Банда 5

— Привет, — сказал Огородников, стараясь наполнить свой голос беззаботностью. — Как поживаешь?

— Помаленьку. — Петрович тоже знал, что в таких случаях нужно произносить как можно меньше слов, ничего не говорить по делу, не называть имен, дат, адресов.

— Есть новости?

— Телевизор смотрю, радио слушаю... Как говорится, на нашенском фронте без перемен.

— Заскочу к тебе на пару минут.

— Когда?

— Через полчаса.

— Валяй.

— Ты один?

— Я на месте, — ответил Петрович и положил трубку.

Вот это всегда бесило Огородникова. Он хотел ясности, определенности, четкости, а когда уголовник, следуя каким-то своим привычкам, вот так, не ответив на вопрос, бросает трубку, полагая, что сказал все необходимое, Огородников терял самообладание. Ему действительно было важно, один ли в квартире Осадчий, с другом ли, с бабой... Но, успокоившись и поразмыслив, Огородников решил, что он напрасно злится. Если Петрович сказал, что он на месте, что ждет его, то наверняка окажется один. Кто бы у него ни был, он всех выпроводит.

После этого Огородников позвонил еще в одно место. И на этот раз человек оказался дома, что сразу подняло ему настроение — боевые единицы подтверждали готовность действовать, подчиняться, выполнять поручения.

— Привет, — сказал Огородников. — Это я.

— Узнал.

— Есть новости?

— Те, что и у всех.

— Ничего чрезвычайного?

— Чрезвычайного столько, что...

— Телевизор смотришь?

— Не выключаю.

— Буду у тебя через десять минут.

— У меня тут красавица...

— Это вопрос или предложение? — холодно спросил Огородников.

— Понял, — сказал Вандам и положил трубку.

Уже отъехав несколько кварталов, Огородников осознал, что он недоволен и раздражен. И тому была причина — Вандам сказал, что у него дома женщина. Вроде бы и ничего особенного в этом обстоятельстве не было, ну пришла девушка, ну ушла девушка, к его делу это не имело ровно никакого отношения. Но это значило, что у Вандама в доме был еще один человек, который слышал их разговор и который будет знать, из-за кого ее выталкивают в дверь, кто именно помешал ей провести время весело и красиво. Не настолько умен и осторожен этот идиот, чтобы промолчать и не сказать, что едет к нему некий Огородников и потому девушке надо срочно слинять, независимо от того, в каком находится состоянии. Она, конечно, слиняет, Вандам в любом случае ее выпроводит, но до конца жизни запомнит, кто для Вандама в этот момент оказался важнее... Проболтается, это точно, — проворчал Огородников. И где-то в мире будет торчать конец ниточки, за который можно потянуть...

«Но что делать, что делать, — сокрушенно вздохнул он. — И Петрович тоже... У Петровича тоже кто-то был, не в одиночку он сидел перед телевизором, это точно. Но тот умнее или, скажем, опытнее, он ничего не сказал, он просто положил трубку. Эти его уголовные замашки не столь плохи — не трепись, не болтай лишнего, если уж решил что-то ответить, то только на заданный вопрос, и ни слова больше. Этот закон Петрович знал и следовал ему неукоснительно. Кто-то у Петровича сидел — это наверняка... Уж больно немногословен он был, какой он ни опытный уголовник, а потрепаться иногда не прочь...»

А сейчас, сегодня им есть о чем потрепаться...

Нет, не пожелал.

Огородников круто свернул во двор, проехал вдоль дома и, найдя место для машины, втиснулся между «москвичом» и «опелем». Заглушил мотор, проверил замки дверей. Сознательно дал себе возможность минуту-вторую побыть в неподвижности.

«Пора», — сказал себе Огородников и, захлопнув за собой дверцу, быстро поднялся на третий этаж. Позвонить не успел — дверь распахнулась, и он увидел на пороге Вандама. Тот был в белых обтягивающих брюках и легких белых шлепанцах. Весь его торс, вся эта гора роскошных мышц была обнажена. Вандам улыбался, понимая, что не может Огородников вот так равнодушно смотреть на него, не может. А тот, и не скрывая своих чувств, некоторое время оцепенело рассматривал прекрасное тело, потом перешагнул порог, провел рукой по плечу Вандама, ощутив расслабленные мышцы, которые под его рукой вздрагивали и напрягались... Но, сжав зубы, с легким стоном взял себя в руки и прошел в комнату.

— Что-нибудь случилось? — Вандам улыбался как-то смазанно, глаза его были затуманены, в движениях чувствовалась лень и расслабленность.

— Да.

— Что-то серьезное?

— Да. — Огородников опустился в кресло, посмотрел на Вандама ясно и твердо. И тот в ответ на этот взгляд сделался как бы трезвее, подтянутее. Исчезла ленца, поволока в глазах, призывность позы. — Задаю вопрос — мы вместе?

— Как всегда, Илья...

— Этого мало. Мы должны быть вместе, как никогда. Возьми вот. — Он бросил на стол перетянутую резинкой пачку долларов. — Там три тысячи.

— За что?

— Я сделал перерасчет... Тебе положено больше, чем ты получил. На три тысячи больше.

— Это же здорово, Илья! Едем в Патайю!

— Только не сегодня, ладно? — спросил Огородников, и столько в его голосе было ярости, что Вандам опешил и его шаловливое настроение тут же улетучилось.

— У меня такое ощущение, что мы и завтра не поедем, — растерянно проговорил Вандам.

— Игрушка здесь?

— Игрушка... А, понял... Здесь.

— Давай ее сюда.

— С глушителем?

— Да. И с полной обоймой.

— Куда-то едем?

— Еду один.

— Я не нужен?

— Вечером.

— Хорошо. — Вандам чуть заметно пожал роскошными своими плечами, поразмыслил, игриво вскинул бровь и только после этого повернулся и, играя ягодицами прошел в другую комнату. Он вернулся через несколько минут с кожаной сумкой на длинном ремне. — Вот, — он протянул сумку Огородникову.

— Игрушка в порядке?

— Как часы.

— Проверять не надо?

— Надо.

— А говоришь...

— Илья, кто бы что бы ни говорил, а такие вещи надо проверять. Всегда.

— Да? — переспросил Огородников и вынужден был признать, что Вандам прав. Он редко оказывался прав, он был глуповат, откровенно говоря, но при его остальных данных глуповатость была достоинством.

Огородников быстро вспорол «молнию», вынул пистолет с неестественно удлиненным стволом, бегло осмотрел его. Обойма действительно была полной. Несколько раз щелкнул пустым затвором. Все действовало, все было в порядке. Он снова вдвинул в рукоять обойму, передернул затвор. Убедился, что патрон в стволе, и, сдвинув кнопку предохранителя, осторожно положил пистолет в сумку.

— Патрон в стволе, ты помнишь? — осторожно спросил Вандам.

— Помню.

— Вот так срочно?

— Мы вместе, да? — Сидя в низком кресле, Огородников смотрел на Вандама, задрав голову, так что на затылке собрались крупные, округлые морщины.

— Как всегда, — механически ответил Вандам, но тут же спохватился — Огородников его уже поправил, когда задавал этот вопрос пять минут назад. Поправил и на этот раз:

— Мы вместе, как никогда. Что бы ни случилось, я никогда не буду катить бочку на тебя. Я хочу знать, что и ты не будешь катить бочку на меня.