Багровый прилив

Как только Анжелика покинула гостиную, где они ужинали, стол тут же очистили от тарелок, оставив лишь вино. Прислуживали теперь телохранители Антрагэ, один из них дежурил за дверью, чтобы ни у кого не возникло идеи подслушать разговор.

— Граф, — напрямик спросил у де Кревкёра Антрагэ, — я хочу точно знать, что произойдёт, если завтра нам будет сопутствовать удача? Я говорю не о Водачче, а о нашей Родине. Наш сюзерен решил возобновить независимость Фиарии от Адранды?

Мондави и де Кревкёр глянули на него, будто он был неразумным ребёнком, ляпнувшим очевидную глупость. Антрагэ очень не любил, когда на него пытались смотреть подобным образом, при иных обстоятельствах перед обоими лежали бы его перчатки. Однако сейчас, глядя в глаза графу и торговому князю, он понял истину, которой сам боялся. Он просто не мог смотреть на вещи под таким углом — ведь одно дело отколоться от королевства, возобновить прежние присяги и привилегии, и совсем другое… Антрагэ и думать о таком не смел. Вот в этом и крылось его отличие от сюзерена — у герцога Рене Фиарийского планы были далеко не столь мелкие.

— Отнюдь, барон, — покачал головой де Кревкёр, — наш сюзерен метит куда выше. Купленные им чинуши из геральдической палаты нашли старинные документы, согласно которым белые ирисы имеют меньше прав на престол, нежели чёрные алерионы. Кроме того, Луи де Лоррен покинул Тильон и принял пост эпинальского коадъютора.

Если бы у Антрагэ и оставались хотя бы малейшие сомнения насчёт планов сюзерена, они пропали бы окончательно.

— Граф Кампо-Бассо ведёт на Эпиналь армию своих наёмников, — добавил де Кревкёр, как будто чтобы окончательно развеять даже тени сомнений, что могли возникнуть у барона.

— Но почему он?

Антрагэ не был склонен доверять кондотьеру, который вряд ли по праву носил графский титул. Он не мог взять в толк, отчего такая важная миссия, как нападение на Эпиналь, поручена именно ему.

— Думаете, он бы лучше справился здесь? — Кревкёр бросил многозначительный взгляд на Мондави, и Антрагэ всё понял без слов.

Кондотьер был ненадёжен, и потому его отправили в самое пекло — после наступления на Эпиналь, у него не будет возможности сменить сторону. А в Водачче сюзерену нужен самый верный из его людей, в ком нет и быть не может сомнений. Кто уж точно не попытается сговориться с торговым князем, чтобы захватить для него Водачче и присоединить город к владениям Мондави в Салентине. В том, что граф Кампо-Бассо вполне способен на такое, Антрагэ был уверен.

— К тому же действия кондотьера могут помочь дистанцироваться в случае его неудачи, — произнёс своим бесцветным голосом Мондави, как будто бы не заметивший обмена взглядами между де Кревкёром и Антрагэ. — Общеизвестно, что на наёмников нельзя положиться, они склонны к авантюризму и часто откровенно пренебрегают своим долгом и прямыми обязанностями.

— Вы считаете, что Рильер может допустить подобное? — выложил свой последний довод Антрагэ. — Красный паук не хуже других видит, что трон шатается под королём, и если его величество падёт, кардинал последует за ним. Назначение де Лоррена на пост эпинальского коадъютора весьма красноречиво говорит об этом.

— Для этого на Эпиналь и идёт Кампо-Бассо со своими полками, нанятыми и обученными за деньги нашего сюзерена. Он ударит копьём в самое сердце, прежде чем его величество или Красный паук успеют собрать силы для обороны.

— И когда же он нанесёт удар?

Вопрос был излишним — Антрагэ отлично знал, что за день наступит через неделю. Он слишком хорошо помнил канун святого Нафанаила и ночь перед ним.

— Пускай все думают, что наш сюзерен склонен к излишним сантиментам, — усмехнулся де Кревкёр, развеивая предположение Антрагэ ещё до того, как барон успел высказать его. — В Водачче и в Эпинале всё начнётся в один день — завтра.

