Бархатный губернатор
Шрифт:
– Тогда прошу за стол! – пригласил Супрун.
– Н-да, – только и смог произнести Турецкий, оглядев стол, заставленный блюдами со всевозможными деликатесами. – На десятерых?
– Зачем? – удивился Супрун. – Обычная казацкая еда. На двоих.
– Богато живут казаки, – усмехнулся Александр.
– С голоду не мрут. Но дело не только в этом. Набить брюхо можно. А вот с душой посложнее… Да что базары разводить! Садитесь. Вина, наливочки, коньячку? Нашего, ставропольского?
– Можно, – согласился Александр.
Мало– помалу они разговорились. Александр узнал, что у Супруна
– Не дрожат коленки, Федор Степаныч? – спросил Турецкий.
– С чего это?
– Они ведь не отстанут. Шакалы.
– Там, на моей родине, не тронут. Да и братишка уже шорох навел. Он пока конкретно ничего не знает, а коли узнает… Гляди! Ничего кулачок? – потряс кулачищем Супрун.
– Жуть!
– А у Ивана кувалда!
– Так ведь пуля – дура…
– Не посмеют. А коли посмеют, уложат их казачки. Как траву покосят.
– А есть из чего косить-то?
– Найдется. Поначалу я тоже сомневался. А после разговора с Костей понял – нет, не посмеют. И впрямь охранять будут. Сам говоришь, шакалы, а это звери трусливые.
– Не скажи. Оборзели. В том смысле, что шакалы уж слишком настырны. Четыре убийства. Наглые, откровенные и профессиональные.
– Это ты знаешь только о четырех. О тех, что в газетах печатают, а на самом деле их больше. Свидетелей тоже убирают. Да и исполнителей тоже. Соколова, что Погаляева на куски разорвал, в речке нашли. И все шито-крыто. Такие дела-делишки, Александр Борисович…
– Потому и еду. Будем разбираться.
– Ты где раньше-то был? Я, конечно, не профессионал, но и дураку ясно, разбираться-то надо было сразу после убийств, по горячим следам!
– Ваши краевые управления УВД и ФСБ на хорошем счету. Тем более что их начальники получили строжайшие приказы от своих шефов.
– Президент тоже приказывает немедленно выплатить тем же шахтерам зарплату!
– И выплачивают. Разве нет?
– Кость бросают. Как собакам! А кость откуда берут? Думаешь, из своего кармана? Отбирают у пенсионеров, учителей, инженеров, ученых! Нет, парень, неладное творится в государстве Российском.
– А ты народу подобное говорил?
– Конечно!
– И что слышал в ответ?
– Ничего не слышал. Молчат. Кузбасс далеко, Воркута далеко, там холодно, а у нас теплынь, земля такая – палку воткни, через год дерево вырастет! А может, не верят. Старик один, помню, хорошо сказал. Не дошел, говорит, еще народ до кондиции… голодный человек – зверь. Терпят, значит, не озверели. Я, говорит, поверю тогда, когда услышу, что начальников-миллионеров те же шахтеры на куски разорвали!
– Они, может, и разорвали бы, да человек с ружьем мешает…
– О чем ты говоришь?! Какой человек с ружьем… Всех сомнут.
– Ты что-то хотел сказать или мне показалось? – спросил Турецкий и, уловив вопросительный взгляд собеседника, добавил: – Насчет полученных приказов?
– Слыхал я о приказах министра ФСБ и министра УВД, – неохотно
ответил Супрун. – Пропускали по рюмке-другой и с начальником УВД, и с начальником ФСБ, и с самим Колесниченко. Ну и прокурор не отставал… Смотрю, хочешь ты из меня что-то выдавить, а я и не знаю что. Задавай лучше конкретные вопросы – отвечу. Я, между прочим, документы по убийству Васильева проглядывал.– Документы по всем четырем убийствам я изучу в Ставрополе. Меня больше интересуют личные качества потерпевших. Ты был с ними знаком, Степаныч?
– Всех четверых знал. С Погаляевым общался лишь по делам служебным. Губернатор… Ближе всех знал Васильева Григория Ефремовича. Он был, пожалуй, самым сильным конкурентом Колесниченко. Доктор технических наук. Вел кафедру в институте. Да и по количеству народа на похоронах можно было судить. Много людей пришло на кладбище…
– Сколько ему лет было?
– Пятьдесят четвертый повалил.
– Дети остались, значит…
– Трое. Два сына и дочь. Сыновья взрослые, Григорий и Артем. Работают, кстати, в Федеральной службе безопасности.
– Офицеры?
– Григорий подполковника недавно получил, Артем – капитан.
– А дочь?
– Школьница. Восьмой класс. Дашенькой зовут. С моей старшей дружит, Ольгой.
– А что сыновья? Как и народ, молчат?
– Беседовал я с ними. Благо, искать не надо, в одном доме живем. На вид они спокойны, но я чую в них нечто такое, что словами не выразишь. Понял я, Саша, сыновья не простят.
– В раскрытии убийства отца они участвовали? – помолчав, спросил Турецкий.
– Олег Владимирович не разрешил.
– Макеев? Начальник ФСБ?
– Он самый. Одного включил в группу по убийству Скачко, второго по убийству Приходько.
– Формально он прав. Уголовно-процессуальный закон не разрешает. Не положено. А по-человечески… Тут уж Бог ему судья, – сказал Александр. – Что за люди были Скачко и Приходько?
– О Приходько я говорил Меркулову…
– Охранник застрелил. На даче, в собственном бассейне. Рассказывал.
– Какой еще охранник? – вопросительно уставился на Турецкого Супрун. – Впервые слышу.
Поняв, что сболтнул лишнее, Александр постарался вывернуться.
– А разве такого слушка не было в городе?
Супрун внимательно поглядел на следователя, закурил, выпустив облачко дыма.
Сведения о причастности к убийству охранника передал Турецкому Крот, но откуда он их добыл, не сообщил.
– Впрочем, это одна из рабочих версий, – пояснил Александр. – В самом деле, кто же мог пристрелить хозяина в собственном доме? Вывод напрашивается сам собой. Человек приближенный, которому хозяин доверял…
– Не Петром ли звали охранника? – перебил его Федор Степанович.
– Петром, – помедлив, ответил Турецкий.
– Фамилия Ворончук?
– Тоже верно.
– Этот Петро Ворончук погиб. В Чечне.
– Этого я не знал, – сказал Турецкий. – А как он погиб?
– А вот по этому поводу слушок шел.
– Не доехал до Чечни?
– Доехал. И даже повоевать успел. Но погиб-то не в бою! Бесславно погиб. В пьяной драке. Это все, что я знаю. Об остальном Гришу спросишь, старшего сына Григория Ефремовича. Царство ему небесное…