Бардадым – король черной масти

Костя глядел уже не в лицо Клушина, убедившись, что в лице его едва ли что вычитаешь, настолько Клушину удавалось сохранять самообладание, – он глядел на узкую полоску шрама над его правым виском: вот она-то и выдавала, что происходило в Клушине, что он старался всеми силами в себе удержать. По тому, как лиловатая эта полоска вдруг побелела, слилась с окружающей кожей и тут же обозначилась опять ясно и стала розоветь, наливаться свежей кровью, – он точно уловил тот миг, когда Клушин понял, что речь идет о нем, что «гражданин Икс» – это не кто иной как он. Поза его уже потеряла бывшую в ней естественность, хотя он не передвинулся, не изменил ее. Теперь в ней была одна напряженная, скованная застылость. Чтобы не обнаруживать перед Костей своего интереса к рассказу о похождениях Икса, он слушал абсолютно молча, не подавая голоса; чутье его, как видно, все же не отличалось тонкостью: он не догадывался, что при его намерении было бы вернее все же время от времени что-то говорить, вставлять в Костину речь свои реплики. Правая его рука в рельефно вздутых венах отяжеленно лежала на столешнице; пальцами он механически катал попавший под них хлебный мякиш.

А Костя уже рассказывал о последних событиях войны, о том времени, когда Советская Армия, освободив оккупированные области, уже пересекала государственную границу, чтобы окончательно сокрушить врага на его земле.

– … вот тут Икс и призадумался… Понял он, что дело для его хозяев, а, стало быть, и для него – оборачивается худо. Отступать с ними в Германию? Они и там не удержатся, это ясно, еще несколько месяцев, и фашистам —полный каюк… Надо, пока не поздно, от них откалываться, менять шкуру… Это он нам тоже еще расскажет, как документы себе чужие добыл: обшарил ли убитого, сам ли этого человека застрелил – солдата Советской Армии… Взял он у него солдатскую книжку, а капсулу с фамилией и прочими данными на бумажной ленте, которую при себе в специальном брючном кармане каждый фронтовик носит, взять не догадался – чтоб сделать труп совсем уж безымянным. Может, спешил, может, за мелочь посчитал, а может, просто не пришло в голову. Не подумал, что промах этот когда-нибудь, а даст о себе знать, и все-то наружу и выплывет… Но тогда у него удачливо вышло, гладко – оказался он опять на нашей стороне, только под другим именем. Война скоро кончилась, поехали все по домам, а Иксу куда? В свою деревню вернуться нельзя, фамилия другая. В тот адрес, что в документах, – рожа другая. Значит, надо забиваться в совсем чужие края, где ни своих знакомых, ни того, чьи документы, где ни одна собака не опознает…

На часах было уже без десяти…

– Обжился Икс в новых краях, обладился. Годы бегут, и столько их уже минуло, что он даже за прошлое свое опасаться почти что перестал, уверовал: было да сплыло, никогда уже не воротится… Не предвидел он только одного, этот Икс, что живет тут Извалов, который в той же дивизии служил, и друг он Артамонову, и что хоть гора с горой, как говорится, не сходится, а люди, как далеко их ни разбросай, все-таки, случается, сойдутся, и Артамонов возьмет да и приедет сюда собственной персоной. И так оно получится, что, когда он приедет и сойдет с поезда в Порони и станут они с Изваловым искать попутную на Садовое машину, тут им Икс случайно и подвернется…

Тяжелая, в буграх вен, рука Клушина все катала, катала пальцами хлебный катышек… Он по-прежнему сидел застыло, только раз, будто в непроизвольном движении, так просто, повернул голову в сторону печи. Костя уловил, куда он поглядел – на край лежанки, на стоящий там чугунный угольный утюг…

