Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Багровый лепесток и белый
Шрифт:

— Счастливые времена, счастливые времена, — говорит Уильям, хоть и не помнит эту историю.

— Молодец! — радуется Эшвелл. — Ты пойми, Билл, и эти времена тоже могут быть счастливыми. Говорят, твое парфюмерное дело несется вперед на всех парах. Так тебе же не нужно каждую минуту подбрасывать уголь в гонку, верно?

— Ты удивишься, — вздыхает Уильям, — но нужно. Все постоянно грозит развалиться. Все. Постоянно. В этом проклятом мире ничего само не делается.

— Спокойно, старина, спокойно. Есть вещи восхитительно несложные. Вставил пистон, а дальше все идет автоматически.

Уильям

согласно хмыкает, хотя отнюдь не уверен в правильности утверждения. В последнее время он стал бояться Конфеткиных заигрываний, ибо пистолет не подавал признаков жизни, даже когда стрельнуть хотелось очень сильно. Он вообще-то в рабочем состоянии? В неподходящее время он готов к действию, особенно во сне, но дает осечку в нужную минуту. Как долго он сможет держать Конфетку в неведении о том, что, похоже, перестал быть мужчиной? Сколько раз можно ссылаться то на усталость, то на поздний час?

— Если я не буду начеку, — жалуется он, — так «Парфюмерное дело Рэкхэма» к концу века перестанет существовать. И не то, чтобы мне было, кому передать его.

Эшвелл останавливается купить яблоко у девушки, которая ему приглянулась. Он дает ей шесть пенсов — куда больше, чем она просит, и она так низко кланяется, что рискует рассыпать яблоки из корзины.

— Спасибо, куколка, — говорит Эшвелл, впиваясь зубами в упругую мякоть. — Итак, — с полным ртом обращается он к Уильяму, — ты, значит, не хочешь жениться на Констанции, так?

Уильям останавливается в изумлении.

— На Констанции?

— На нашей дорогой леди Бриджлоу, — поясняет Эшвелл, стараясь говорить отчетливо, как будто изумление Рэкхэма вызвано исключительно его плохой дикцией.

Уильяма качнуло вперед, земля приблизилась к лицу; он пытается рассмотреть грязь под ногами, но она то расплывается перед глазами, то опять обретает четкость. Булыжники покрыты налетом мшистой дряни то ли конского навоза с большой примесью сена, то ли сильно размазанными остатками шкуры раздавленной собаки.

— Я… Я и понятия не имел, что Констанция хочет выйти за меня.

Бодли и Эшвелл издают дружный cтон, Бодли встряхивает его за воротник.

— Да ты что, Билл, ты всерьез ожидал, что она станет перед тобой на одно колено и сама сделает тебе предложение? У нее есть гордость.

Они идут дальше; Уильям переваривает полученную информацию. Свернули на Кинг-стрит — она пошире. Проститутки машут им с обеих сторон улицы, уверенные, что полисмен уже получил достаточно щедрую мзду и будет тратить силы на карманников и драчунов.

— Сюда! — зовет пьяненькая шлюха. — Самый лучший поебон в Лондоне!

— Сюда! — орет мужчина с противоположного тротуара. — Берите жареные каштаны!

Бодли останавливается — не ради каштанов или шлюхи, а потому что вляпался в какую-то мерзость. Поднимает левую ногу и рассматривает подметку, чтобы определить, что это за гадость, смешанная с маслянистой грязью — дерьмо или просто растоптанный фрукт.

— Как думаешь, Филип? — Эшвелл улыбается через плечо пьяной шлюхе, которая посылает ему воздушные поцелуи. — Готов немножко развлечься?

— Всегда готов, Эдвард,

всегда. Как насчет прелестной Аполлонии? — и поясняет Уильяму: — Мы тут нашли одну петарду, Билл, честно — петарда, а не девка, африканочка курчавая! У миссис Джардин. Киска темно-вишневая, просто пассифлора, а разговаривать ее научили, как барышню из Белгравии, до того комично!

— Ты попробуй ее, Билл, — пока есть, что пробовать: ее быстренько уведет какой-нибудь дипломат или посол, и исчезнет она в потрохах Вестминстера.

Бодли и Эшвелл стоят цилиндр к цилиндру, сверяя карманные часы и соображая, есть ли смысл идти к миссис Джардин. Однако приходят к заключению, что Аполлония едва ли свободна в такой час. Уильяму кажется, что, хоть они и поют хвалу ее экзотическим прелестям, но опробовали их так недавно, что теперь хотели бы чего-то другого.

— Ну, так куда пойдем? — спрашивает Эшвелл. — Миссис Теренс совсем близко…

— Половина десятого, — размышляет Бодли, — Бесс и эта, как ее зовут, из Уэльса, уже при деле, а другие мне как-то не очень. К тому же, ты знаешь эту миссис Теренс: раз уж пришел, она тебя не выпустит.

— А если к миссис Форд?

— Дорого, — фыркает Бодли, — и цена не по товару.

— Зато быстро.

— Да, но заведение на Пантон-стрит! Если хочешь, чтобы быстро обслужили, можно заглянуть к мадам Одри, это за углом…

Слушая их, Уильям убеждается в напрасности своих опасений: эти двое давно забыли Конфетку, напрочь забыли. Она для них — древняя история; ее имя уже стерлось сотнями других имен; девушка, которая прямо путеводной звездой блистала в мрачной громаде Лондона, теперь всего лишь мерцающая точка света среди бесчисленных таких же световых точек. Жизнь идет своим путем, и никогда не иссякает несущийся в ней людской поток.

— А может, вон те трое? — предлагает Бодли, — на вид веселые.

Он кивает в сторону тройки шлюх, хихикающих в свете, падающем из витрины бакалейщика. — Я сегодня не настроен ни на дурацкую претенциозность, ни на нищету.

Вдвоем они переходят улицу, и Уильям, боясь остаться в одиночестве и без защиты, тащится вслед. Он старается смотреть на темную улицу вправо и влево от женщин, но глаз неодолимо тянется к вульгарно выставленным на свет тафте и розовым грудям. Нахальные девки, ухоженные, хоть и слишком разнаряженные, с пышными волосами, видными из-под чересчур броских шляп. У него возникает неприятное ощущение, будто он их где-то видел раньше.

— Хорошая установилась погода, — жеманничает одна.

— Ты с такими, как я, никогда не бывал, мой птенчик, — говорит другая.

— И с такими, как я, тоже! — подхватывает третья.

А не та ли это троица, которая приставала к нему в «Камельке», когда он впервые встретился с Конфеткой? Эти вроде моложе, стройнее, и платья на них не такие кричащие, но что-то в них… О небо, неужели судьба подбросила такое мерзкое совпадение? И одна из этих блядей может назвать его «мистер Хант», спросить, как идут дела с книгами, или пожелать узнать, чем кончилось его свидание с Конфеткой?

— Сколько возьмешь, если в рот? — спрашивает Бодли у женщины с самыми пухлыми губами.

Поделиться с друзьями: