Балансовая служба

Ифрит зашарил рукой по полу и захрипел.

Митрохин сразу заспешил, осознав внезапно, что у него появилось очень важное дело – во что бы то ни стало избежать аннигиляции и разбалансировки. Он побежал по коридору, задыхаясь от жары.

Рубашка вылезла из брюк, галстук врезался в распухшую толстую шею. Иван Васильевич рванул узел, ослабляя. Свернул налево. И увидел вдалеке выход. Железные двери, все в разводах ржавчины, призывно манили. Одна из створок хлопала на ветру. В ее металлическом скрежетании Ивану Васильевичу почудился голос, шепчущий бесконечно:

«Беги!.. Беги!.. Беги!..» Митрохин рванул что было сил, ударился в створки дверей. Они распахнулись, и он замер на пороге, будучи не в силах даже пошевелиться, пораженный открывшимся его взору необычайным зрелищем.

Несомненно, это была Москва, но Москва, превратившаяся в жутковатый сумеречный гротеск, словно над городом, где он добился финансового успеха, поработал адский дизайнер: черные громады коробок-домов, серый асфальт, изборожденный черными трещинами, украшенные готической вязью высокие фонари взамен бетонных столбов линий электропередачи, бордюрный камень сменил все тот же черный мрамор. А надо всем этим благолепием раскинулось ослепляющее черной глубиной небо, на котором отлично уживались и ярчайшее, огромное солнце, и кровавая, пугающая луна.

Иван Васильевич обернулся, перевел взгляд на фасад здания, откуда он выбрался, и вконец лишился рассудка. Между двух небесных светил возвышалось подпирающее небеса строение – жуткая помесь сталинской высотки и древнего восточного дворца. Острые грани величественного здания венчали округлые купола. На них сияли бледным светом перевернутые рубиновые звезды. «Центральный офис Балансовой службы», – вспомнил Митрохин слова Медеи и ощутил себя персонажем фильма ужасов. Он быстро сбежал по ступеням, не без страха ступил на черный асфальт и помчался прочь что было мочи. Не оглядываясь, не обращая внимания на плосколицых, одетых в джинсу прохожих. Все они оборачивались на несущегося вдоль улицы человека с удивлением. Некоторые кривили рты в улыбках. Как будто все о нем знали – беглец от принудительной балансировки, как же, как же…

Недолго тебе осталось бегать.

Сказать, что увиденное поразило Митрохина, значило ничего не сказать. Даже подготовленный разум такая картина потрясла бы до невозможности, а уж обычный человек, обладающий рядовым опытом в делах путешествия между реальностями, непременно подвинулся бы рассудком. Митрохин закричал, вращая головой. То тут, то там висели натянутые между темных домов красочные транспаранты, совсем как в советский Первомай – «Балансовая служба делает мир упорядоченным!», «Балансировка – светлое будущее человечества!», «Без баланса – нет аванса!».

– Хе-хе-хе, – разразился дребезжащим, как кашель, смехом сутулый тип с бледным лицом силата, ткнул в Митрохина указательным пальцем, – что, заблудился?

Иван Васильевич в панике ринулся к домам, надеясь укрыться в каком-нибудь тихом дворике от пристальных взглядов и спешащей по следу (он был в этом уверен) Балансовой службы. И словно в современной Москве увидел возле подъездной двери доску под стеклом, а на ней множество красочных объявлений. Окинул взглядом. Поразило столь распространенное в Москве настоящего: «Избавим от лишнего веса». И чуть ниже огромными буквами – «Ампутационный центр». «Баня. Запарили Друзья и знакомые? Давайте запарим их вместе до смерти». «Сдавило грудь? Не можете дышать? Беспокоят почки? Пошаливает печенка? Соглашайтесь на принудительную балансировку». На плечо его легла тяжелая пятерня, и глубокий бас проговорил:

– Попался, человек!