– Икс Артамонова, надо полагать, узнал сразу, с первого же взгляда. И потому, что хорошо его помнил – комиссар-то в полку один, и потому, что у него была очень уж примечательная внешность: пятнистая кожа на лбу. Есть люди, отличающиеся такой особенностью – как лето, так у них на лице или на шее, на груди или на руках, всегда в одном и том же месте, выступают розовато-коричневые пигментные пятна… Извалов и Артамонов поджидали попутную машину у переезда, за шлагбаумом, – тут они и остановили Икса. Что было ему делать? Тем более что сначала он притормозил грузовик, а потом уж узнал Артамонова. Не бежать же? Он их посадил. Грузчик в этот раз сидел в кабине, Извалов с Артамоновым залезли в кузов, на мешки. На одно оставалось надеяться Иксу – что Артамонов не приглядится к нему и его не узнает. Доехали до села. Учитель и его гость слезли, поблагодарили. Икс делал вид, что ему крайне некогда, и хотел поскорее от них уехать, но Артамонов, так как Икс взять деньги отказался, с особенной сердечностью пожал ему руку и, пожимая, задержал свое рукопожатие и пристально поглядел Иксу в лицо. Спросить он ничего не спросил, и ничего не сказал такого, чтобы Иксу стало ясно, что Артамонов его узнал. Скорее выглядело так, что он не узнал. Но все-таки какие-то смутные воспоминания, смутные мысли у Артамонова, когда он жал Иксу руку, промелькнули… Тут может показаться странным, откуда такие тонкие подробности, – перебил Костя самого себя. – А это, между прочим, очень просто. Людям лишь только кажется, что они мало видны для окружающих, на самом же деле всегда находится кто-то, кто их видит, наблюдает и запоминает увиденное, оставляет его в своей памяти. Пусть даже увидено немногое, но это немногое, если умело им распорядиться, потом может выполнить роль косточки, по которой ученые безошибочно воссоздают весь остальной костяк. В данных обстоятельствах такими свидетелями оказались, помимо грузчика, еще несколько человек, случайно проходившие по улице или так же случайно видевшие эту сцену со своих дворов, со своих огородов, – ведь как раз было время весенних огородных работ. Свидетели запомнили не только то рукопожатие, про которое я рассказал, но и еще кое-что. Когда Извалов и Артамонов пошли по улице, Икс, спрятавшись за грузовик, как будто для того чтобы что-то в нем проверить, стал осторожно следить за ними. Ему хотелось знать – оглянется ли на него Артамонов. Если оглянется, значит, Артамонова занимает мелькнувшее у него воспоминание, значит, он задержался на нем мыслью, хочет его прояснить и, значит, дело плохо, так как Артамонов может окончательно все вспомнить и его узнать. Извалов и Артамонов отошли шагов на тридцать-пятьдесят, и Артамонов действительно обернулся и поглядел на грузовик, о чем-то говоря с Изваловым. При этом у него было такое выражение, как будто его что-то очень заботит или он хочет что-то разгадать. Но Артамонов за свою жизнь повидал такое количество людей, а то, что всплыло в его сознании, было пока еще так зыбко и смутно, что ни с чем определенным оно не связалось. К тому же Извалов, не осведомленный, видимо, над чем раздумывает Артамонов, отвлек его внимание: взял под руку и стал показывать на здание школы и пристроенный к нему гимнастический зал. Пока не вошли они в переулок и в калитку дома, Икс следил за ними, прячась за грузовиком. Но больше Артамонов не оглянулся. Как видно, его целиком занял разговор о школе и переустройствах в ней; Извалова они очень увлекали, ведь многое делалось по его предложению, и когда он начинал рассказывать, его можно было заслушаться.

А Икс остался очень встревоженный. То, что Артамонов его не вспомнил, нисколько его не успокоило. Не вспомнил сейчас – вспомнит потом: завтра, послезавтра… И если вспомнит? Нет, вспомнить он не должен! Нельзя до этого допустить. Ведь это же Иксу смертный приговор!

Скинув мешки, Икс поехал в Поронь снова, за последней партией груза. Всю дорогу он усиленно думал. Он понял, что еще располагает временем. Если даже предположить, что Артамонов уже вспомнил, то и тогда время у него еще есть. Не станет же он сразу об этом заявлять? Его, безусловно, смутит другая фамилия, появятся законные сомнения в своей догадке; как серьезный человек, понимающий свою ответственность, какие последствия могут вызвать его действия, он сочтет необходимым получше все уточнить, проверить, прежде чем делиться с другими. Если же он и скажет кому-либо, то разве что только одному Извалову, и до завтрашнего утра они, конечно, еще ничего против него не предпримут. Значит, ему дается ночь, и за эту ночь надо успеть!..

По пути в Поронь Икс сложил себе план, как действовать. Все, что он потом делал в Порони и на пути обратно, он делал уже не просто так, а по этому плану, имевшему одну определенную, конкретную цель – убрать Артамонова, чтобы он уже никогда не заговорил как свидетель, как разоблачитель…

– Т-ты это ж-ждешь, что ль, к-кого, что на часы п-поглядываешь? – с запинкой, вклиниваясь, спросил Клушин.

