Барбаросса
Шрифт:
– А морду ему набили? Лучше всего – бить в морду…
Но как бы ни сортировал своих генералов, непреложным оставалось правило: все успехи на войне принадлежали несомненно «гению» Сталина, а в случае поражений виноватыми останутся те же самые Иванов, Петров да Васильев… Вот он, изворот азиатской психологии, вот он, патологический выверт болезненной самоуверенности и гипертрофированной самовлюбленности!
Между тем в сознании народа не одни генералы виноваты, а кое-кто и повыше, и Сталин чувствовал себя в пиковом положении. Не он ли, мудрый и гениальный, на весь мир издал торжествующий клич о том, что 1942 год станет годом победного апофеоза,
Иосиф Виссарионович уже давненько, еще со времен Барвенково, не раз подумывал, что виноват-то маршал Тимошенко, однако, обвини он маршала, тогда косвенно и сам останешься виноватым. Лучше уж убрать Тимошенко потихоньку, шума не делая, а вот… кого подсадить на высокий пост командующего Сталинградским фронтом, сейчас едва ли не самым тревожащим? Если бы Сталинград оставался прежним Царицыном, так черт с ним, не так уж страшно, но город-то носит его имя… Да, вопрос сложный.
Москва – Кремль. Сталин – Хрущев. Беседовали.
Никита Сергеевич хотя и приехал из Сталинграда, но обстановки на фронте не ведал, зная лишь одно – обстановка паршивая и никаких перемен к лучшему не предвидится. Сталин об этом был извещен гораздо лучше Хрущева, в разговоре он точно называл имена генералов, не ошибался в нумерации полков и дивизий, потом упомянул генерала Еременко, высказав сожаление, что тот еще в госпитале, ранение у него тяжелое… Без предисловий был задан вопрос в упор:
– Кого нам назначить командующим?
Ясно, что судьба Тимошенко уже решена и ему командовать уже не придется, потому Хрущев о маршале больше не заикался. На вопрос же удобнее всего отвечать своим вопросом:
– А вы, товарищ Сталин, кого бы считали нужным сделать командующим Сталинградским фронтом?
Сталин опять стал говорить о Еременко, упомянул, что отлично показал себя генерал Власов (в ту пору еще не сдавшийся в плен немцам и бывший одним из любимцев Сталина).
– К сожалению, – говорил Верховный, – Власов сейчас задействован на другом фронте и сидит там в окружении… Так называйте кандидатуру, пригодную для обороны Сталинграда.
Хрущев вертелся и так и эдак, ссылаясь на то, что знаком только с теми людьми, с которыми имел дело на фронте, но Сталин прилип к нему как банный лист, и Хрущев понял, что ему сейчас хоть с потолка снимай, но дай срочно командующего.
– Правда, есть у нас такой вот Гордов, – сказал он.
– Гордов? – переспросил Сталин.
– Хотя, честно говоря, много у него недостатков.
– Какие же? – заинтересовался Сталин.
– Сам-то он вот такого роста, щупленький, как недоносок, но очень грубый. Дерется! Бьет даже командиров, и в его армии нет людей, которые бы любили его и уважали.
– Это хорошо, – сказал Сталин, уже начиная испытывать симпатию к Гордову. – Это хорошо, что Гордов не боится дать в морду… Такие люди особенно нужны нам сейчас!
Решили. 27 июля Чуянова навестил мрачный, как туча, генерал Герасименко, ругал жарищу проклятую (хоть бы поскорее осень пришла), печалился о делах обороны города, и мнение его отчасти совпадало
с недавним мнением генерала Чуйкова – Волга отрезала тылы от фронта, словно голову от туловища.– Посуди сам, Семеныч! Тылы-то наши в Заволжье, а фронту, очевидно, быть в городе. Наш правый берег – еще так-сяк, он обжитый, пусть и худые дороги, но все же проехать можно. А на левом берегу – пустота и безлюдье, ковыль да бурьян, верблюды шляются, даже куста нет, и только железная дорога, каких свет не видывал: прямо на земле рельсы уложены…
Высказался от души Герасименко, потом объявил:
– Новость у нас: нет больше Тимошенко, сняли.
– Кто же теперь станет в Сталинграде командовать?
– Генерал-лейтенант Гордов, который и поговорить-то с людьми не умеет. Правда, Никита Сергеевич при нем же останется, как и был, членом Военного совета фронта. Вот такие дела…
Странно! А если бы Гордов не махал кулаками? А если бы Гордов не прославился «матерным правлением»? А если бы Хрущев не вспомнил его? Может, и не было бы этого Гордова в истории величайшей битвы на Волге.
Писать об этом даже как-то неловко! Стыдно.
………………………………………………………………………………………
В редкие минуты затишья со стороны зоопарка слышался над Сталинградом жалобный, но могучий рев – это трубила слониха Нелли, никак не понимавшая, почему в такую жарынь ее перестали водить к Волге, чтобы она купалась. Фронт приближался, а среди военных странно было видеть командира в зеленой фуражке пограничника, и фронтовики иногда злобно окликали его:
– Эй ты… граница на замке! Где же ты нашел границу свою? Неужто на Волге? Хоть бы фуражку снял. Постыдись!
– А граница вот здесь, где я стою, – не обижаясь, отвечал пограничник. – Это по вашей вине граница передвигается, вот и я передвигаюсь вслед за вами. Все зависит от вас, ребята, чтобы от Волги я вернулся опять к Бугу…
Тяжко было сталинградцам покидать свой город, где они росли и мужали, старики даже плакали порой, говоря:
– Господи, да в подвале отсидимся. Нешто вы не люди? Ой, да не толкайте меня. Мы же здесь сызмальства, у нас и могилки-то дедовские вон тут недалече… Я же не сталинградский, я же ишо – царицынский, понимать надо!
Чуянов выбрал свободную минуту, чтобы навестить здание сталинградской тюрьмы, которая за эти дни превратилась в общежитие. Всюду, куда ни глянешь, женщины куховарили, простирывали в тазах бельишко, малолетки просились у матерей «а-а», на горшок. По длинным тюремным коридорам мальчишки гоняли на самокатах, детвора играла в пятнашки.
– А вы, друзья, эвакуироваться не собираетесь?
– Ни в жисть! – отвечала за всех бойкая старушенция с бельмом на глазу. – Эвон, стенки-то здесь каковы, будто в крепости какой. Я в своей одиночке даже занавесочки развесила… Здесь не страшно! Уж что-что, а тюрьмы-то у нас наловчились делать. Никакая бомба не прошибет…
11. ДИРЕКТИВА № 45
Немцев было много. Так много, что, занимая станицы, они разом вычерпывали до дна колодцы, вламывались в дома:
– Матка, вассер, матка, кур… матка, яик!
После них генералу Итало Гарибольди оставалось давить кошек, а румыны глодали свою кукурузу. Глядя, как прокатывается мимо немецкая мотопехота, хорваты говорили:
– У, собачье мясо! Пешком не любят ходить…
Паулюс в приказах по армии призывал солдат не смотреть свысока на своих союзников, находил доходчивые слова: