиментарный хвост, который придавал Мораксу демонический вид. О том, как ведьмы и колдуны Эксмута улучшали эту генетическую аномалию в течение долгих лет, я толком ничего не знаю, но им удалось добиться того, чтобы черты лица этого существа тоже изменились, и он приобрел облик пса. Ведьмы были одержимы его сходством с изображением Моракса в старых гримуарах и на демонических гравюрах. Женщин из линии «заводчиков», если можно так выразиться, тщательно отбирали, держали взаперти в ужасных условиях, использовали для сатанинских ритуалов. Однажды Моракс освободился, и его главными жертвами и предметами внимания стали члены его ковена. Невиновные свидетели стали его случайными жертвами, они просто попались ему на пути, и он счел, что они ему помешали.

— Но… — Проктор пытался подобрать слова. — Как этот урод смог одолеть мистера Пендергаста?

Она взглянула на чайный сервис, прежде чем снова сфокусироваться на огне.

— Он не одолел Алоизия. Существо погибло.

— Но мистер Пендергаст…

— … жив, — резко закончила она его предложение, однако ее тон показался Проктору неуверенным. При этом напряжение, которое она демонстрировала с момента своего возвращения, вдруг исчезло.

Проктор глубоко вздохнул и снова попытался вернуться к истории:

— Но как этой твари удалось убить так много людей?

— Жестокое обращение, которое он перенес, превратило его в социопатического зверя. Разумеется, только одно могло удержать его под контролем — оковы и кнут. И это было обхождение, которое они применяли к нему снова и снова, давая ему обещание, что однажды они выведут его на свободу, чтобы он увидел солнце, почувствовал его тепло и свет. Похоже, он стал одержим этим. Когда он сбежал и попал в подземный лабиринт туннелей, а после выбрался в безлунную ночь, он счел, что его обманули, и его гнев разразился снова, — она помолчала. — Хотя потом он все же получил желаемое… незадолго до смерти.

— Много же пользы ему это принесло.

Констанс выпрямилась в своем кресле.

— Проктор, к слову о подземелье… я решила уйти вниз.

Это заявление ошеломило его.

— Вы имеете в виду, туда, где вы жили раньше?

Она промолчала.

— Зачем?

— Чтобы… научиться принимать неизбежное.

— Почему вы не можете сделать это здесь, с нами? Констанс, вы не должны снова туда уходить.

Она повернулась и посмотрела на него с таким напряжением, что он оказался ошеломлен этим. Он понял, что переубеждать ее не стоит. По крайней мере, это говорило о том, что Констанс, наконец, признала, что Пендергаст погиб — это уже можно было считать прогрессом. Может быть.

Теперь она поднялась с кресла.

— Я напишу записку миссис Траск и объясню, какую одежду, и какие предметы первой необходимости нужно будет оставлять в служебном лифте. Я буду принимать одну порцию горячего в день — в полдень. Ставьте открытое блюдо в лифт.

Проктор тоже поднялся и взял ее за руку.

— Констанс, вы должны меня выслушать…

Она посмотрела на его ладонь, затем подняла взгляд к его лицу, и этот взгляд заставил его немедленно отпустить ее.

— Спасибо, Проктор, что уважаете мои желания.

Поднявшись на цыпочки, она снова удивила его, легко поцеловав в щеку. После она повернулась и, почти как лунатик, направилась в дальний конец библиотеки, где за ложным книжным шкафом скрывался служебный лифт. Она открыла проход туда, проскользнула внутрь, закрыла за собой дверь и исчезла.

Проктор долго смотрел на то место, где она только что находилась. Это было безумием. Он покачал головой и отвернулся. Отсутствие Пендергаста бросило тень на особняк и на самого Проктора. Ему нужно было время, чтобы побыть одному и все обдумать. Он покинул библиотеку, пройдя по коридору, и открыл дверь, ведущую в его небольшую комнату, а затем вошел внутрь и закрыл ее за собой.

Он должен был решительнее возражать против ее плана. Теперь, когда Пендергаста нет, он — Проктор — в ответе за Констанс Грин. Но он знал, что не мог сказать ничего, что изменило бы ее решение. Он уже давно узнал, что против нее у него не было оружия, хотя он когда-то считал себя человеком, способным справиться с любой напастью. Он также должен был побеспокоиться о другом семейном деле: самым трудным было сообщить обо всем Тристраму, сыну Пендергаста, который учился в школе-интернате в Швейцарии. Он еще ничего не знал об исчезновении своего отца. Проктор просто надеялся, что со временем Констанс сможет принять этот факт и смириться с ним — и продолжить жить…

Рука в перчатке вырвалась из-за спины, обхватив грудную клетку Проктора и сжав ее с огромной силой.

Застигнутый врасплох, Проктор все же отреагировал инстинктивным резким движением, пытаясь освободиться от хватки злоумышленника, но человек ожидал подобной реакции и отразил ее. Тут же Проктор почувствовал, как острие иглы глубоко вонзилось в его шею. Он застыл.

— Любое движение неразумно, — прозвучал странный, шелковистый голос, который Проктор, будучи в глубоком шоке, узнал.

Он не двигался. Его ошеломило то, что человек — какой-либо человек — смог так легко одержать над ним верх. Как такое возможно? Он погрузился в своих мысли и стал невнимательным. Он никогда не простит себя за это. Особенно, потому что именно этот человек, как он знал, был величайшим врагом Пендергаста и, похоже, что он воскрес из мертвых.

— Вы гораздо лучше разбираетесь в искусстве физического боя, чем я, — продолжил мягкий голос. — Поэтому я взял на себя смелость внести в происходящее некоторые коррективы. То, что вы чувствуете в своей шее — это игла. Я еще не надавил на поршень шприца, в котором содержится доза тиопентала натрия [105] . Очень большая доза. Я попрошу вас один раз и только один: сигналом будет расслабление вашего тела. То, как вы отреагируете сейчас, определит, получите ли вы дозу, которая сработает как простая анестезия… или которая убьет вас.

105

Тиопентал натрия — средство для негналяционного наркоза ультракороткого действия. Замедляет время закрытия ГАМК-зависимых каналов на постсинаптической мембране нейронов головного мозга, удлиняет время входа ионов хлора внутрь нейрона и вызывает гиперполяризацию его мембраны.