Балалайкин и К°
Шрифт:
Рассказчик. Да нет, нет! А вот кому эта свинья принадлежала? Кто ее выходил, выкормил? И почему он с ней расстался, а теперь мы, которые ничего не выкармливали, окорока этой свиньи едим...
Глумов. И празднословием занимаемся... Будет! Сказано тебе погодить ну и годи! Все! Гожу один!
Рассказчик. Глумов! Мы же одни... Ночь...
Глумов. Пойми ты! Если ты теперь сдерживать себя не будешь, то и в другое время язык обуздать не сумеешь. Выдержка нам нужна, воспитание! На каждом шагу мы послабление себе готовы делать! Прямо на улице, пожалуй, не посмеем высказаться, а чуть зашли за угол - и распустили язык. Понятно, что начальство
Рассказчик встал, подошел к столу, взял чашку и с
ожесточением швырнул ее на пол. Звякнули осколки.
Рассказчик. Все! (И вдруг неожиданно запел.)
Красавица! Подожди!
Белы ручки подожми!
Глумов. Вот именно. (Подхватывает песню.)
Оба поют и даже начинают отплясывать какой-то танец.
Затемнение
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Обстановка та же. Глумов и Рассказчик сидят, откинувшись
в креслах, после сытного обеда. Глумов наигрывает на
гитаре.
Рассказчик. Да... Признаюсь, давненько я таких обедов, как у тебя, не едал. Глумов! Ты где такую говядину покупаешь?
Глумов. Ты опять?
Рассказчик. Да нет, Глумов! Я спрашиваю: где ты такую говядину покупаешь?
Глумов. На Круглом рынке.
Рассказчик. А я - в первой попавшейся лавчонке "на углу". А ведь положительно есть разница!
Глумов. Еще бы!
Погрузились в молчание.
Рассказчик. Глумов, а рыбу ты где берешь?
Глумов. На Мытном дворе.
Рассказчик. А я - в Чернышевой переулке. Чего ж ты прежде не сказывал?
Глумов. А ты не спрашивал.
Рассказчик. Ты сообрази, друг, ведь по этому расчету выходит, что я по малой мере каждый день полтину на ветер бросаю! А сколько полтин-то в год выйдет?
Глумов. Выйдет триста шестьдесят пять полтин, то есть сто восемьдесят два рубля пятьдесят копеек.
Рассказчик. Пойдем дальше. Прошло с лишком двадцать лет, как я вышел из школы, и все это время с очень небольшими перерывами я живу полным хозяйством. Если б я все эти полтины собрал, сколько у меня теперь денег-то было?
Глумов (подсчитал в уме). Тысячу восемьсот двадцать пять помножить на два - выйдет три тысячи шестьсот пятьдесят рублей...
Рассказчик. Это ежели без процентов считать.
Глумов. Да, брат, обмишулился ты! (Пауза. Наигрывает на гитаре.)
Рассказчик погружен в раздумья о безвозвратно потерянных
полтинах.
(Неожиданно нарушив молчание.) Хочу я тебя с одной особой познакомить.
Рассказчик. С какой особой?
Глумов. Особа примечательная... Дипломат полицейский... Ходит здесь вынюхивает, высматривает. Шел я однажды по двору нашего дома и услышал, как он расспрашивает у дворника: "Скоро ли в четвертом нумере революция буде?" Пусть докладывает, что видит. Чтоб все ему про нас известно было. (Выжидательно посмотрел на Рассказчика.) Да вот боюсь, не рано ли...
Рассказчик. Кому докладывал? Зачем это, Глумов?
Глумов. Надо... Да, пожалуй, не рано... Пусть наша жизнь на его глазах протекает. И в карты нам компанию составит.
Рассказчик. А может, не надо его, а, Глумов?
Глумов. Надо.
Рассказчик. А как его зовут?
Глумов.
Кого?Рассказчик. Ну, особу эту.
Глумов. Кшепшицюльский.
Рассказчик. Откуда фамилия такая?
Глумов. Да не знаю его фамилии. Прозвал его случайно Кшепшицюльским, и, к удивлению, он сразу начал откликаться. (Пауза. Напевает романс.)
Не то чтобы мне весело,
Не то чтоб грустно мне,
Одну я песнь заветную
Пою всегда себе.
Пригрей меня ты, крошечка,
Согрей меня душой,
Развесели немножечко,
Дай отдохнуть с тобой.
Дай позабыть мне прошлое.
Что отравило жизнь,
Хочу в твоих объятиях
Я счастье ощутить.
Теперь я снова счастлив,
Теперь я жить хочу.
И то, что было прошлого,
Забвенью предаю*.
______________
* Слова Губкиной. Музыка Гончарова.
Рассказчик. А верно ты говорил, Глумов: нужно только в первое время на себя подналечь, а остальное придет само собою.
Глумов. Нет, вот я завтра окорочек велю запечь, да тепленький... тепленький на стол-то его подадим! Вот и увидим, что ты тогда запоешь!
Рассказчик (впадая в прострацию). Тепленький... окорочек. Это в своем роде сюжет...
Глумов (почти засыпая). Это ты верно изволил заметить... сюжет!
Рассказчик. Господи! А хорошо-то как!
Глумов (сквозь сон). Ой хорошо.
Рассказчик. Ой хорошо.
Глумов. Ой... (И захрапел.)
Рассказчик (в зал). Сомкнув усталые вежды, мы предавались внутренним созерцаниям и изредка потихоньку вздрагивали. Исключительно преданные телесным заботам, мы в короткий срок настолько дисциплинировали наши естества, что чувствовали позыв только к насыщению. Только к насыщению. Ни науки, ни искусства не интересовали нас. Мы не следили ни за открытиями, ни за изобретениями, не заглядывали в книги. Даже чтение газетных строчек сделалось для нас тягостным... Мы уже не "годили", а просто-напросто "превратились". Даже Молчалин, когда навестил нас, нашел, что мы все его ожидания превзошли. В согласность с этой жизненной практикой выработалась у нас и наружность. Мы смотрели тупо и невнятно, не могли произнести сряду несколько слов, чтобы не впасть в одышку, топырили губы и как-то нелепо шевелили ими, точно собираясь сосать собственный язык. Даже неизвестный прохожий, завидевши нас, сказал: "Вот идут две идеально-благонамеренные скотины!"
Глумов (издав стон, открывает глаза). Что? А?.. А ведь я, брат, чуть было не заснул.
Рассказчик. Да?
Глумов. Чайку бы выпить!
Рассказчик (вяло). Можно и чайку...
Глумов. С вареньем или без варенья?
Рассказчик. Без варенья...
Глумов. С каким без варенья?..
Рассказчик. С вишневым... без варенья...
Глумов хлопает в ладоши. Входит лакей.
Глумов (лакею). Чаю. С вишневым. Без варенья.
Лакей, оторопев от столь странного заказа, обалдело
смотрит на господ.
Затемнение
КАРТИНА ВТОРАЯ
Рассказчик (в зал). Вскоре Глумов познакомил меня с этим, с Кшепшицюльским. Он стал бывать у нас каждый день, каждый вечер, только спать уходил в квартал. Эта особа была для нас большим ресурсом. Он составил нам компанию в карты и к тому же являлся порукой, что мы можем без страха глядеть в глаза будущему до тех пор, покуда наша жизнь будет протекать у него на глазах.
За ломберным столом, при свечах, играют в карты Глумов,