Бальзаковские женщины. Возраст любви
Шрифт:
Старшая сестра Лора здорово подросла. Девочку нельзя было назвать красивой, но она пленяла блеском своих живых глаз, милым выражением лица, трепетом жизни во всем существе. Лоранс, которую старшие дети называли толстушкой Лорансо или миледи Плумпудинг, была очень естественна и непосредственна. Младшего же брата Анри он вообще видел впервые в жизни, и тот ему страшно не понравился.
Биограф Бальзака П. Сиприо [5] пишет:
«Младшего брата все холили и лелеяли, прощая, как бы несносно он себя ни вел. Старшему брату так и хотелось его прибить».
5
Сиприо,
Под «всеми» П. Сиприо подразумевает, конечно же, не Бернар-Франсуа Бальзака, вряд ли он «холил и лелеял» ребенка, рожденного его женой от постороннего мужчины. Все восторги и нежности шли от матери, ибо мальчик напоминал ей о Жан-Франсуа де Маргонне, которого Шарлотта-Лора так любила и, без сомнения, продолжала любить. Никто просто не осмеливался перечить этой женщине.
Но как лекарство не достигает своей цели, если доза слишком велика, так и любовь матери, когда она переходит всякую меру справедливости. Человека вообще надо баловать не чаще одного раз в месяц, иначе это войдет в привычку. Тут Шарлотта-Лора явно «переборщила»: из любимого Анри вырастет сущий бездельник, которого отправят за океан и который возвратится из Индии без гроша в кармане и с женой, старше его на пятнадцать лет. Он умрет в нищете в военном госпитале на одном из островков Коморского архипелага.
Это даст повод Бальзаку в 1849 году ехидно написать матери:
«Богу и тебе известно, что с момента моего появления на свет ты не осыпала меня ни ласками, ни нежными заботами. Ты поступила правильно. Если бы ты меня любила так же сильно, как любила Анри, я бы разделил его участь. В этом смысле ты была мне хорошей матерью».
В родительском доме Оноре поместили на самом верхнем этаже, он донашивал все ту же скромную одежду, в которой приехал из коллежа. Сестра Лора впоследствии писала:
«Наша матушка считала труд основой всякого воспитания и, как никто, дорожила временем; вот почему она следила, чтобы у ее сына ни одна минута не пропадала даром».
Сначала по ее настоянию Бальзака отправили в Париж, где он несколько месяцев был пансионером учебного заведения Безлена и Ганзера, потом она вернула его в Тур, опасаясь, что войска союзников могут войти в столицу. Действительно, наступил 1814 год, близился конец Наполеоновской империи, и в провинциальном Туре явно было спокойнее, чем в столице.
С марта по июль 1814 года Оноре жил у родителей, брал частные уроки и даже сделал заметные успехи в латыни.
В пятнадцатилетнем возрасте, в июле 1814 года, Оноре был зачислен экстерном в Турский коллеж, чтобы заново пройти курс предпоследнего класса.
Но и там, по словам А. Моруа, Бальзаку было плохо:
«В Турском коллеже, как и в Вандомском, мальчик страдал от нелепого скопидомства матери, которая была расточительна в крупных тратах, но расчетлива в мелочах. Его товарищи лакомились чудесной свининой, которую приносили из дому, а юный Оноре грыз сухой хлеб. „Тебе что, есть нечего?“ — насмешливо спрашивали товарищи. Даже много времени спустя один из них продолжал называть его „бедняга Бальзак“. Глубоко задетый и униженный, мальчик давал себе клятву в один прекрасный день ослепить их своею славой. Но на каком поприще? Этого он еще не знал, однако ощущал в себе нечеловеческую силу».
Однажды он заявил:
— Вот увидите, в один прекрасный день ваш Оноре удивит мир!
На это мать лишь проворчала:
— Ты, должно быть, сам не понимаешь того, что говоришь.