Глава девятая Во тьме ночной

Лишь двое валендийцев, пересекших Ниинские горы, вошли в Водачче. Остальные рассеялись до поры по его густонаселённым пригородам. Бывалых солдат узнавали сразу и охотно брали вышибалами на постоялые дворы и охранниками на многочисленные купеческие склады и фактории. Крепкие мужчины, привычные к физическому труду и явно знающие, как обращаться с оружием, были в цене. Таких много приходило к городским воротам, но мало кто входил в них, предпочитая оставаться снаружи. А потому валендийцы не вызвали ни малейших подозрений. Постоялые дворы вблизи ворот никогда не знали отбоя от посетителей, особенно после заката, когда в город переставали пускать всех, у кого не было при себе особой подорожной, да и тех — через раз, если у стражи будет достаточно хорошее настроение, чтобы разбираться, кто это ломится в неурочный час. Купцы же предпочитали держать склады и фактории за стенами, потому что по другую их сторону налог на недвижимость был совсем уж грабительский, да и кое-какие товары лучше в город не ввозить вовсе, обстряпывая дела с сомнительными личностями подальше от бдительных городских фискалов.

Так что лишь Эшли де Соуза и Хосе Рамон Пинто-Кастельянос вошли в городские ворота Водачче. Вошли они отдельно друг от друга, с разницей примерно в час, уплатив входную пошлину и добавив честным стражам немного на пиво, чтобы не сильно придирались. Стражники на воротах приняли честную мзду и закрыли глаза на боевые шпаги обоих и спрятанные под плащами пистолеты — атрибуты явно не мирного ремесла. Подумаешь, одним-другим бретёром в Водачче больше или меньше, пускай с ними разбираются те, кто улицы патрулирует, дело же честной стражи ворот не допускать внутрь врагов и шпионов. А Эшли и Кастельянос были подозрительны в меру, ровно на ту сумму медью, что они отсыпали сверх входной пошлины.

Поздним вечером того же дня к таверне, расположенной в той части города, которая незримо отделяет приличные районы от не слишком респектабельных, одновременно соединяя их друг с другом, подошли два человека. Первым из них был Эшли, вторым — Кастельянос. И рисколом, и бывший солдат шагали по тёмным улицам Водачче, будто по вражеской земле. Ладони левых рук обоих лежат на эфесах шпаг, правые — скрыты под плащами, длинными не по погоде, ведь несмотря на позднее время, в Водачче уже достаточно тепло на улицах. Оба то и дело бросают взгляды из-под шляп по сторонам, но головами не вертят и особого внимания к себе не привлекают. Обоим пришлось пару раз откупаться от ночных патрулей, проявлявших к подобным личностям повышенное внимание, но оба взяли с собой достаточно денег для этого и не скупились на взятки стражам порядка.

Таверна, к которой Эшли и Кастельянос подошли почти одновременно, была из тех, в которые не гнушались заглядывать богатые купцы и дворяне, и даже кое-кто из аристократов, чтобы обсудить некоторые дела с теми людьми, кто не мог появиться в более респектабельных частях Водачче. Однако и личности вроде Эшли с Кастельяносом были нередкими гостями в этой таверне, ведь именно с подобными им и приходили сюда обсудить некоторые дела купцы, дворяне и даже аристократы — последние, конечно, инкогнито.

Когда Эшли и Кастельянос приблизились к дверям таверны, из тени выступила чёрная тень, и рисколом с бывшим солдатом тут же насторожились. В их позах ничего не поменялось, однако опытный взгляд сразу заметил бы опасность, исходящую от обоих. Она не выражалась ни в чём конкретно и всё же была видна невооружённым глазом. Конечно, если глаз этот принадлежал такому человеку, как Эшли или Кастельянос. Или же тому, кто вышел им навстречу из темноты. Он щелчком пальца поднял поле шляпы, и остающееся в тени лицо его рассекла улыбка, демонстрирующая ряд ровных зубов. Он негромко высвистал короткую трель — первые три ноты известного валендийского пехотного марша. Это не было условным знаком, однако Эшли и Кастельянос расслабились, поняв, кто перед ними.

— Ты — идиот, Маро, — припечатал его Эшли.

— Знал бы ты, как часто мне это говорили, — рассмеялся Галиаццо Маро, тем же утром сошедший с палубы купеческой каравеллы с подписанными документами о полном расчёте от её хозяина и капитана. — Мне просто хотелось поглядеть на ваши лица.

— А мог бы поглядеть на свои кишки, — заметил Кастельянос.

Маро ничего не ответил на эту реплику, лишь сделал приглашающий жест в сторону двери в таверну.

— Наши друзья уже внутри, и оба не в духе, — заявил он, первым шагая к ней. — Один это тщательно утаивает, а второй — не считает нужным скрывать своё презрение к окружающим.