Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход

Ты должна ехать. Вот что сказала мне Брианна. Только ты можешь вернуть его.

Мне вдруг пришло в голову — впервые за все это время, — что моя дочь, возможно, говорила совсем не о Роджере…

Это был долгий путь через горы, и он казался еще длиннее и утомительнее из-за совершенно зимней погоды. Было даже три дня, когда вообще оказалось невозможно двинуться с места; когда мы с утра до ночи просто сидели, съежившись, под нависшим над нами скальным козырьком, или прятались в роще, сбившись в кучу ради защиты от ветра.

Когда мы перевалили через высшую точку горного хребта, идти стало немного легче, хотя температура воздуха все понижалась и понижалась по мере того, как мы продвигались на север. Иногда нам приходилось ужинать всухомятку, потому что мы не могли разжечь костер из-за ветра или снегопада. Но каждую ночь я лежала рядом с Джейми, прижавшись к нему, и мы превращались в кокон, обернутый мехами и одеялами, и делились теплом.

Я тщательно вела счет дням, отмечая каждый из них узелком на куске плетеного шнура. Мы выехали из Речной Излучины в начале января; февраль уже подошел к середине, прежде чем Онакара показал нам на вившийся вдалеке дымок, отмечавший местонахождение поселка могавков, тех самых, которым Онакара с приятелем передали Роджера Уэйкфилда. Змеиный город — так, по его словам, называлось это поселение.

Шесть недель прошло, и срок у Брианны уже подошел к шести месяцам.

Если мы сумеем вернуть Роджера достаточно быстро… и если он окажется в состоянии проделать верхом обратный путь, мрачно напомнила я себе… и если могавки не продали его кому-нибудь еще… или он не умер, добавил холодный голос, прозвучавший в моей голове… ну, тогда, пожалуй, мы отправимся назад без промедления.

Онакара был склонен проводить нас прямо в само поселение, но это ничуть не прибавило мне уверенности в благополучном исходе нашего предприятия. Но Джейми поблагодарил его и отослал прочь — с одной из лошадей, хорошим ножом и флягой виски в качестве благодарности.

Все остальное виски мы тщательно прятали, закопав на достаточном расстоянии от поселения.

— А они поймут, что нам нужно? — спросила я, когда мы наконец снова вскочили в седла. — Язык тускара похож на наречие могавков? Или это один и тот же язык?

— Ну, не совсем один и тот же, тетя, но они очень похожи, — сказал Ян. Шел легкий снег, и снежинки цеплялись за его ресницы, сразу же тая. — Ну, может, между ними такая же разница, как между итальянским и испанским. Но Онакара говорит, что их старейшина и еще несколько человек немного говорят по-английски, хотя по большей части стараются обойтись без этого. Могавки ведь вместе с англичанами сражались против французов, так что наверняка там кто-нибудь нас поймет.

— Ладно, хорошо, — Джейми улыбнулся нам и положил мушкет поперек седла перед собой. — Вперед, и попытаем удачи!

Глава 54 Плен

Февраль 1770 года

Роджер провел в деревне могавков уже почти три месяца, если верить узелкам, завязанным на его бечевке. Поначалу он не знал, кто они такие; видел только, что они отличаются от тех индейцев, что взяли его в плен… и что захватившие его краснокожие боятся этих других индейцев.

Он стоял, онемев от измождения, пока те люди, которые поймали его, что-то говорили, показывая на него пальцами. Новые индейцы выглядели совсем иначе: они были одеты тепло, с явным расчетом на сильные холода, в меха и кожу, и на многих мужских лицах Роджер заметил татуировки.

Один из них ткнул в Роджера концом ножа, требуя, чтобы пленник разделся. И ему пришлось стоять обнаженным в центре длинного деревянного строения, а вокруг стояли мужчины и женщины, показывая на него и насмехаясь над ним. Его правая нога сильно распухла; в глубокий порез, похоже, попала инфекция.

Он еще мог ходить, но каждый шаг вызывал острую боль во всей ноге, и его время от времени начинала трясти лихорадка.

Индейцы начали толкать его, подгоняя к двери строения. Снаружи доносился сильный шум. Роджер быстро узнал, кто издавал все эти звуки; рядом с длинным домом стояли в два ряда громко кричащие дикари, и каждый из них был вооружен прутом или дубинкой. Кто-то подошел к Роджеру сзади и ткнул его ножом в ягодицу; Роджер почувствовал, как вниз по его ноге побежала теплая струйка крови. «Cours», приказали ему. Беги.

Земля вокруг была хорошо утоптана, снег превратился в грязный лед. Он обжигал ступни Роджера, как раскаленная плита, а его продолжали толкать в спину, загоняя в кромешный ад, полный взбесившихся демонов.

Он в основном умудрялся держаться прямо, лишь изредка кренясь то в одну сторону, то в другую, а дубинки колотили его по спине, а прутья хлестали по ногам… Избежать ударов было невозможно. Все, что он мог сделать, так это продолжать идти, и как можно скорее.

Когда он был уже близок к концу пытки, какая-то дубинка взвилась особо стремительно — и опустилась прямо на его живот; Роджер согнулся пополам — и тут же получил удар по голове, за ухом. Он повалился в снег, как тряпичная кукла, но его кожа почти не чувствовала холода.

Удар прута обжег его ноги, потом его хлестнули по ягодицам. Роджер рефлекторно поджал ноги, перевернулся — и обнаружил, что вполне устойчиво держится на четвереньках и продолжает продвигаться вперед, а из его носа обильно течет кровь, а рот забит мерзлой грязью…

Роджер все же добрался до выхода из ада, и вместе с последним ударом, рассекшим его спину, ухватился за шест длинного вигвама и с трудом, в несколько приемов, поднялся на ноги. Он повернулся к ним лицом, крепко держась за шест, чтобы не упасть.

Индейцам это понравилось; они смеялись, глядя на него, одновременно издавая высокие визгливые крики… Роджеру все это казалось похожим на лай стаи бродячих собак. Он низко поклонился и снова выпрямился, и голова у него ужасно закружилась. Индейцы засмеялись громче. Что ж, он всегда знал, как привлечь внимание толпы…

Потом его отвели в помещение, дали воды, чтобы он умылся, накормили. Ему вернули рваную рубашку и грязные бриджи, но не пальто и ботинки. В длинном доме было тепло; в нем, расположившись в ряд, горели несколько костров, и над каждым в кровле была прорезана дыра для вытяжки дыма. Роджер забрался в угол и заснул, прижимая ладонью небольшую выпуклость на шве своих бриджей.

После этого вступительного представления могавки практически перестали обращать на Роджера внимание, но и не проявляли к нему особой жестокости. Он стал просто рабом в длинном вигваме, он работал на всех, кто там жил. Если он не понимал какой-то приказ, ему показывали, что нужно делать, — но только один раз. Если он отказывался выполнять работу или делал вид, что все равно не понимает, его били, и он перестал протестовать. Но кормили его могавки, тем же, что ели сами, и выделили хорошее место для сна, в конце вигвама.