По логике избранного поведения, то есть притворяясь все еще не понявшим, ему для натуральности уже давно полагалось поинтересоваться – какой же это совхозный шофер подразумевается под Иксом: шоферов-то в совхозе не так уж много, все наперечет…

– Часы? Ехать надо, вот и смотрю, – отозвался Костя небрежно. – Ну, досказывать дальше?

– 3-занятно… – ответил Клушин, с видным усилием одолевая что-то в себе. И даже сделал попытку улыбнуться. Улыбка вышла у него вымученная, неживая, больше похожая на болезненную гримасу.

– Дальше было так. В Порони нагрузили мешки – опять тот же суперфосфат. Икс стал тянуть время, потому что выехать рано ему не годилось, – пошел в контору расписываться за груз, заняло это ровно три минуты, но он еще с полчаса там околачивался, просто так, делая вид, что ему что-то нужно. Один служащий даже спросил – чего это он прохлаждается? Икс ответил, – дескать, жду начальника. Но когда начальник явился, Икс в кабинет к нему не пошел, а вышел из конторы, отправился в центр поселка, пошатался там без дела, потом купил пол-литра водки в бакалейной лавке, упрятал ее в карман и вернулся к машине. Там стояли лохмотовские бабы, стали просить, чтоб взял, но Икс никого не посадил, люди были ему только помеха. Поехали. Но все равно для задуманного Иксом было еще слишком рано. И, кроме того, надо было проделать еще одну операцию с грузчиком. Поэтому, свернув на пустынную садовскую дорогу, Икс машину остановил и предложил грузчику выпить. Водку он распределил таким образом, что влил в грузчика почти всю бутылку, надеясь, что от сильного опьянения тот уже не сможет верно определять расстояние, время и судить о происходящем. Именно такой спутник ему и нужен был, ибо в дальнейшем Икс предполагал, если бы возникла необходимость, использовать грузчика как свидетеля своего алиби.

Грузчик пил на пустой желудок, водка подействовала на него крепко и надолго, однако не так, как рассчитывал Икс – рассудок и ориентировку он все же не потерял, и события той ночи, их время, место в памяти у него сохранились. Так что теперь он действительно представляет серьезного свидетеля, но только не в пользу Икса.

Напоив грузчика, Икс тронул машину дальше и двигался с таким расчетом, чтобы часам к десяти вечера находиться от села на расстоянии девяти-десяти километров. Когда достигли каменного придорожного столба, он остановил грузовик, вышел из кабины, повозился у заднего колеса и заявил грузчику, что шина лопнула, надо ее чинить, но для этого нет монтировок, их у него взял накануне кто-то из шоферов и не возвратил. Чтобы шина производила впечатление поврежденной, на тот случай, если бы грузчик вздумал вылезть из кузова и поглядеть на колесо, Икс, надавив на ниппель, выпустил из камеры воздух. А монтировки он еще прежде засунул подальше, под сиденье, их у него и не брал никто, они были при машине – так устанавливается это из показаний совхозного автомеханика, вспомнившего, что именно в это утро он производил очередную проверку технического состояния грузового автотранспорта, и даже составил об этом соответствующий акт. Он, кстати, сохранился и разыскан в документах автобазы… Грузчик же не знал того, что монтировки при машине, и поэтому без всякого сомнения, как должное, принял заявление Икса о том, что тот пойдет в Афонины Хатки к шоферу Павлу Романову, который после работы не оставляет свой грузовик в совхозном гараже, а приезжает на нем домой, потому что из села до хутора далеко ходить и большая трата времени.

Итак, Икс пошел. Но пошел не в Афонины Хатки, а прямехонько, по полям, тропками, дорожками, в Садовое… Хитро было задумано, правда? – приостанавливаясь, спросил Костя у Клушина.

Клушин молчал. Шрам на его лбу багровел.

