Бал. Жар крови

— Ну да, именно так, — сказала Элен, — но, боже мой, сколько было до этого тревог, сколько слез! Казалось, ничто не складывается, совсем нет выхода! Как же давно все это случилось… Когда мой первый муж умер, ваш отец был в отъезде. Я думала, что он забыл меня и уже не вернется. В молодости мы так нетерпеливы. Каждый потерянный для любви день повергает вас в отчаяние. Но в конце концов он возвратился.

За окном совсем стемнело. Я встал и закрыл массивные ставни из крепкого дерева, которые в тишине издали скорбный и жалобный звук. От этого стона все вздрогнули, и Элен сказала, что пора собираться домой. Жан Дорен покорно поднялся и пошел в мою спальню за дамскими пальто. Я услышал, как Колетт спросила:

— Мамочка, а что стало с твоей сводной сестрой?

— Она умерла, моя радость. Помнишь, семь лет назад мы с отцом ездили на похороны в Кудрэ, в Невер? Это и были похороны нашей бедной Сесиль.

— Она была такая же злая, как ее мать?

— Она? Да нет же, бедняжка! Не было более доброй и услужливой женщины. Она меня нежно любила, и я ее тоже. Мы жили как настоящие сестры.

— Странно, что она никогда не приходила нас навестить…

Элен не ответила. Колетт задала еще вопрос, но и на него мать не дала ответа. Колетт настаивала, и наконец Элен сказала:

— Ах, это все было так давно! — И вдруг ее дрогнувший голос зазвучал странно и отдаленно, как будто она произносила эти слова в забытьи.

Жених принес пальто, и мы вышли. Я пошел провожать своих родственников. Они жили в симпатичном домике в четырех километрах отсюда. Мы шли по узкой и грязной дорожке: мальчики с отцом впереди, за ними жених и невеста, а мы с Элен позади.

Ей хотелось поговорить о молодых.

— Он с виду хороший парень, этот Жан Дорен, как ты думаешь? Они уже давно знают друг друга. У них есть все для счастья. Они проживут свою жизнь, как и мы с Франсуа, спокойно, достойно, в согласии… особенно спокойно… без потрясений, без бурь… Неужели так трудно быть счастливым? Мне кажется, что в Мулен-Неф есть что-то умиротворяющее. Я всегда мечтала о доме на берегу реки, чтобы просыпаться ночью в теплой постели и слышать журчание воды. Скоро у них появится ребенок, — продолжала она мечтать вслух. — Боже мой, если бы знать в двадцать лет, как проста жизнь…

Я распрощался с ними перед садовой оградой; ворота открылись с громким скрежетом, а закрылись, издав суровый низкий звук, похожий на гонг, который доставляет уху особое удовольствие, подобное тому, какое испытываешь, попивая старое бургундское в старинном замке. Дом оплели густые виноградные лозы, трепетавшие при малейшем ветерке. Но в это время года осталось лишь несколько сухих листьев, сквозь которые поблескивала в лунном свете железная сетка. Когда Эрары вошли в дом, мы с Жаном Дореном на минуту задержались на улице. Я увидел, как одно за другим зажглись окна гостиной и спален. Они озаряли ночь мирным светом.

— Мы можем рассчитывать на ваше присутствие на церемонии бракосочетания? — с беспокойством спросил жених.

— Ну а как же! Уже добрых десять лет я не пировал на свадьбе, — сказал я, припоминая все свадьбы, на которых мне довелось присутствовать: все эти бесконечные деревенские застолья, разгоряченные вином лица; молодых людей, взятых напрокат в соседнем городке вместе со стульями и настилом для танцев, пломбир на десерт, жениха, изнывающего в слишком тесных ботинках; но особенно вылезших изо всех щелей и уголков родственников, друзей, соседей, не видевших друг друга уже много лет и вдруг всплывших, как поплавки на воде; при этом каждый извлек из глубин памяти ссоры, истоки которых теряются во тьме веков, любовные истории и смертельную злобу, расстроенные и забытые помолвки, истории наследств и судебных процессов…

Старый дядя Шаплен, женившийся на своей кухарке, две девицы Монтрифо, две сестры, которые живут на одной улице, но не разговаривают друг с другом уже больше четырнадцати лет, потому что одна из них как-то раз не захотела одолжить другой таз для варенья, а также нотариус, чья жена живет в Париже с коммивояжером, и… Боже мой, какое же это сборище призраков — деревенская свадьба! В больших городах люди встречаются постоянно или же никогда — это гораздо проще. А здесь… Поплавки на воде, говорю вам. Оп-ля! Вот они появляются и увлекают с собой в водоворот целую уйму воспоминаний! Затем они идут ко дну и не подают признаков жизни еще лет десять.

Свистом подозвав собаку, следовавшую за нами, я коротко простился с женихом и вернулся домой. У меня хорошо. Огонь почти потух. Когда пламя перестает играть, бросать во все стороны сияющие лучи, испускать тысячи искр, теряющихся в свете огня, когда оно никому не дает больше ни тепла, ни пользы, удовлетворяясь тем, что заставляет тихонько кипеть воду в кастрюльке, — вот тогда становится по-настоящему хорошо.