Сразу, с разворота, как не бил никогда в жизни, Митрохин вломил незнакомцу между ног. Ощущение было такое, будто тот специально, на всякий случай (разные, знаете ли, бывают случаи) подложил туда чугунную сковородку. Бамс! Показалось, даже звон услышал! Ступня взорвалась болью. Но подействовало. Джинн охнул и присел на тротуар, держась за промежность скрюченными от напряжения пальцами. Выдавил басовито:

– Мерзавец!

– Ага! – крикнул Митрохин. – Получил, скотина!

К нему уже тянулись белесые пальцы прохожих.

Бежали от центрального офиса крепкие балансировщики в джинсовых куртках.

Он помчался прочь, почти не разбирая дороги, кинулся в темную подворотню, миновал небольшой переулок, пронесся через заполненный грохотом странных агрегатов двор, влез в дыру в деревянном заборе, повалил какие-то ящики, наполненные отбросами… и вдруг оказался лицом к лицу с красивейшей из женщин, что ему доводилось видеть в жизни. Рыжеволосая, с белым, как снег, лицом, она стояла посреди пустынного двора, смотрела в черную бездну неба и, казалось, мечтала.

Увидев беглеца, женщина распахнула изумрудные глаза. Банкир отпрыгнул, но она проворно метнулась к нему и обхватила руками, припала к Митрохину всем телом.

– Откуда ты взялся?! – выдохнула она. – Здесь?!

Голова у банкира закружилась, он почувствовал себя мелким зверьком в когтях крупного хищника и забился, пытаясь освободиться. Как набат ударили в памяти слова Медеи – «гулы – существа женского пола».

– Пустите, – жалобно попросил Митрохин, освободиться никак не удавалось, – пожалуйста, пустите меня.

– А вот и нет, – ответила гула, – я, может, тебя всю жизнь искала, всегда к тебе рвалась, да кто же меня к тебе пустит. Я же не там, на самом верху, в их распроклятой службе. Я же здесь. Простая гула. А ты вот как… Сам ко мне пришел…

Чувствуя, что окончательно теряет рассудок, Митрохин дернулся сильнее, крепкая ткань пиджака не выдержала и порвалась, лацкан остался в руках красивейшей из женщин, а банкир метнулся через небольшую рощицу, вдоль черного здания, мимо ряда темных окон и неизменных бетонных фонарей. Он споткнулся, растянулся на асфальте, угодив локтями в лужу, поднялся и побежал дальше, обогнул здание, поднырнул под нагромождение металлических конструкций и пребольно ударился об одну головой… Увидел, как, увеличиваясь в размерах, растет над ним чудовищная крылатая тень. Митрохин затравленно обернулся, задрал голову и снова увидел ее, белолицую и рыжеволосую.

Она падала на него с неба, разбросав руки для объятия, черные кожистые крылья трепетали за спиной женщины.

– А-а-а-а-а-а-а! – закричал Митрохин, его обхватили под мышками мягкие руки и вознесли в небо. В лицо пахнуло ветром и запахом сладких духов, и он потерял сознание от ужаса, успев напоследок увидеть, как его босые ноги, едва не задев угол крыши, болтаются над стремительно удаляющейся землей…

* * *

Очнулся Митрохин от боли в запястьях. Сердце забилось тревожно. Предчувствуя, что сейчас увидит нечто страшное, он открыл глаза. И точно, в зеркальном потолке отражался толстый человек с перекошенным от ужаса лицом, лежащий на широкой кровати. Веревки растянули его, словно на пыточном столе инквизитора. Саднило запястья и лодыжки, прикрученные к ножкам кровати.

Гула обнаружилась неподалеку. Она сидела на полу и, подперев щеку кулачком, рассматривала Ивана Васильевича. В глазах читался неподдельный интерес.

– Очнулся? – поинтересовалась она.

– А что, незаметно! – проворчал Митрохин. – Где я, черт тебя дери?

– Если будешь дерзить, ни за что не узнаешь.

– Дерзить?! Совсем сбрендила, дура бледнолицая? Говори, где я. Ну, быстро.

– Фи, какой противный… Ну хорошо. Ты в моем обиталище.

– В твоей квартире? – уточнил Митрохин.