Бандитские игры

— Что ты мелешь, — вяло возмутился Акулов. — Машина не моя, а клиента. Он ее дал, чтобы его перевезли с комфортом. Это с одной стороны. А с другой — машина служит залогом обещанного гонорара. Так что насчет денег переживать нечего.

— Ну, это совсем меняет дело! — воскликнул я. — Чего же мы стоим, поехали. Как говорят янки, время — деньги.

«Шевроле» плавно завелся, мощный двигатель приглушенно набирал обороты. Развалившись в кресле, я осматривался. В подобной машине еще не доводилось сидеть. Широкий, как в интуристовском автобусе, салон, кресла такие, что почти лежать можно, а заднее сиденье и вовсе размером с диван. Под передней панелью мирно соседствовали лазерный стереокомпактпроигрыватель и бортовой компьютер. Рулевая колонка, увенчанная миниатюрным кольцом спортивного руля, могла легко перестроиться под любого водителя как по длине, так и под любым углом.

— Комфортная тачка, — сделал я заключение.

— Американцы любят жить с комфортом, — согласился Андрей, трогаясь с места. Машина заскользила по грязной осенней листве, объехав зачехленную «копейку», выпорхнула между домами на улицу. Движение на дороге было слабеньким, столица только просыпалась. Вдавив до пола педаль газа, Андрюха подмигнул мне и добавил: — Не только комфортная, но и безопасная. Я багажник усилил тремя двадцатимиллиметровыми титановыми плитами.

— Зачем? — не понял я.

— Ну, я в багажник загрузил пять канистр с бензином, как говорится, на всякий пожарный случай. Черт его знает, как там на бескрайних просторах матушки-России с бензином. А так, по крайней мере, хоть какой-то резерв автономности.

— Это я понял, — кивнул я. — Броня зачем?

— Понимаешь, Глеб, если в Москве стреляют запросто, то почему в других местах не будут стрелять. Страна одна, люди одни и воспитаны в одном духе. Так что надо быть ко всему готовым.

— Всегда готов, — буркнул я. Меня стали потихоньку одолевать смутные сомнения. Снова почудился сладковатый запах мертвечины. Ой, не к добру все это. Некоторое время я молча смотрел в окно. Погода была пасмурной, тучи висели низко, но на улице явно посветлело.

Андрей достал из футляра сверкающую золотом шайбу компакт-диска, вставил в проигрыватель. Салон наполнился тягучим громоподобным грохотом «Пинк Флойда». Через десять минут заманили меня англичане своими музыкальными соплями, своими «Чилдрен», «Точер», и я возмутился:

— Поставь что-нибудь другое.

— «Скорпионс», «Кисс», «Роллинг-стоунз»… — Акулов начал перечислять на память западные группы.

— А просто «Русское радио» поставить нельзя?

— Нельзя, — последовал категорический ответ.

— Ладно, хорошо, тогда сделай потише и не мешай мне спать. — Я перебрался на заднее сиденье.

— Вери гуд, — отреагировал Андрей на мое поведение.

Кольцевая дорога осталась далеко позади, я прилично выспался и снова перебрался к Андрею, достав из своей сумки пакет с бутербродами, сделанными Натахой по особому рецепту специально для меня. Впрочем, ничего особенного — хлеб, сыр, зелень, ветчина, но вкусно. Съели, запили колой.

Жирной черной лентой бежал асфальт дороги, отмечая километраж столбами указателей да белым пунктиром, рассекающим трассу. Голые деревья, как голодные люди с плаката «Поможем голодающему Поволжью», тянули иссохшие руки-ветви к небу в мольбе о снеге. Снег для деревьев что одежда для людей: согревает от мороза, защищает от промозглого, колючего ветра. Не люблю осень — тоску нагоняет, уж лучше белая зима. Впрочем, еще лучше весна, весна в Париже. Впрочем, сколько я там был? Неделю. Чем занимался? Следил за толстой дурехой, которая ничего не придумала умнее, чем «снять» заморыша алжирца и притащить в свой номер. Дура, и нисколько ее не жаль, если навороченный благоверный в малиновом пиджаке свернет ей безмозглую головенку.