Колетт вышла замуж в полдень 30 ноября. Все семейство собралось на обильное пиршество, за которым последовали танцы. Я вернулся домой уже под утро, пройдя через лес Мэй, дорожки которого в это время года покрыты таким плотным слоем листьев и таким глубоким слоем грязи, что ступать по ним можно только с большим трудом, как по болоту. Я задержался у родственников допоздна. Я ждал: мне хотелось посмотреть, как танцует одна особа… Мулен-Неф находится по соседству с Кудрэ, где раньше жила Сесиль, дочь мачехи Элен; она умерла, оставив имение в наследство своей воспитаннице, которую она подобрала ребенком и которая сейчас уже замужем. Ее зовут Брижит Декло. Я подозревал, что между Кудрэ и Мулен-Неф налажены добрососедские отношения и что я увижу молодую женщину среди гостей. И действительно, она явилась.

Она высокая и очень красивая, излучающая силу, здоровье и дерзость. У нее зеленые глаза и черные волосы. Ей двадцать четыре года. На ней было короткое черное платье. Из всех присутствующих женщин только она не принарядилась по случаю свадьбы. У меня даже сложилось впечатление, что она специально так просто оделась, чтобы продемонстрировать свое презрение к мнительному деревенскому обществу, от которого она всегда держалась на расстоянии. Все знают, что она лишь приемная дочь, ничуть не лучше, чем воспитанницы детского дома, работающие на наших фермах. Кроме того, она вышла замуж за мужчину, мало чем отличающегося от крестьянина, старого, скупого и хитрого. Он владеет самым роскошным поместьем в наших краях, но говорит на диалекте и сам пасет своих коров. Должно быть, она умеет транжирить его денежки: на ней парижское платье и несколько колец с огромными бриллиантами. Я хорошо знаком с ее мужем: это он постепенно скупил все мое убогое наследство. По воскресеньям я иногда встречаю его на дороге. В ботинках и в картузе, чисто выбритый, он идет любоваться лугами, приобретенными у меня, где сейчас пасется его скот. Он облокачивается на ограду, втыкает в землю толстую суковатую палку, без которой он больше не может обойтись, подпирает подбородок своими большими сильными руками и смотрит прямо перед собой. Ну а я прохожу мимо. Я гуляю с собакой или иду на охоту; в сумерках я возвращаюсь и вижу, что он все еще стоит там же, неподвижно, как межевой столб. Он вдоволь налюбовался своими владениями, он счастлив. Его молодая жена никогда ко мне не подходит, а мне хочется ее видеть. Я даже расспрашивал о ней Жана Дорена.

— Значит, вы ее знаете? — спросил он. — Мы с ней соседи, а ее муж — один из моих клиентов. Я приглашу их на свадьбу, и потом придется их у себя принимать, но я бы не хотел, чтобы она сдружилась с Колетт. Мне не нравится ее свободное обращение с мужчинами.

Когда молодая женщина вошла, Элен стояла недалеко от меня. Она была растрогана и утомлена. Только что закончился банкет. Обед на сто персон был накрыт на танцплощадке, привезенной из Мулена и установленной на улице, в большой палатке. Стояла теплая, мягкая погода, было влажно. Время от времени занавес палатки приподнимался и открывался вид на большой сад Эраров: голые деревья, полный облетевших листьев бассейн. В пять часов столы были убраны и начались танцы. Гости все прибывали: в основном молодежь, которая не любила ни есть, ни предаваться возлияниям, но желала потанцевать, ведь у нас так мало развлечений. Среди них была и Брижит Декло, но казалось, что она ни с кем близко не знакома — она пришла одна, Элен пожала ей руку, как и всем остальным, лишь на мгновение поджав губы и мужественно улыбнувшись; за такими улыбками женщины часто скрывают самые потаенные мысли.

Вскоре старики уступили молодым танцевальный зал и удалились в дом. Они расселись у каминов; в комнатах, где были закрыты все окна, можно было задохнуться; мы принялись пить гренадин и пунш. Мужчины беседовали об урожае, о сданных в аренду фермах, о ценах на скот. Есть что-то невозмутимое в пожилых людях: глядя на них, можно представить себе, что их организм переварил всю тяжелую, горькую, острую пищу, которую готовит нам жизнь, уничтожив весь ее яд, что теперь десять или пятнадцать лет эти люди будут находиться в совершенном равновесии, располагая завидным нравственным здоровьем. Они довольны собой. Тяжкий и тщетный труд молодости, пытающейся приспособить мир к своим желаниям, для них уже завершен. Потерпев поражение, они сейчас отдыхают. Через несколько лет ими снова овладеет глухое беспокойство, и на этот раз оно будет предвещать смерть; оно странным образом изменит их жизнь, сделает их равнодушными, причудливыми, сварливыми, неузнаваемыми для родных, чужими для собственных детей. Но в возрасте от сорока до шестидесяти лет они наслаждаются хрупким покоем.

Я особенно наслаждался этим покоем после вкусного обеда и чудесных вин, вспоминая о прошлом и о своем заклятом враге, из-за которого мне пришлось бежать из наших краев. Я сменил много профессий: был чиновником в Конго, торговцем на Таити, охотником в Канаде. Ничто не приносило мне удовлетворения. Я говорил себе, что ищу богатства, но на самом деле меня гнала в путь моя горячая кровь. Но так как теперь огонь потух, я сам себя больше не понимаю. Мне кажется, я слишком много и напрасно путешествовал, а в итоге вновь оказался в начале пути. Я доволен лишь тем, что так и не женился, но все же не стоило мне метаться по свету. Следовало остаться здесь и работать в своем имении, и тогда я сейчас точно был бы богаче. Я стал бы богатым дядей для своих наследников. Я бы занимал достойное место в обществе, а вместо этого я болтаюсь среди всех этих солидных и спокойных существ, как гуляющий среди деревьев ветер.