Баловень – 2
Шрифт:
Взгляд начальника разведки потеплел. Всё ещё не веря в удачу, майор с надеждой в голосе спросил хозяина:
– А я могу на тебя сослаться, Григорьич? Если что?
Капитан лишь хмыкнул:
– А зачем ссылаться? Начальство завтра мой рапорт подпишет, и я лично заверенную копию тебе и занесу. Так что, с тебя пузырик, товарищ майор. А как же? Ничего без нас сделать не можете.
– Спасибо, Григорьич.
– Иди давай! Поздно уже…
***
Телефон районного военкомата задребезжал именно в тот момент, когда майор Осипов и капитан Купчин, засидевшиеся допоздна в кабинете якобы из-за неотложных дел, показались в поле зрения дежурного. Тот даже хотел отшить запоздавшего челобитчика, дескать, рабочее время
– Товарищ майор! Из Афгана звонят. Про какого-то призывника спрашивают.
Иван Фёдорович даже икнул от досады и выпитого спиртного. Сердито взглянув на товарища, недовольно пробурчал:
– Говорил же тебе, Серёга, что не надо вторую открывать? Всё из-за тебя!
Капитан беспечно улыбнулся:
– Да подожду я тебя… Фёдорыч! Один хрен завтра выходной. Всё равно ко мне ехать. Жена с детьми на пару дней к тёще уехала. Гуляем!
Прикурив сигарету, Купчин опёрся локтем на подоконник, готовясь к продолжительному ожиданию. Однако уже через десять секунд мертвенно бледный и абсолютно трезвый майор протянул ему трубку и через силу прошептал:
– На, Серёга! Твои дела, сам и разбирайся. Пошёл я…
Капитан, проводив старшего товарища недоумённым взглядом, поднёс трубку к уху:
– Капитан Купчин. Слушаю вас.
На том конце провода раздался треск. Сергей уже хотел завершить не начавшийся разговор, но треск вдруг прекратился и в наушнике раздался на удивление чёткий голос:
– Добрый вечер! Вас беспокоит начальник отдела кадров мотострелковой бригады майор Гнатюк. Мне нужно уточнить информацию на вашего призывника Коробова Павла Юрьевича. Извини капитан, не знаю, который в Свердловске час, но сам понимаешь, начальство требует…
Серёга внезапно почувствовал, как задрожали пальцы, а по спине заструился холодный пот. Стараясь не выдать волнения и выиграть время, капитан, отодвинувшись как можно дальше от окошка дежурной комнаты, спросил наиграно-бодрым голосом:
– Что? Натворил бродяга делов? Какие тебе сведения нужны? – почувствовав, что уже справился с первоначальным шоком, Купчин решил перейти в атаку, – у тебя, майор, «начальство», а нам в таких случаях запрос на бумаге нужен.
Собеседник отозвался сразу. Как будто был готов к такому повороту:
– Нет. Не натворил. Погиб сержант в бою. Сегодня уже точно установлено. Ты мне скажи капитан, кто у него родители? В анкете он указал, что из служащих. Я и сам не знаю, зачем это комбригу надо, но приказ есть приказ. Или тебе время нужно, чтобы документы поднять? У нас со связью с Союзом не очень. Сам не ожидал, что получится дозвониться…
Никогда не болевший ничем серьёзным капитан вдруг почувствовал, как боль тупой иглой вошла в его сердце. С трудом удержавшись на ногах, Серёга всё же нашёл силы для ответа:
– Нет, майор. Времени мне не нужно. Я его хорошо помню. Написал, что родители из служащих? – Взяв паузу на обдумывание, всё же поддался слабости и соврал. – Так и есть. Из «простых» они. – Сам не зная для чего, добавил внезапно севшим голосом. – Отец мой… месяц назад помер.
***
Капитан Купчин сидел за столом, на котором стояли бутылка водки, нехитрая закуска и фотография отца в траурной рамке. Наполнив стакан до краев, Серёга поднял глаза на портрет:
– Получается батя, что отомстил я за тебя блатному сынку. Убили его таки в Афгане! Вроде, по справедливости, а на сердце и в душе пустота. Чёрная такая дыра-дырища! Как мне теперь с этим жить-то? Посоветуй, батя… Что же это за «справедливость» такая, если мне от неё волком выть хочется? Выпьем, батя? Помянем парнишку? Как ни крути, а я грех на душу принял… Или не прав я, батя? Сделал всё по-честному? Ведь сбил он тебя тогда своей грёбаной машиной. Покалечил. А теперь его самого
нет. Погиб пацан. Кто нас рассудит?Ты чего молчишь, батя?
