Бахмутский шлях

— Что, никого нет?

— Нет, — сказал я.

— Наверное, уже эвакуировались.

Это слово было для меня совсем новым, значения его я не знал, но сразу почувствовал страшный смысл, заключенный в нем. Пустота в аптеке, в доме Иосифа Борисовича, мои чувства и растерянность как-то сразу определились этим новым, трудно выговариваемым словом.

Приближение войны, эвакуация, следы которой я увидел в аптеке, меня сильно поразили.

Еще больше я ощутил весь ужас эвакуации, когда пришел на станцию, чтобы сообщить там, что мама заболела и на работу выйти не может.

Мама работала проводником на пригородном поезде. Контору, куда перед сменой собирались все проводники, я хорошо знал. Здесь я бывал не раз, — приходил с мамой.

Чтобы сократить дорогу, я не стал взбираться на перекидной мост, а от водонапорной башни свернул прямо на пути. И здесь, где через тормозные площадки, где под вагонами я пробрался к вокзалу. Как никогда, на станции в этот раз было много составов. Почти все пути были забиты эшелонами, груженными всевозможными станками, зерном, проросшим в открытых пульманах, мешками с сахаром. В крытых вагонах теснились беженцы.

«Это эвакуация…» — решил я.

На запасном пути я увидел целый поезд, составленный из одних паровозов.

«Они тоже эвакуируются», — подумал я. Безжизненные, холодные паровозы произвели на меня гнетущее впечатление.

В конторе, куда я пришел, было шумно: там толпилось много людей, совсем мне незнакомых. Приходили военные, гражданские и все чем-то возмущались, спорили, доказывали, требовали быстрее отправить поезд. За столом сидел с утомленным лицом военный, просматривал бумаги, которые ему давали приходящие. Пока я был в конторе, он до конца не прочитал ни одной бумажки: его поминутно отвлекали то телефон, то люди.

— Ты зачем здесь, мальчик? — услышал я голос над собой.

Я поднял голову и увидел высокого военного со строгими глазами.

— Тут мама работала, — начал я объяснять, — проводником.

— Никаких проводников здесь нет, — глаза его стали добрее. — Видишь, здесь военный комендант. Давай отсюда, сынок, не путайся под ногами.

— А где же проводники? — осмелел я.

— Не знаю, сынок. Спроси у дежурного.

Я вышел на перрон, прошел до билетных касс и зала ожидания. Здесь навстречу мне попалась проводница — мамина знакомая. Она была чем-то очень озабочена. Я решил обратиться к ней.

— Теть, а где ваша контора?

— Петушок? — узнала она меня. — Что ты здесь делаешь, ищешь маму?

— Нет. Она дома лежит, больная. Я пришел сказать, что она не придет на работу…

— Больная? Ай-ай, какое несчастье… — проводница покачала головой. — Ладно, Петя, я сама скажу об этом. Что с ней?

Я с трудом объяснил ей и побежал домой. Хотя лекарства для больной матери достать не удалось, я все же торопился: нет лекарства — надо что-то делать другое, может, мама пошлет еще куда-нибудь. А перед глазами все стояли пустая аптека, забитая поездами станция, военные эшелоны и беженцы…

6

Фронт приближался. Он был уже настолько близко, что от взрывов теперь дребезжали стекла в нашем доме.

Лешка приходил домой поздно ночью и, присаживаясь у маминой постели, сначала спрашивал, как ее здоровье, потом рассказывал новости. А новости были с каждым днем все хуже и хуже. Полным ходом шла эвакуация, на днях должны были и мы тронуться в путь: Лешка сказал, чтоб готовились. Но как готовиться, если мама не поднимается с постели? Это очень беспокоило и Лешку, и маму, и меня.

Однажды брат пришел в особенно возбужденном состоянии. На мамин вопрос, что случилось, объяснил:

— Поспорил с Никитиным. Я не знаю, то ли он враг, то ли я дурак. Уже вот фронт, а он заставляет выписывать повестки только старикам, а молодежь почему-то остается. Зачем? А сегодня ребятам говорит: «Если немец накроет, не бойтесь, ничего не будет. Только комсомольские билеты уничтожьте, и все». Я чуть его не ударил. Ну, не негодяй ли? Завтра обязательно пойду к военкому и расскажу ему обо всем.

Чуть свет Лешка пошел в военкомат. А через полчаса после его ухода к нам пришел дядя Андрей — мамин брат, он работал начальником соседней станции. Но я гордился дядей Андреем не потому, что он начальник. Я очень любил его за веселый характер и, главное, за то, что он был похож на Ворошилова. Такой же нос, такие же добрые, веселые глаза и такие же посеребренные сединой виски — все это покоряло меня. Мне почему-то представлялось, что в далеком прошлом, когда еще шла война с белыми, дядя Андрей был рядом с Климентом Ефремовичем, хотя я совершенно точно знал, что в то время он был моих лет и совершил лишь один-единственный подвиг. Когда на станцию, занятую белыми, пришел бронепоезд, рабочие, среди которых был дядин отец, решили угнать его к красным. Узнав об этом, дядя Андрей решил не отстать от отца. Ночью он тайком пробрался на станцию и, когда бронепоезд тронулся, влез на буфер и приехал к красным. Здесь он объявился отцу, который тут же схватил его за ухо со словами: «Ах ты, негодяй! Ты ж мать загонишь в гроб: кинется, а тебя нет, с ума сойдет». После этого отец оставил его с собой на бронепоезде. А когда освободили от белых свою станцию, привел домой и приказал больше никуда не уходить от матери. На этом война с белыми у дяди Андрея и закончилась.

Дядя был шутник, он всегда рассказывал что-нибудь веселое. Но сейчас он не шутил, как обычно, был чем-то озабочен. Между бровями у него появились две глубокие морщины, а под глазами мешки, наверное, от бессонных ночей.

— Здравствуй, Петро, — сказал он мне, как взрослому, и прошел к маме.

Не раздеваясь, он присел на стул у маминой кровати и, наскоро справившись о ее здоровье, объявил:

— Я за вами приехал.

— Как за нами? — не поняла мама.

— Своих уже отправил на станцию. И вам пора уезжать, фронт близко…

Мама сделала усилие, приподнялась на локте. В ее глазах были испуг и растерянность. Она посмотрела на меня, и глаза ее увлажнились.

— Бедные дети!.. Неужели сюда придут фашисты?

Дядя Андрей не ответил. Он встал, прошелся по комнате, затем подошел к маме.

— Если можешь подняться — собирайтесь. Вера тоже едет с нами.

Мама взялась обеими руками за спинку кровати, хотела встать, но только слегка приподнялась, покачнулась и снова опустилась на постель. На лбу у нее выступили капельки пота.

— Нет, не могу, — устало проговорила она. — Оставьте меня… Его возьми с собой, — кивнула на меня мама.

— Эх, сестра, сестра, — покачал головой дядя Андрей, — не вовремя ты заболела.

Мама, казалось, не слушала его, она смотрела на меня, и крупные слезы катились по ее осунувшимся за это время щекам.

— Андрей, возьми его с собой… Спаси…

Определенно я не представлял себе, какое горе к нам приближается, но по всей обстановке, по необыкновенному волнению взрослых чувствовал, что надвигается что-то страшное. Люди покидали свои дома и уходили. Нам тоже надо уходить, но мама не может и просит дядю спасти меня. Спасти… А как же она останется одна? Ведь мама не может даже с кровати встать и подойти к столу.