Бальзам Авиценны

– Ты ловко все придумал.
– Махмуд поднял воспаленные глаза на Гассана.
– Но что толку разыскать Ибн-Сину и привезти его в Газни, если он не пожелает применить к нам свое искусство. Ведь если Ибн-Сина не захочет меня лечить, его не заставят это сделать ни меч, ни огонь!

– Ты, как всегда, прав, государь, - хитро улыбнулся визирь.
– Но есть не менее сильное средство - слово!

– Не смеши, - фыркнул султан.
– Разве может пустая болтовня заставить человека что-то сделать?

– Вспомни, повелитель, не мое ли слово заставило тебя нарушить закон шариата?

– Ты змей, Гассан! Но послушает ли тебя Ибн-Сина?

– Он послушает своего собрата, - убежденно счистил Гассан.
– Его имя Фарух.

– Твой... отравитель?
– Махмуд рассмеялся.

– Яд - тоже лекарство, - возразил старик.
– Владеть им - большое искусство!

– Ну да, как же. Очень большое. Скольких оно уже вылечило от всех недугов... и отправило в рай!

– Но ты успокоил им свою боль, государь!

– Что? Ты дал мне яд?!
– Махмуд резко вскочил и схватил визиря за горло.

Старик вцепился в пальцы султана, стальным ошейником сомкнувшиеся на шее, и судорожно пытался разжать их. Чувствуя, как мутится рассудок. Гассан прохрипел:

– Я тоже пил из чаши...

Махмуд немного ослабил хватку, потом отпустил визиря и снова улегся на подушки: какая разница, когда умереть - часом позже или раньше. А боль, похоже, действительно ушла. Но даром такие вещи Гассану не пройдут. Лукавый раб!

– Говорят, ты купил этого Фаруха?
– как ни в чем не бывало лениво поинтересовался султан.
– Разве он грек?

Визирь растирал морщинистую шею. Вот какова благодарность владыки: ты печешься о его благе, а он походя готов придушить тебя! Однако сколько еще силы таится в измученном болезнью теле Махмуда! Силы нечеловеческой, яростной, злой!

– Он сам не знает, кто он, - хрипло ответил Гассан.
– Мальчишкой его взяли в плен на греческом корабле. Приняв ислам, Фарух стал воином. Однажды его поймали в гареме одного из твоих недостойных слуг, и тот распорядился сначала оскопить его, затем выколоть глаза...

– Ясно. Ты дождался оскопления и купил его жизнь, - прервал визиря султан.
– Не в твоем ли гареме его поймали?

– Не помню, государь.
– Темное, как сушеная айва, личико Гассана сморщилось а подобострастной улыбке.
– Кисмет, судьба!

– Ладно, - усмехнулся Махмуд.
– Мы хотим взглянуть на него.

Старик снова хлопнул в ладоши.

Вскоре стражники ввели в покои высокого худого человека в темных одеждах. Властелин долго разглядывал его и, наконец, спросил, тяжело роняя слова:

– Тебе известно, чего мы хотим?

Скопец молча поклонился, скрестил руки на груди и застыл, как изваяние.

– Если ты все исполнишь, мы приблизим тебя к трону.
– Легкая улыбка скользнула по губам султана.
– После смерти Гассана - да продлит Аллах его годы!
– ты займешь место рядом со мной. Пока же будешь готовить питье для снятия болей.

Махмуд снял с пальца перстень и бросил Фаруху. Тот ловко поймал его и почтительно поцеловал вырезанную на камне личную печать государя.

– Покажешь страже и тебя пропустят ко мне. А сейчас я хочу отдохнуть...

***

Гассан медленно шел сумрачными дворцовыми переходами, опираясь на плечо Фаруха. Когда они оказались одни в длинном коридоре, визирь тихо спросил:

– Теперь ты понимаешь все величие этого человека?

– Да, - глухо ответил скопец.
– Он повелевает - и все приходит в движение.

Старик выпустил его плечо и затрясся от беззвучного смеха, держась руками за живот. Наконец, он успокоился и вытер выступившие на глазах слезы.

– Ты глупец, Фарух! Султан, да простит меня Аллах, ничто! Истинно велик Ибн-Сина! Султан обратится в пыль, а Ибн-Сина будет жить вечно!

– Он действительно владеет тайной бессмертия?
– Глаза скопца заблестели.

– Это не важно.
– Гассан пренебрежительно отмахнулся.
– В памяти людей останется Ибн-Сина, а не Махмуд Газневи. Потомки благословят имя врачевателя, а не имя властелина!

– Но ведает ли Ибн-Сина тайну телесного бессмертия?

– Не знаю, - буркнул визирь.

Перед сном Фарух, как всегда, принес ему лекарство: при перемене погоды старика мучили боли в суставах. По обычаю, он отпил глоток и протянул чашу Гассану. В слабом свете коптящих светильников подслеповатые глаза визиря не заметили, как из-под ногтя Фаруха упала в чашу маленькая темная крупинка, похожая на маковое зернышко...

Прошел месяц. Визирь медленно шел длинным переходом султанского дворца в Газни. Стража почтительно приветствовала его и пропустила в покои повелителя. Тот едва сдерживал нетерпение:

– Ожидание затянулось, но, наконец, пришла пора действовать! Ибн-Сина в Хамадане! Не медли!

В тот же день во главе отряда вооруженных всадников визирь султана Фарух аль-Рамини поскакал в Хамадан...

***

Ибн-Сина разделся, лег на жесткий топчан и устало прикрыл глаза, чтобы не мешал свет масляного светильника в руке ученика. Кажется, после долгих мытарств удалось отыскать тихое уединенное пристанище, и здесь никто не помешает им совершить таинство знания. Наверное, пора начинать. Стоит ли оттягивать решающую минуту? Сегодня ночью Ибн-Сина надеялся победить смерть, но чтобы обмануть ее и вырваться из небытия, все равно придется сначала умереть. Он знал, что уже не годы и дни, а даже часы его сочтены: разве может ошибаться в этом тот, кто отдал борьбе с недугами всю жизнь? Вскоре у его изголовья появится бледная тень той, кому он старался не уступить ни одного из больных: пришел и его черед. Не открывая глаз, врач тихо спросил:

– Все ли ты понял? Сможешь ли ты сделать это как нужно?

– Да, Учитель, - шепотом ответил ученик.

– Не забудь: три кувшинчика, и обязательно из глины. Настоям нельзя соприкасаться с металлом. Ну а если не удастся...

– Не говори таких слов, Учитель!..

– Не перебивай. Ты заставляешь меня напрасно тратить силы. Нужно быть готовым ко всему... Если не удастся, знание не должно умереть. Ищи дальше, но бережно храни тайну и не отдавай ее в злые руки. А теперь иди, время не ждет.