Глава 5. Два дня слепой надежды
Сверху раздался тяжёлый шорох и на головы узников посыпался мелкий песок. Это охранники сдвигали в сторону массивную деревянную решётку, закрывающую выход из колодца-тюрьмы. Пашка, всё ещё находясь под впечатлением рассказа соседа, взглянул на товарища, рассчитывая услышать слова поддержки, но, увидев горящие безумием и злорадством глаза, почувствовал, как тело покрылось липким потом. Ужас сдавил его сердце. Перед ним сидел уже не добродушный, слегка тронувшийся умом Толик, а человек, открыто наслаждающийся предчувствием нечеловеческих испытаний, ожидающих Коробова:
– Вот и пришёл тебе полный п***ц, Паха! Ты думал, что они будут ждать, когда я тебе красивое имя придумаю? Хрен там! Не дождались. Знаешь, как они меня били, прежде чем Махмудом назвали? Я потом трое суток кровью в штаны сс*л! Твоя очередь. Щас они верёвку сбросят, а я помогу тебе привязаться. Главное, чтобы узел на животе был. Можно ладонь под петлю засунуть. Не так давить будет. Не бойся, ладонь не отсохнет. Вставай, Паха. Не х*р дурака валять!
Невольно повинуясь жестким словам Анатолия, Пашка опёрся на руки в надежде почувствовать приступ боли. Нелепая мысль промелькнула в голове: «Может, сказать им, что я заболел и у меня есть освобождение от занятий? Как тогда Стасик в учебке?», однако тело послушно оторвалось от песка, а перед глазами замелькали забытые лица и имена родителей, Стасика, других сослуживцев и командира роты капитана Грекова. «Стасик и Греков! Ну конечно, Греков! Как я мог забыть? – Коробов, не чувствуя боли, согнул колени и опёрся спиной на стенку колодца. – Я бежал к его бронику, когда раздался взрыв. Почему я вспомнил именно сейчас? Почему я не чувствую боли? Зачем мне всё это?». Непомерно длинная мысль прошла сквозь сознание за сотую долю секунды, и Пашка даже не успел осознать своё состояние, как недолгую тишину снова разорвало негромкое бормотанье Толика:
– Ты тока калачиком свернись, когда ногами бить будут и яйца руками прикрой. Я-то не сразу догадался, поэтому и сс*л кровью. Почки ещё беречь надо. Но это как получится. Ещё повезёт, если плётки у них не будет. Очень больно. Хрен заснёшь потом. Всё тело жжётся. Хадовец, тот, который до тебя был, меня своей мочой обтирал. Он ещё соображал чего-то. Мне и полегчало. А без его ссак я бы точно от боли свихнулся.
Пашка почти с ненавистью взглянул на сокамерника. Картина предстоящего, нарисованная соседом, вызывала страх, отвращение и бессилие. Он хотел окриком оборвать выматывающую душу болтовню сидящего уже с равнодушным видом парня, но в этот момент на дно зиндана упал моток капронового шнура, и приглушённый голос невидимого снизу охранника достиг ушей пленных:
– Эй, шурави! Хватай, мы твой тащить будем!
Толик с готовностью поднял конец троса и протянул Коробову:
– Два раза обмотайся. Надёжней будет. Если хочешь, завяжи вокруг шеи. Тыщу раз помереть успеешь, пока они тащить будут. Говорят, не так больно умирать…
Пашка непроизвольно убрал руки за спину и снова увидел на лице соседа злорадную улыбку. Впрочем, тот смог лишь приоткрыть рот для новой реплики, как сверху раздалось:
– Эй, Махмуд! Твой хватай. Тебя тащить нада…
К удивлению Коробова, Толик послушно кивнул и вполне осмысленно взглянул на него:
– Слышь, Паха! Помоги обернуться. У меня чего-то руки сильно затряслися. – Улыбнувшись своей разумно-тихой улыбкой, попросил. – Ты, эта, Паха, пока меня там пинать будут, прибери в доме. И место мне подготовь. Песочек пригладь, чтобы камушков не было. На них лежать неудобно будет. Когда вернусь, мне не до порядка будет. И водички оставь. Утром мне она очень нужна будет, а они, сам знаешь, могут и не дать.