Баллада о кулаке (сборник)

Что-то, что могло проявиться через сто, двести, пятьсот лет в жизни совсем другого человека. Проявиться мгновенно и неотвратимо, как удар молнии. Как вспышка света; света, дарующего прозрение — и зачастую скорую смерть.

Зачастую — но не всегда.

Судья не поленился просмотреть несколько перерождений Фан Юйши и Восьмой Тетушки (теперь прекрасно понимая всю условность этих имен), лежавших между их монашеством в Шаолине и жизнями, закончившимися самоубийством несколько месяцев назад.

В некоторых из промежуточных жизней тоже встречались знакомые вспышки.

Дважды они заканчивались смертью.

Но ни разу выездному следователю не удалось увидеть, что делали эти двое в роковые для них (и не только для них!) минуты.

Просветление прочно хранило свою тайну от непосвященных.

***

«С чего же все началось? — Судья Бао устало откинулся на спинку кресла, не вполне понимая, что имеет в виду под словами «все началось». — С постройки монастыря у горы Сун? С рождения Будды Шакьямуни? Или еще раньше, с появления рода человеческого? А может, — вдруг пронзила его догадка, — может, все началось, когда Бородатый Варвар, неистовый Бодхидхарма, явился под стены Шаолиня? Или когда в подземельях обители был воздвигнут таинственный Лабиринт Манекенов?..»

— Собственно, а почему бы мне не проверить это?! — внезапно судью осенило.

Он уже успел открыть рот, дабы затребовать свиток самого Бородатого Варвара — и тут взгляд его упал на одну из картинок в Недремлющем Оке.

Руки со знакомыми клеймами нагло загребли целую охапку свитков и явно собирались исчезнуть вместе с добычей!

Тревога!

7

Судье Бао было плохо. Ему было настолько плохо, что он уже не осознавал этого. Он чувствовал, что, наверное, скоро умрет, и лишь надеялся встретить смерть не во время допроса — просто однажды, уйдя в забытье и очутившись в аду Фэньду, он больше не вернется в мир живых.

Выездной следователь теперь жил лишь по ночам, проваливаясь, как в бездонную яму, в Преисподнюю сна, где давно ощущал себя своим. Днем он лишь отбывал тяжкую повинность существования на каторге бытия. И с каждым днем мир людей казался ему все менее реальным. О, сейчас судья прекрасно понимал бритоголовых хэшанов, толкующих о бренности всего сущего в мирах Желтой пыли, об иллюзорности человеческого бытия и об истине, лежащей за ободом Колеса Сансары, в котором вращаются люди, раз за разом возвращаясь на круги страдания и бессмысленной суеты. Теперь выездной следователь знал это, он видел правду собственными глазами, — и медленно угасал, все дальше уходя за грань, откуда нет возврата... Нет, он не жалел об этом. Освобождение от оков плоти, прекращение мучений — для него это были не пустые слова; он ждал мига смерти почти с нетерпением.

На Небо Тридцати Трех Будд или Нирвану судья Бао не рассчитывал — да и не знал толком, что это такое. Он мечтал остаться в Преисподней и вопреки всему завершить начатое им дело. Это стало у судьи своего рода навязчивой идеей — пусть после смерти, но закончить последнее расследование! Вопреки всему, даже смерти.

Вряд ли кто-либо еще так надеялся навсегда остаться в аду!

Дни превратились для выездного следователя в один бесконечный серый кошмар; он не знал, сколько прошло времени с момента его ареста. Десять дней? Двадцать? Месяц?

Допросы и пытки тоже слились в один вечный допрос, в одну пытку, от которой судья находил спасение лишь в аду. Изредка из месива пульсирующей боли выныривало яростно брызжущее слюной (или, наоборот, приторно-слащавое) лицо дознатчика; чиновник о чем-то спрашивал выездного следователя, но Бао не отвечал — потому что, когда он не выдерживал и начинал говорить...

После подобных «ответов» его пытали с удвоенной силой.

Но молчать или отказываться с каждым разом становилось все труднее.

Преисподняя в сравнении с допросами казалась чуть ли не раем.

Однако и здесь был не рай. Хотя выездной следователь буквально оживал: исчезала боль в истерзанном теле, голова прояснялась, и мысли послушно выстраивались в нужном направлении, как атакующие солдаты, направляемые рукой умелого полководца. Тем не менее и тигроглавый булан, и старый знакомец Ли Иньбу, и время от времени навещавший судью Владыка Янь-ван — все они отмечали, что Солнечный чиновник выглядит усталым и осунувшимся; чем дальше, тем больше.

Князь Темного Приказа (видимо, осведомленный, что творится с выездным следователем в мире живых) все настойчивее предлагал свою помощь. Бао до хруста сжимал зубы, благодарил и отказывался — это было труднее, чем отказывать дознатчику, сулившему прекращение пыток. Ведь он никого не предаст, согласившись на предлагаемую Владыкой помощь, совесть его будет чиста, а гордость... неужели гордость столь важна, когда речь идет о собственной жизни?! Все было верно, и надо было соглашаться — но губы сами собой всякий раз произносили слова вежливого отказа, Яньло хмурился, качал головой и уходил. Где-то в глубине души Бао понимал, что поступает правильно: за все приходится платить, а помощь Владыки обойдется недешево.

Чем и когда придется расплачиваться?!

Пока что они с Князем были квиты — и Бао совсем не хотелось, чтобы равновесие сместилось в пользу Яньло!

Думая об этом, он смеялся на дыбе; и дознатчик спешно прекращал допрос: еще немного — и судья окончательно сойдет с ума, а безумный сянъигун бесполезен для принца Чжоу!

***

Зато в аду работы навалилось невпроворот. Руки возникали то там, то здесь, судья едва успевал поднимать тревогу. О том, чтобы продолжать расследование в таких условиях, не могло быть и речи. Несколько раз выездной следователь замечал, что руки начинают бороться между собой: одна пыталась схватить свиток, а другая не давала, оттаскивая противницу в сторону. Однажды судья Бао не поленился шагнуть в стену, дабы вблизи взглянуть на бумагу, из-за которой разгорелась особо упорная борьба.

Каково же было удивление достойного сянъигуна, когда он прочел надпись на уцелевшем документе: «Судья Бао по прозвищу Драконова Печать из города Нинго».

Выездной следователь машинально протянул руку, чтобы взять свиток со своей судьбой («Заодно узнаю, сколько мне осталось жить», — мелькнуло в голове), но мягкая лапа тяжело опустилась на его плечо.

— Простите, высокоуважаемый сянъигун, — вкрадчиво прошипел змееголовый булан с телом пантеры. — Я полагаю, Князь будет недоволен... Вам нельзя этоговидеть.

Бао согласно кивнул и грузно провалился обратно в стену.

Судья уважал порядок. Раз не положено — значит, не положено.

— Ну вот, вы все в трудах, — вскоре по возвращении в кабинет раздался над ухом голос Ли Иньбу; и огромный черт-лоча, не спрашивая разрешения, устало опустился рядом на покрытый толстым ковром пол.

Знал, что судья его не прогонит.

— Неприятности? — сочувственно поинтересовался судья Бао, сразу уловивший подавленное состояние коллеги.

— Не то слово! — Черт безнадежно махнул когтистой лапой. — Чернобурка из клетки сбежала!