Вместо ответа он лишь улыбнулся, насмешливо и добродушно. Мадам Бальзак сочла это молчаливым протестом, что вывело ее из себя. Ее вообще раздражало постоянное присутствие этого проницательного
подростка, который все видел и обо всем имел собственное суждение.Между тем Наполеоновская империя пала, во Францию вернулись Бурбоны, а вместе с ними начался новый передел сфер влияния. Теперь Бернар-Франсуа Бальзак стремился как можно скорее покинуть Тур. По счастью, Огюст Думерк, приятель Бернар-Франсуа (он был сыном его первого патрона), сохранил прежнее влияние и добился для него должности интенданта первого военного округа в Париже. И в ноябре 1814 года вся семья, включая бабушку Софи, поселилась в квартале Марэ, этой колыбели семейства Салламбье, в доме № 40 по улице Тампль.
Когда семья переселилась в Париж, Бальзака определили в пансион Жан-Франсуа Лепитра, который был некогда дружен с Бернар-Франсуа. Теперь месье Лепитр был директором учебного заведения, готовящего подростков к предстоящим экзаменам. Однако и в этом пансионе, где царил роялистский и католический дух, мальчика, жаждущего любви, преследовало ощущение одиночества и заброшенности.
Отец совсем не давал ему денег. Родителей вполне устраивало положение, что их сын одет и напичкан латынью и греческим.
Это заведение А. Моруа описывает так:
«Учебное заведение Лепитра помещалось в старинном дворянском особняке Жуайез, в доме номер девять по улице Тюренна. Швейцар, „сущий контрабандист“, смотрел сквозь пальцы на самовольные отлучки и поздние возвращения воспитанников и снабжал их запретными книгами; у него всегда можно было выпить кофе с молоком — такой аристократический завтрак был доступен лишь немногим, ибо при Наполеоне колониальные товары стоили очень дорого. Оноре, вечно сидевший без гроша, нередко бывал в долгу у этого человека».
Бальзак и здесь — очевидно, вследствие ставшего привычным для него внутреннего противодействия — не зарекомендовал себя «хорошим учеником». Разгневанные родители перевели его в другое учебное заведение. Но и тут дела пошли не лучше. В латыни он был на тридцать втором месте из имеющихся тридцати пяти. Результат этот все более укреплял мать в мнении, что Оноре — «неудачный ребенок».
Когда в 1816 году Оноре без всякого блеска закончил курс обучения, он, вернувшись в родительский дом, вновь не обнаружил там никаких перемен.
Отец по-прежнему тщательно следил за своим здоровьем и «душевным спокойствием», а мать «портила себе кровь» по любому поводу или даже без оного. Сестры Лора и Лоранс воспитывались в пансионе для юных девиц, где их обучали английскому языку, игре на фортепьяно и шитью. Лора была первой ученицей в классе. Анри, любимчик матери, менял пансионы как перчатки, учился из рук вон плохо, но, несмотря на это, «мамаша души в нем не чаяла».
Марэ, как и раньше, оставался одним из самых степенных кварталов Парижа — здесь ложились спать в девять вечера, и улицы рано погружались во тьму. Здесь можно было жить в свое удовольствие, располагая десятью тысячами франков годового дохода. Примерно такой доход и был у семейства Бальзак. По соседству обитали многочисленные друзья, принадлежавшие к средней буржуазии, коммерсанты, еще занимавшиеся торговлей или уже удалившиеся на покой.
Семейство Бальзак поддерживало дружбу с дочерью старика Думерка Жозефиной Делануа, женой генерального поставщика провианта и скота, женщиной весьма обеспеченной и влиятельной. Запомним это имя, эта женщина еще сыграет немаловажную роль в судьбе Бальзака.
А еще был дядюшка Теодор Даблен, старый холостяк, бывший торговец скобяными товарами (на вывеске его лавки был изображен золотой колокол), богатый коллекционер и большой любитель книг.
В одном доме с Бальзаками жили их нотариус, мэтр Виктор Пассе, и старинная приятельница бабушки Салламбье, мадемуазель де Ружмон, женщина острого ума, хорошо помнившая старый режим и лично знавшая Пьер-Огюстена Карона, более известного как Бомарше. Оноре любил слушать ее рассказы о блестящей жизни этого человека.