Бард
Шрифт:
Фома тихо запел:
Что за воин лежит на дне, ноги его в тени, его голова в огне, ныне, о воины Дельты, настали черные дни, я сам затворил ему веки, кто позавидует мне?Он взял охапку копий и высыпал их в воду; копья легли на дно, взбаламутив ил, и он больше не видел лица Ингкела. Он ударил шестом, и лодка,
Словно падала и разбивалась ваза, красивая разноцветная ваза с Суши, которую он в детстве взял в руки, чтобы налюбоваться как следует, и не удержал.
Он, по-прежнему подняв лицо к прожектору, встал в лодке, расставив ноги, чтобы не упасть, и закричал:
– Эй, на вышке!
– Стой, где стоишь!
– прокричали с вышки.
– Кто ты такой, парень?
Прожектор чертил дугу света, открывая чужим взглядам одежду из рыбьей кожи, его собственную бледную кожу и волосы, подвязанные, как для битвы.
– Перевертыш!
– сказал он.
Рядом раздался всплеск. Пуля ушла под воду, окруженная серебряными пузырьками. «Следующая уже не будет просто предупреждением», - подумал он.
– Сюда идут кэлпи, - крикнул он, и лодка плясала на волнах в свете прожектора, - много кэлпи! Объявляйте тревогу! Тревогу всем! Всем постам! Поднимайте вертолеты!
– Что ты врешь, парень!
– крикнули ему с вышки.
– Они сроду не нападали открыто. А вчера мы задали им такого жару, что они не скоро очухаются.
– Я говорю правду, - крикнул, захлебываясь слезами, маленький мальчик в нем.
– Пожалуйста, поверьте! Сюда идут кэлпи, они всех убьют, их много, я сам видел…
– Я открываю ворота, - сказал голос.
– Проходи, только быстрее.
Заскрипел ворот, и секция решетки поднялась настолько, чтобы в нее мог, пригнувшись, проскочить человек на лодке, и вновь опустилась.
Он зачалил лодку у подножия вышки; наверх вели железные скобы, они оставляли на руках следы ржавчины. «Сколько железа, - подумал он, - зачем столько железа, когда можно договориться с деревом?»
– Стой спокойно, парень, - сказали ему.
– Руки за голову! Чужие руки быстро, профессионально обшарили его.
– Так и стой! Если ты вырос у кэлпи, они могли научить тебя всяким чудным штукам…
– Я бард, - сказал он, - бардов не учат убивать. Но сейчас сюда придут кэлпи, тысячи кэлпи, и каждый умеет убивать. Пожалуйста, свяжитесь с остальными постами, ну пожалуйста!
Один из дежурных пожал плечами и сел к рации. Фома видел только его спину и голову в венце наушников. Остальные по-прежнему держали Фому под прицелом.
– Я опередил их ненамного, - сказал он.
– Они скоро будут здесь. И они готовы умереть.
– Это мы им обеспечим, - пообещал дежурный. Далеко за горизонтом взвыла первая сирена, вскоре все пространство вокруг оказалось пронизано их ядовито-желтым пунктиром.
– Ну вот, все в порядке. Объявлена общая тревога. Почему ты плачешь, парень?
«Я дважды
предатель, - думал Фома, - сперва, потому что я пел для них, а теперь, потому что убиваю их. Но лучше так… потому что они самоубийцы, они готовы умереть и умрут, но мой отец останется жив. И никто не примет мою маму за дочь-сестру».Внизу к шуму волн примешался грозный крик наступающих кэлпи.
Отсюда он казался бледно-красным, точно размазанный след светлой артериальной крови.
– Ты был прав, парень, - удивленно сказал дежурный.
– Никогда такого не видел!
Он был еще очень молод и родился уже после последней войны.
– Да их тысячи!
– Все кэлпи Дельты!
– согласился Фома. Он отчаянно тер лицо, горевшее от слез и стыда.
– Погодите! Я хочу с ними поговорить!
– Ты хочешь пулю, - уточнил молодой дежурный.
– Нет! Дайте мне мегафон. Я попробую остановить их. Я бард.
– Какой еще на хрен бард? Что ты несешь, малый?
– Я их бард! Они не могут воевать без меня.
– А ты, значит, от них сбежал. Ну-ну… Я такого наглого вранья еще в жизни не слышал!
– Дай ему мегафон, Янис. Пускай попробует, - вмешался тот, что постарше, - сдается мне, что большого вреда от этого не будет. Может, он разбирается в этих жабах. Сколько ты с ними прожил, малый?
– Не знаю, - сказал Фома, - там все непонятно.
Он принял теплый мегафон и свесился с наблюдательной вышки. Прожектор очерчивал только его силуэт, и он боялся, что кто-то из кэлпи пустит в него копье прежде, чем узнает его.
– Стойте!
– закричал он, и голос его распахнулся над водой веером лилового эха.
– Стойте, воины Дельты! Я ваш бард! И я не буду петь эту битву!
– А-а-а!
– было ему ответом.
– Говорю вам - уходите! Эта битва не для вас! Эта битва будет последней!
– А-а-а!
– Бард!
– разобрал он среди ритма, выбиваемого древками копий.
– Бард!
– Битва! Последняя битва!
– Что-то ты не то говоришь им, парень, - с сомнением в голосе произнес тот, что старше.
– Нет!
– в ярости завопил Фома, собрав последние силы.
– Я ухожу от вас! Тогда я больше не ваш бард! Я буду петь людям! Не вам!
– Какая разница, кому поет бард?
– крикнули снизу, совсем близко.
– Главное - он поет.
– А-а-а! Бард! Битва! Последняя битва!
Лодки придвинулись еще ближе, кэлпи попрыгали на решетку, некоторых свела судорога, и они повисли, точно черные муравьи, но другие, размахивая копьями, карабкались по проволоке вверх, оставляя на остриях колючек клочья рыбьей кожи и плоти.
– Ты уж извини, парень, - сказал тот, что старше. Он неслышно подошел сзади и прикладом автомата ударил Фому по голове.
– Не ставьте ему больше выпивки, - сказал хозяин винарни. Он хорошо относился к Фоме, потому что тот был чем-то вроде местной достопримечательности, а у каждой приличной винарни должна быть местная достопримечательность.
– А то он опять заведется. Он уже спел одно и то же по второму кругу.
– Брось, Юхан, - сказал посетитель, - твой гроб с музыкой еще хуже. Ты когда еще обещал обновить его?