Балканы: окраины империй

Такой подход в этнографии сохранялся и в начале XX века – тех же жителей Далмации описывали в 1910-е годы как “народ, который все еще счастливо примитивен, который все еще не стыдится своей колоритности и находится в блаженном неведении относительно трех четвертей благ цивилизации”. Столетием раньше Филипп Торнтон и даже знаменитый Иоганн Георг фон Хан только с долей шутки, зато в подробностях пересказывали небылицы о “хвостатых молодых албанцах”. Что уж говорить о конце XVIII столетия: книга Фортиса “Путешествия в Далмацию” стала международным хитом, ее перевели на немецкий, французский и английский языки. Европа увидела “примитивный мир” у своего порога; подтвердилось, что дикари живут по соседству. Исследование итальянского аббата вдохновило Жюстину де Винн, любовницу Джакомо Казановы, писавшую под псевдонимом Мадемуазель X. C.V., на создание салонного романа “Морлаки”. Теперь эта вышедшая в 1788 году книга забыта, но в свое время ее хвалили и Иоганн Вольфганг Гёте, и мадам де Сталь.

В 1844 году почтенный британский путешественник и известный египтолог сэр Джон Гарднер Уилкинсон совершил вояж на юго-восток Европы, где стояла привычная для Балкан военная пора. Обеспокоенный увиденным, Уилкинсон обратился с письмом к владыке Черногории, митрополиту Черногорскому и Брдскому Петру II Петровичу-Негошу с призывом отказаться от обычая отрезать поверженным врагам головы и выставлять их на всеобщее обозрение. Британский историк попытался объяснить своему корреспонденту разницу между “цивилизованной” войной и такой войной, в ходе которой применяется “шокирующе антигуманная практика”. Петр, православный митрополит, вежливо отказал чужеземцу в его странной просьбе: черногорцы не считали антигуманной традицию мести османским завоевателям, зато полагали кощунством медицинские эксперименты над телами покойных, распространенные в продвинутых европейских столицах. Отрубая неприятелям головы, горцы лишь фиксировали исчезновение смертельной угрозы, как это веками делалось на Западе в ту пору, когда Запад сам был горяч и молод. В критской войне (1645–1669) на стороне венецианцев сражался с османами английский морской капитан Томас Миддлтон. Сражался храбро и получил известность тем, что однажды привез своему генералу в подарок “целую бочку засоленных голов тех, кого убил во время частых нападений на корабли”. Понемногу балканские и западноевропейские представления о цивилизованности все же сближались. Отправляя свои отряды на сражения “великой войны” за освобождение в 1876 году, черногорский князь запретил брать в качестве трофеев отсеченные головы неприятелей – опасался репутационных потерь.

Теодор Валерио. “Крестьяне-морлаки из окрестностей Сплита”. Рисунок. 1864 год

Теодор Валерио. “Музыканты-морлаки из Салоны”. Рисунок. 1864 год

Американский историк Марк Мазовер напоминает, что в середине XIX века в западноевропейских странах, критиковавших Балканы за дикость, и не думали отменять публичную смертную казнь. Во Франции, например, преступникам рубили головы на городских площадях вплоть до начала Второй мировой войны. Упоминая об этнических чистках в Боснии и Герцеговине в ходе вооруженного конфликта 1990-х годов, Мазовер резонерствует: “Опыт нацистского концентрационного лагеря в Маутхаузене показывает, что австрийцы немногому могли научиться у боснийских сербов по части насилия… В конце концов, и ГУЛАГ был придуман не на Балканах”.

Джон Лампе подмечал: тем не менее современная политическая наука вовсе не случайно употребляет понятие “балканизация”, превратившееся в синоним сразу нескольких неприятных терминов – “дезинтеграция”, “трайбализм”, “возвращение к варварству”. Болгарско-американский историк Мария Тодорова посвятила этой теме целую важную книгу “Воображая Балканы”. В ключе выдвинутой в конце 1970-х годов арабским литературоведом Эдвардом Саидом концепции ориентализма Тодорова (крупный авторитет по символике национализма) описала “балканизм” как обусловленный ходом истории и почти всегда негативный культурный феномен. Вот один из результатов ее изучения: “балканизация” есть антитеза более успешной модели этнического развития, теории melting pot (“плавильного тигля”), пусть и с издержками, но в целом продуктивно сработавшей, как считается, в США.

На Балканах на западное пренебрежение реагируют с обидой, еще и потому, что не хотят забывать и не устают напоминать: европейская цивилизация, насчет которой вы теперь так надуваете щеки, начиналась именно здесь, на Олимпе и Парнасе. Константинополь столетиями оставался самым большим городом в мире. Именно здесь, в византийских пределах, христианство сумело уберечь свои традиции, когда Западная Европа в сумерках Средневековья оказалась под властью вчерашних варваров. Османская империя поры своего восхождения и эпохи своего расцвета была передовым государством, у которого надменные соседи много чему могли бы научиться, если бы захотели. В конце концов, именно на этих просторах животворящий крест после многих сражений одержал верх над исламским полумесяцем, причем вклад в общую победу народов, оказавшихся на линии огня и надолго утрачивавших или вовсе не приобретших государственность, остается недооцененным.