– Коряво! – презрительно сказал Костя. – Разве ж это алиби? Так, дешевая самоделка. Дилетантщина. Расчет на простачков. Для настоящего сорганизованного алиби нужно семь пядей вот тут иметь! – выразительно показал он на лоб. – Тончайший расчет, чтоб даже на логарифмической линейке все сошлось, ниточка в ниточку… И вообще, должен сказать, научный анализ показывает, фальшивые алиби чрезвычайно редко удаются. Может быть, только одно на сотню случаев. Алиби – это вещь нежная, хрупкая, чуть-чуть где-нибудь в одном месте не так – и все ломается… Вот этот Икс – ведь думал, наверное, он всех хитрей! А с арифметикой-то и не договорился! Сложение, деление, вычитание… не поладил с ними, не поладил! А никуда от них не денешься. Людей обмануть еще можно, а арифметику не обманешь, нет! Наука строгая… Ну ладно, это, так сказать, в сторону, между прочим… А с Иксом-то дальше было так. Добрался он до села и увидел, что заявился рановато. Время – возле двенадцати, еще не во всех домах спят, у клуба молодежь толчется и, главное, Извалов с Артамоновым еще не легли на покой: на веранде свет, их тени на занавесках, еще вовсю у них застольная беседа идет. Пришлось Иксу затаиться. Домой зайти нельзя – жена увидит, и нельзя, чтоб вообще кто-либо увидал – не выйдет тогда алиби… Ждать пришлось долго. Извалов с гостем все разговаривали и только примерно после часу ночи погасили на веранде свет. Икс еще выждал – чтоб уснули покрепче, чтоб последние гулены с улиц убрались. Время подступало уже к двум часам. Оружия у Икса не было, он знал, что найдет его на месте: на изваловском дворе всегда в дровосеку воткнут топор. Он взял этот топор и с ним пошел в дом. Собака Извалова на него не залаяла, узнала, так что шуму он не произвел никакого… Ну, а дальше было уже все просто, делом двух минут. Икс даже не разглядывал в потемках – кто из двоих Артамонов, кто Извалов – рубанул обоих. Для верности: вдруг Артамонов уже сообщил учителю? Топор Икс сначала поставил в коридоре, справа у двери, но, выходя из дома, сообразил, что на нем могут остаться следы его рук, а, главное, что топор ведь может сослужить полезную ему службу, направить расследование совсем по другому пути, далеко в сторону, если его кому-нибудь подкинуть…

Но кому? Вот тут Икс был хитер, на высоте задачи. Он правильно рассудил, что подкинуть следует тому, кто своею славою прямо-таки сам выставил себя кандидатом на такое дело. И притом подкинуть надо так, чтобы топор выглядел старательно запрятанным и этим самым дополнительно бы убеждал, что мнимый преступник – действительно преступник, раз у него было такое старание как можно тщательнее и надежнее запрятать выдающую его улику.

Самым подходящим на роль мнимого преступника Икс посчитал Авдохина. Авдохин крепко обижен на учителя, не раз во всеуслышание грозил расправой. К тому же – известный всему району пьяница, дебошир, растратчик. Никого не удивит, что он убил учителя, наоборот, всем это покажется только закономерным. И, кстати, при таком мнении никто не задумается над Артамоновым, его посчитают за случайную жертву. Истинная причина преступления будет скрыта, и разгадка его станет еще труднее, почти невозможной…

Топор Икс зашвырнул в колодец возле авдохинского дома. Идти по селу в открытую, улицами, несмотря на глухой ночной час, он все же не рискнул и пробирался тайком, затаиваясь, пережидая, если чуял какую-либо помеху. Это заняло порядочно времени. Притомленный предыдущей дорогой, своими переживаниями, он и в поле шел уже не так шибко и поспел к Афониным Хаткам, когда уже развиднелось, показалось солнце. Икс поглядел на себя, чтобы проверить, не замарался ли он в кровь, и, надо думать, похолодел: на брюках его было несколько пятен. К счастью, вблизи хутора, в яру – небольшой пруд; Икс спустился к нему и смыл пятна водой. При этом брюки порядочно намокли. Он их попытался просушить, но время было уже такое, что вот-вот из хутора или из села мог кто-нибудь пойти мимо и увидеть. Поэтому недосохшие брюки Икс вынужден был надеть на себя, и таким он появился уже чуть ли не в восемь часов утра перед Павлом Романовым. Тот обратил внимание на вид Икса, поинтересовался, что случилось; Икс ответил, что хотел умыться в пруду, да оступился с берега, и быстро перевел разговор на монтировки. Романов не придал тогда значения тому, что Икс сумел так измокнуть в мелком пруду. Однако эта подробность все-таки сохранилась в его памяти и он смог сообщить ее в своих показаниях по поводу появления Икса в Афониных Хатках утром девятого мая сего года…