Банка для пауков

Валико ждал, когда большинство людей Мирзы пройдут мимо. После этого он плавно нажал спусковой крючок.

Затем началось самое интересное. К дому стали подкрадываться омоновцы. Они приехали на двух автобусах, совершенно беззвучно. Люди в масках, касках и бронежилетах подобрались вплотную к дому, что было прекрасно видно в подзорную трубу ночного видения.

Наконец кто-то из начальства решился и отдал приказ. И сразу же дом оказался освещенным прожекторами и громкоговоритель заголосил:

— Внимание! Дом окружен! Мы предлагаем всем сложить оружие и выйти наружу с поднятыми руками!..

— Слушай! В чем дело!? — воскликнул Вахид, выходя на крыльцо дома. — Мы из служба…

И тогда Валико спустил курок. Вахид тяжело осел, схватившись за правый бок. Тимка затыкал пальцем в пульты, и из каждого окна дома раздался микровзрыв, создавая полное впечатление произведенного выстрела. Омоновцы открыли шквальный огонь. Засевшие в доме отвечали столь же азартным и частым огнем.

Шальная пуля срезала ветку в десяти сантиметрах от лица Валико. Он подобрал ветку, хлестнул ею по руке и, подойдя к машине, сказал:

— Спасибо, девушка, вы нам очень помогли.

Расчет его был точен. Едва лишь Алексей Иващенко услышал в трубке голос Ирины и ее слова о том, что она сейчас находится в логове бандитов, и что они хвастаются, что недавно убили племянника Мирзы, как он тотчас же поднял на ноги все Управление. Сказала она ему и примерный адрес своего местонахождения. Но он ее там, конечно, не нашел, хотя и нарвался на отчаянное сопротивление которое оказали при задержании сотрудники службы безопасности Мирзы.

— Теперь вы меня отпустите? — с надеждой спросила Ирина.

— Сожалею, — сказал Валико, — пока приказа не поступало. Но наверное, скоро отпустим.

И вся бригада выехала на старый водочный завод, где с недавних пор обосновался Тенгиз.

* * *

— Ты думаешь, это конец всей армии Мирзы? — оживленно воскликнул Тенгиз. — Великолепно!

— Если омоновцы их всех не перещелкают, то для последнего Пушкан оставил в доме мину.

— Отлично! — сказал Тенгиз. — Теперь пора нанести визит и самому Мирзе. Но вначале еще одна новость. Приезжает дядя Серго с сырьем для наших драгоценных таблеток. Днем я еду его встречать. Дела налаживаются.

— Тогда, может быть, отпустим эту девицу? — предложил Валико.

— Какую? — изумился Тенгиз. — Эту телевизионную шлюху? Да ты что?

— Она ведь нам помогла, вызвала ментов…

— Ты этим не гордиться, а стыдиться этого должен! — гневно вскричал Тенгиз. — Надо же, счастье какое — братву под ментов подставил. Пусть не наша братва, пусть враги они нам, пусть суки и чушки, но тогда мы и в глазах наших получаемся суками! Скажи, Рев! Как это со священными воровскими понятиями согласуется, Гамо?

— Никак не согласуется. — огорченные, закивали воры. — Если ты своего хочешь мочить — сам бери и мочи, но под ментовку братков подставлять — это последнее дело, это значит ссучиться.

— Поэтому тебе, Валико, от девки было бы лучше избавиться. И поскорее. Чтобы дядя Серго когда приехал, здесь все бы уже чисто было.

И, кстати, Тимку с собой прихвати, пусть осваивает понятия.

— А ему это зачем? — возразил Валико.

— Затем, что уже не ребенок, и пусть понимает, что нечего чужими руками жар загребать! Пускай пацан знает, что наша жизнь — это не только с салонов дань собирать, но еще и быть санитарами общества.

Говоря эти слова, Тенгиз невольно вытянул вверх указательный палец и стал удивительно похож на своего покойного отца. Он скосил глаза на Ирину, но она не могла оценить фразы, поскольку от всего услышанного находилась в глубоком обмороке.

В ту же ночь на Ленинградском шоссе

Очнулась она от тряски. Она лежала на полу под задним сиденьем джипа «судзуки» и была накрыта какими-то старыми одеялами.

Машину вел Тимка, а Валико, сидя с ним рядом, мастерил какую-то конструкцию из реечек, связывал их попарно крестом и потуже затягивал бечеву.

— Чего это ты делаешь, — не выдержав, спросил наконец Тимка.

— Хахматский крест.

— Крест? — изумился тот. — На могилу этой шлюхе?

— Хахматский крест не ставится на могилы. Он делается для жертвоприношения. Хахмати — это древний бог хевсурского народа. Он очень страшный и кровавый бог.

— А ты разве хевсур?

— Хевсуркой была моя бабушка. И не простой хевсуркой, а из очень древнего рода. И каждый ее потомок мужского рода обязан был становиться хуци.

— Ху… — прыснул Тимка, но тут же подавил смешок. — А что это такое?

— Хуци — это значит жрец. Они пользовались очень большим влиянием в нашем народе. Вот сейчас я вижу, что Хахмати явно отвернулся от нас. Вано отстрелили, Гиви… За ними последовала мать Тенгиза, дети, мой брат… Начались раздоры среди «старших». Молодняк тоже бузит. Словом, сейчас как раз самое время принести Хахмати очистительную жертву, умилостивить его. Кстати, очень хорошо, что тебя со мной послали, поможешь мне.

— Я? А при чем тут я?

— Пока я буду читать молитву, ты вот этим ножом, — Валико достал из бардачка и показал юноше тесак размером с саблю с зазубринами по лезвию, — вспорешь ей живот и вырежешь матку…

Юношу передернуло. Джип вильнул влево, вправо и съехал на обочину. Из проносившихся мимо машин полилась отборная матерная брань. Юноша выскочил из машины и недавний обильный завтрак, состоявший из трех чебуреков и литра кефира оказался на земле.

— Что это с тобой?

— Кажется э-э-э отравился чем-то, — объяснил Тимка. — Послушай, ты не мог бы сесть за руль? А то меня чего-то мутит. О, Боже, что эти негодяи кладут в свои чебуреки!

— Пожалуйста.

Они поменялись местами, Тимка заглянул под заднее сиденье и встретился взглядом с расширенными от ужаса глазами женщины. Широкая полоса скотча перетягивала ей рот.

— Послушай! — решительно заявил Тимка. — Я Тенгиза вообще-то очень уважаю. Если он мне приказал убить человека, я конечно убью кого хочешь. Но совершать там какие-то обряды, жертвы… Я вообще христианин, ты знаешь? И это тебе не фигли-мигли. У меня по каратэ черный пояс. Я стреляю: десять из десяти выбиваю! У меня рука не дрогнет человека убить! Я кого хочешь убью: хочешь зарежу, хочешь пристрелю. Но я убиваю по всем правилам. Понимаешь? Как настоящий киллер. Подошел, пристрелил, ушел.

— Так что ты мне предлагаешь, в одиночку приносить жертву?