Центральная улица Дубровника (Рагузы) – Страдун. Фото. 1901 год. Венгерский географический музей, Эрд. Фото: FORTEPAN / Magyar F"oldrajzi M'uzeum / Erd'elyi M'or c'ege

Процитирую американского историка Джудит Херрин: “Самое главное, чтобы вы поняли: современный западный мир не мог бы существовать, не будь он защищен и вдохновлен тем, что происходило на востоке”. Любой уважающий себя иностранный исследователь Балкан почитает за долг начать монографию об истории Юго-Восточной Европы с упреков в адрес западного общества: не разобрались, самоустранились, продемонстрировали кичливость, не проявили великодушия. Но и в этой самокритике сквозит высокомерие. Без малого два века – как только появилось на географической карте само название – Балканы стремятся “тянуться” за Европой. Столицы получивших независимость государств торопились за чужой модой, приглашая к себе французских, немецких, итальянских, австрийских архитекторов. Минареты и мечети разрушали, “восточную свободу” городского устройства меняли на четкую планировку, кривые улочки – на широкие проспекты, на местах османских садов разбивали бульвары. Над балканскими потугами “соответствовать” на Западе иронизировали точно так же, как прежде насмехались над ориентальным обликом Софии и Белграда: “Пусть Бухарест будет маленьким Парижем, а Русе маленькой Веной, лишь бы Париж не стал большим Бухарестом, в Вена большим Русе”.

Итог стремительного прорыва Балкан к прогрессу вовсе не однозначен. “Восточные страны, устремившись к западной цивилизации, потеряли колорит, но сохранили захудалость и грязь, – писал в 1870-е годы один британский исследователь европейского юго-востока. – После ухода османов европеизация стала рутинным делом, а старый балканский дух постепенно исчезал. Мифология заменила историю, и первыми жертвами стали терпимость и многокультурность”. Цивилизационный парадокс точно охарактеризован у Езерника: Балканы стремятся стать частью той Европы, какой она некогда была, а Европа самоопределяется на основе отличия от Балкан и утверждает, что сейчас она наконец стала такой, какими Балканы оставались на протяжении целых столетий.

Это все правда: до сих пор балканские страны по большому счету томятся в прихожей “Старой Европы”, но ведь если течет в теле европейской цивилизации новая и свежая кровь, то эта кровь – балканская. Вот вам Марина Абрамович, вот вам (молодой) Эмир Кустурица, вот вам упаковавший мир в оберточную бумагу Христо, вот вам нобелевские лауреаты Иво Андрич, Элиас Канетти и Орхан Памук, вот Исмаил Кадаре, вот постсоветский кумир Милорад Павич, вот Константин Бранкузи и Эжен Ионеско, вот Мария Каллас и Вангелис, наконец. А если вы не такие высоколобые, если вас не проймешь афонскими старцами и Славоем Жижеком, то послушайте хотя бы, как зажигают с эстрады Таркан или свадебно-похоронный оркестр Горана Бреговича.

Главным источником балканских невзгод новейшей истории принято считать этническую чересполосицу, вызвавшую в 1990-е годы – уже на нашей общей памяти, формирующей представление о сегодняшнем дне, – череду жестоких конфликтов и, как следствие, заметное изменение политической карты. Если смотреть в корень проблемы, то она, конечно, в запоздалых по меркам общественных наук процессах государственного строительства, ведь не случайно некоторые “политические нации” на Балканах складываются до сих пор, поколение спустя после провозглашения суверенитета. Но само-то запоздание откуда? Отвечая на вопрос, два американских университетских профессора, Деннис П. Хупчик и Харольд Э. Кокс, составили “Краткий исторический атлас Балкан” из 50 откомментированных полусотней сжатых текстов бело-зеленых листов. Самый интересный лист – номер 5, под простым и сложным названием Cultural: с проведенными по карте жирными, салатового и травяного оттенков (кое-где пересекающимися, а кое-где расходящимися по сторонам) линиями цивилизационных разломов.

Эти разломы (использованный Х. & К. термин fault переводится и как “нарушение структуры”) таковы: “восточнохристианский – западнохристианский” и “восточнохристианский – исламский”. “Зоны конвергенции трех цивилизаций” отмечены бирюзовым (тут я не вполне уверен, это может быть и оттенок шартреза): север Албании с небольшими полосками Сербии и Черногории, а также юго-восточная часть Боснии. По конкретным маршрутам линий разломов с Деннисом П. Хупчиком и Харольдом Э. Коксом можно спорить (на мой взгляд, кое-где эти пунктиры проходят правее, но в целом левее), однако отдаю профессорам должное: их карта хороша тем, что просто объясняет комплексное. Да, так случилось, и факт есть факт: именно на Балканах столкнулись углами тектонические плиты ислама, православия и западных христианских конфессий. И именно эти европейские фронты (всегда в течение последнего тысячелетия и до сих пор) даже важнее просуществовавшего всего полвека железного занавеса.

По большому историческому счету, как считается, цивилизационные швы уже сошлись, но в прорехи просыпалось время и провалилась европейская утонченность. Хупчик и Кокс описывают (на листе номер 44) эпизод балканского хаоса периода Второй мировой войны: “Албанцы, венгры, немцы из Воеводины убивали сербов на землях под своим контролем. Болгары заставляли славян-македонцев признать себя болгарами. Усташеский режим Павелича в Хорватии пытался либо истребить сербов и евреев, либо обратить их в католицизм. Мусульмане в Боснии поднялись против сербов, чтобы отплатить им за прежние унижения. Сербы отвечали, как только и чем только могли. Образовалось огромное поле битвы между культурами”.