Бандитский СССР. Самые яркие уголовные дела
Шрифт:
Привычка бравировать и красоваться однажды должна была подвести Пантелеева.
В то время сам Лёнька устроил в летнем Петрограде настоящий переполох. Он то вламывался в дом жертвы под видом матроса, то, используя тактику самочинщиков [2] , приходил на квартиры в кожаной куртке и фуражке, какие носили сотрудники ГПУ. Явно паясничающий налетчик не разбойничал, а проводил «обыски» и «изъятия улик». Причем часто жертвы до последнего не понимали, что их ловко обманывают. С верными «адъютантами» Гавриковым и Беловым они грабили пролетки, снимая с пассажиров кольца и часы. По ночам Пантелеев отсиживался у еще не раскрытых розыском сожительниц, щедро раздаривая им купленные на награбленные ассигнации «колечки с камушками» и пьянствуя.
Самоуверенность налетчика возрастала. Так, почти сразу после ограбления артельщика
«Руки вверх!» – не растерявшись, скомандовал немолодой сыщик, выхватывая бельгийский наган. Лёнька с Гавриковым даже не подумали выполнять приказ. В завязавшейся перестрелке Пантелеев со снайперской меткостью ранил Бардзая в грудь и, оставив того истекать кровью на полу, бросился бежать. Однако в этот момент ловушка захлопнулась – подоспевшие к «Кожтресту» сышики завязали с налетчикам ближний бой: Иван Бодунов с товаришами повязали Пантелеева в рукопашной схватке.
Несмотря на смерть боевого товарища, для работников УГРО, изрядно побегавших за Лёнькой, это был триумф. Следом за Пантелеевым и Гавриковым без особого сопротивления были арестованы Митька Корявый, Варшулевич и остальные члены шайки, которые покрывали грабителя, продавали ему оружие и помогали сбыть краденное. Лишившись руководства и свободы, они тут же явили свое нутро, закладывая и выдавая подельников.
Затем наступил период допросов, на которых Лёнька, явно хвастая, рассказывал о своих похождениях и планах. Он сам обратил внимание сыщиков на то, что не ограбил ни одного государственного учреждения, хищничая только в отношении ненавистных нэпманов. К слову, эта деталь, позволявшая народу представить Лёньку борцом за правое дело, вызывала новые вопросы и предположения. Так, Сергею Кондратьеву не давали покоя обстоятельства увольнения Лёньки из ВЧК. По версии Кондратьева, Пантёлкина могли выгнать из органов за произвол и вымогательство. Однако документального подтверждения этому не было, как, собственно, и номера приказа, свидетельствующего об увольнении Пантелеева. Такое часто встречалось у действующих сотрудников ВЧК, внедренных в преступную среду. Однако чекисты не торопились раскрывать карты или же выручать бывшего коллегу. Напротив, ГПУ ясно давало понять, что суд должен быть скорым и справедливым. О том, какие отношения связывали фартового налетчика с печально известным ведомством, оставалось только догадываться.
Это был один из самых громких процессов десятилетия. Народ не помещался в зале суда, а каждая мелочь, каждый жест или слово Пантелеева становились достоянием сотен ушей и глаз, облетая в сплетнях весь город и попутно обрастая массой невероятных подробностей. Лёнька, несмотря на свое печальное положение, держался браво. Издевался над медлительностью УГРО, шутил, цитировал поэтов и хулиганил, превращая серьезное действо в спектакль. Многие его подельники вели себя так же: старательно наглели и устрашающе ухмылялись из клетки, как дикие звери из зоопарка.
Одним он запомнился именно своей наглостью. Другие увидели Пантелеева, скрывающим внутреннее напряжение заделанной храбростью. Третьи просто получали удовольствие от остроумия грабителя, не упускавшего возможности приравнять себя к честным гражданам и всячески добивавшегося народной симпатии. Единственным моментом, когда Пантелеев потерял на миг самообладание, принято считать его извинения и признание собственной виновности в тот момент, когда решение суда стало очевидным. Неуклюжие и сбивчивые слова о молодости и раскаянии большинство восприняло как шутку, а не признак острого отчаяния.