Воспоминания повлекли меня еще дальше в глубь времени. В моем мозгу полыхнули картины жаркого прошлого…

…Загруженные людьми и оружием две зелено-коричневые вертушки на предельной скорости неслись по коридору широкого ущелья. Несмотря на опасность столкнуться со скалами или получить в пузо очередь из «ДШКа», командование пошло на этот шаг. Скрытность доставки группы обеспечивала вероятность успеха в предстоящей операции. А ставки в этой игре были чертовски велики.

Наконец головной «Ми-8» начал снижение, в полуметре от каменистого дна ущелья из распахнутых дверей десантного люка посыпались бойцы, обвешанные оружием, в выгоревших на солнце до белизны комбинезонах и мятых панамах.

Старший группы майор Грысюк, широкоплечий детина с трехдневной щетиной, подмигнув, хрипло пропел:

— «Улыбнитесь, каскадеры. Ведь опасность — это все-таки игра». — А дальше голос майора звучал буднично и деловито: — Головной дозор — Макаров, Клочков, замыкающий — Рымбаев. — Повернувшись ко мне, Грысюк добавил: — Вам, май френд Глебушка, придется позаботиться о радиостанции. Берегите ее, мой юный друг, она наша страховка.

Взвалив на плечо ядовито-зеленый ящик радиостанции, левой рукой я сжал брезентовый ремень, а правой сдавил цевье автомата.

Когда из вида скрылась дозорная группа, майор негромко произнес:

— Ну, с богом, наша очередь.

Словно тени мы бесшумно двинулись по дну ущелья.

Мы — ударная группа спецподразделения КГБ «Каскад» (отсюда и прозвище «каскадеры»), в чью задачу входит борьба с душманским терроризмом, выявление иностранных шпионов, которые в Кабуле прикрываются всевозможными «крышами» от дипломатической до Красного Креста. И конечно же, оказание дружеской помощи ХАДу — афганской службе безопасности.

Солнце — безжалостное светило, даже здесь, на дне высокогорного ущелья, его лучи немилосердно жгли. В Афганистане я всего полгода, несмотря на несколько боевых операций, закончившихся плотным «огневым контактом», и звание старшего лейтенанта, в «Каскаде» я самый молодой. Здесь служат только офицеры, и даже те, что еще недавно были прапорщиками, попав в «Каскад», получали нижнее офицерское звание.

Под тяжестью полковой рации левое плечо стало немного неметь, но это еще не повод снимать железный ящик с плеча.

Впереди маячит белая от солнца спина Грысюка, опытный чекист-оперативник прибывший в Афган с Дальнего Востока, окунулся в войну, как в ледяную купель после жара бани. За три года «загранкомандировки» получил два ранения, пять орденов и внеочередное звание «полковник», которое застряло где-то в высоких кабинетах. Василий Гаврилович, несмотря на должность, звание и возраст, оставался для бойцов нашей группы Гарынычем — настоящим отцом-командиром, кто не только заботится о нас в бою, но и защищает перед вышестоящим руководством (были случаи).

Видимо, Грысюк что-то почувствовал, повернул свой небритый лик ко мне и спокойно поинтересовался:

— Ну что, Кольцов, помочь в переноске средств связи?

— Да нет, Василь Гарыныч, как-нибудь сам справлюсь.

— Ну-ну… — Майор зашагал дальше.

За очередным поворотом на нас обрушился горячий воздушный поток, как будто мы приблизились к мартеновской печи. — Узнаю дыхание пустыни, — хмыкнул Гарыныч, повязывая на лицо марлевый платок…

Пустыня дышала, все пространство до самого горизонт занимали серые пески. Раскаленный воздух колебался, создавая иллюзию движения барханов. Далекие песчаные холмы, то возвышавшиеся, то, наоборот, приседающие, казались гребнями морских волн. Дыхание пустыни сводило с ума не одного европейца, вздумавшего потягаться с силами природы.