Впрочем, уже на следующий день эта показательная сцена утратила свое значение, утонув в куда более шумном событии. В ночь с 10 на 11 ноября банда Лёньки Пантелеева, содержавшаяся в недрах похожего на монолитную скалу Третьего Исправдома, совершила побег. Сообщение об этом потрясло весь Петроград – случилось то, о чем все говорили, но мало кто верил, потому что из «Крестов» невозможно сбежать – ни сегодня, ни 100 лет назад. Эта печально известная в уголовном фольклоре тюрьма уже тогда славилась сложной системой безопасности, прочными железными дверьми и высокими стенами. Посрамившего отечественный «Алькатрас» налетчика народная фантазия наделила чуть ли не магическими способностями…
Сообщение
об этом потрясло весь Петроград – случилось то, о чем все говорили, но мало кто верил…После побега, задавшего столько хлопот уголовному розыску, знаменитый налетчик изменился. Его великодушие и притягательный образ борца за правду дали трещину после того, как Пантёлкин посмотрел в глаза смерти. Он испугался. И как любой испуганный человек, отказывающийся признать реальность, бросился в другую крайность – новая серия налетов и ограблений больше не выглядела шутливой забавой. Лёнька Пантелеев начал убивать. Стремясь справиться с колоссальным напряжением и преодолеть собственное нервное истощение, он стал злоупотреблять «марафетом» (кокаином) и еще более тяжелыми наркотиками, тем самым окончательно подрывая свою способность здраво оценивать ситуацию. Стал злым и подозрительным. Стал допускать ошибки, ценой которых становились жизни его подручных.
Ленинград. Марсово поле. Одно из любимых мест вечернего промысла короля налетчиков
Первым погиб Белов, постоянный член команды Пантелеева. Их встретили сразу после ограбления пролетки на Марсовом поле 30 ноября. В ответ на милицейские свистки убегающие бандиты открыли огонь. Поимщики также перестали церемониться, и Белов, получив пулю в спину, упал на холодные камни. Лёньке удалось оторваться от преследователей с помощью проезжавшего мимо трамвая, в который он запрыгнул на бегу. По слухам, после этого изрядно перенервничавший Пантелеев даже стал подумывать о побеге за рубеж, например куда-нибудь в известную мягким климатом Прибалтику. Тем не менее свое ремесло он бросать не собирался – ему была по вкусу собственная слава и громкие заголовки газет.
После очередного ограбления Пантелеев с братией, вместо того чтобы затаиться, решил отметить щедрый улов в известном в те годы нэпманском ресторане «Донон»: ему хотелось погулять на славу, а заодно и подкрутить усы уголовному розыску, которому Лёнька теперь уже не передавал приветы.
Праздник не удался. В самый разгар веселья, ближе к полуночи, в зале появились люди в кожаных куртках. У возглавляющего поимку Сергея Кондратьева везде были свои информаторы, в том числе в среде новоявленной буржуазии. В ресторане моментально запахло раскаленным свинцом.
Под визг наряженных барышень и их студенисто сползающих под столы кавалеров налетчики бросились бежать, но уже не полным составом. Давний компаньон Лёньки Варшулевич, изрешеченный пулями, погиб на месте. Верного «адъютанта» главаря, насмешливого гиганта Гаврикова, ищейки достали уже на улице. Не помогли ему ни настойчивое копирование издевательского стиля своего кумира, ни недюжинная силушка. Пантелееву опять удалось сбежать.
Известность Пантелеева делала его звездой местной прессы
«Заговоренный он, что ли?» – недоумевающими голосами переговаривались между собой сыщики, напрасно изучая ночные окрестности Марсова поля. Лёнька как в воду канул.
Тем не менее это была победа. Оставшийся без команды и без добычи Пантелеев теперь напоминал скорее сорвавшегося с цепи пса, чем настоящего волка. Уже потом, на последнем своем суде, изрядно исхудавший Дмитрий Гавриков расскажет, что после побега из «Крестов» дела банды шли не очень хорошо. Крупные куши закончились, и дело доходило до того, что им с Лёнькой приходилось грабить случайных прохожих, чтобы насшибать хоть какую-то деньгу. Гавриков до последнего верил, будто предводитель и в этот раз найдет способ выкрутиться: может, явится за ним прямо в зал суда или подкупит конвой, но спасет, как всегда спасался сам. Однако это был самообман: даже при большом желании Лёнька не сумел бы спасти подельника.
Вместо этого он одно время раздумывал о том, как свести счеты со своими поимщиками. Например, с Кондратьевым, которому неплохо было бы передать личный восторг с помощью револьвера. Но без толковой команды и собственных наводчиков (любимые Пантелеевым барышни, готовые за одно колечко рассказать, где можно поживиться, здесь были бессильны) затея провалилась. Невозможным оказался и побег из города, где Пантелеева искало не только УГРО, но и ГПУ. Ему приходилось скрываться в самых дальних своих логовах, у старых подруг, куда в любой момент могли нагрянуть сыщики; бороться с разыгрывающейся паранойей, когда он выбирался вечерней порой в полный влажного рваного тумана город. В таком осадном положении Лёнька Пантелеев отпраздновал, не снимая руки с нагана, Новый год.