Барин-Шабарин 2
Шрифт:
— В скором времени мне нужно будет отправиться в Екатеринослав, — сказал я, глядя на свою родительницу.
— Самое для меня странное, что я боюсь за тебя, но вижу перед собой сильно изменившегося моего сына, будто муж мой Пётр Никифорович вселился в тебя. Он так же смотрел, а я не умела ему ни в чём отказать, — сказала мама и опустила взгляд, как бы умывая руки.
Это не совсем родительское благословение, но мне её разрешение особо и не нужно было.
Сколько там времени до уборочной? Уже через недельку-другую можно было бы начинать собирать урожай озимых. Это не очень большие площади, потому можно спокойно доверить ситуацию Емельяну. Пусть занимается привычным для него делом. Но вот к уборке остального урожая мне нужно будет обязательно прибыть обратно.
— В Екатеринослав! Четыре дня на сборы — и еду! — решительно сказал я.
Надо позвать бабу Марфу, чтобы сменила мне повязку на плече. Чувствую, что она изрядно увлажнилась сукровицей.
— Сын мой, куда вы собираетесь отправляться? Я только сейчас поняла, что вы собираетесь делать. Я запрещаю вам это делать. Это опасно, — отговаривала меня мама, резко перейдя на «вы».
И как же меня напрягал этот разговор! Был уже достаточно поздний вечер, когда госпожа Шабарина соизволила посетить своего сына. Но не эту женщину я ждал теперь у себя. Меня никак не отпускал образ Елизаветы Дмитриевны. И я, как это сделало бы большинство мужиков, решил лечить подобное подобным, то есть ожидал прихода Эльзы, чтобы наказать её за весь женский род.
— И зачем я отдала тебе, мой сын, эти записки! — чуть ли не плача, говорила мама.
В душе даже что-то ёкнуло. За меня искренне волнуются и я ведь не железный… или это потому, что без моего участия в её жизни материальный достаток сильно упадёт? Так что слёзы эти я по некоторому размышлению посчитал крокодильими и констатировал для себя факт, что моя мать — весьма неплохая актриса, если умеет выдавать такие искренние эмоции.
— Ко мне сейчас должна прийти Эльза, — поняв, что подобные стенания и слёзы ещё долго могут не прекращаться, я напрямую указал матери, что её присутствие в моей комнате неуместно.
— Это вульгарно! — принялась поучать меня мама.
Я рассмеялся. А госпожа Шабарина раскраснелась. Она поняла причины моего веселья, потому и стала смущаться. Разве не было более вульгарным было то, что она оставила своего сына, поместье, не пробыв в трауре по мужу даже года, и укатила с любовником в столицу? Так что, кто ещё меня будет учить морали, но только не мама. Если я буду вести себя сообразно её поведению, то это будет для меня слишком.
Есть такое образное выражение — «как в последний раз». Оно предполагает, что люди совершают нечто, подразумевая, что будто бы больше этого уже сделать не смогут. Так вот, наша ночь с Эльзой была именно такой. В какой-то момент моё лекарство против чувств к Елизавете Дмитриевне начало действовать. И в порыве страсти я даже мог бы признаться в любви к Эльзе, но сдержал глупый и напрасный порыв. А вот Эльза призналась. Сказала мне слова любви, а также то, что готова, как говорится, и в горе, и в радости. Эх… И почему женщины такие непонятливые? Мы уже не раз объяснялись и обещались только быть любовниками. И то, это до времени, когда я не найду себе жены. Это лишь физиология! Мне все-таки хватило такта, чтобы всё это не проговаривать прямо сейчас, лежа в постели и глядя в ее увлажнившиеся глаза, в очередной раз.
Эта ночь была настолько серьёзной кардиотренировкой, что утром я даже не вышел на пробежку и не выполнил элементарный комплекс упражнений. Лекарство под названием Эльза Шварцберг, казалось, подействовало даже на меня, заставляя временно забыть об Лизавете Дмитриевне. Несмотря на множественные, порой, даже акробатические этюды в нашем с ней исполнении, рука наутро не болела и даже рана на ней не саднила сукровицей.
Следующая ночь была примерно такой же страстной, может, только лишь чуть с меньшим количеством слёз. Наверное, все слёзы Эльза пролила вчера. А вот её либидо, та сексуальная энергия, которая в женщине пробуждалась с заходом солнца, да и не только, продолжала бить ключом. Так что наутро перед отъездом я уже посчитал, что пару дней такого секс-марафона, включая все те физические нагрузки, которые имели место быть у меня и у этой
русской немки по ночам, а порой, если мы где-то случайным образом встречались, так и днём, и вечером, и утром, вполне могу засчитывать как спортивные тренировки.Четыре кареты, пятнадцать всадников, ряженых под казаков — по современным меркам, наверное, это не такой уж и маленький караван помещика. В особенности должно было впечатлять сопровождение. Словно какого великого князя или самого императора сопровождали.
Кроме бойцов-дружинников, были еще Эльза, полицмейстер, двое его сопровождающих, а также Жебокрицкий и Лавр Петрович Зарипов.
За последние дни, пока я занимался подготовкой к выезду в Екатеринослав, у меня состоялись ещё два разговора. Пришлось ещё раз припугнуть, а после поманить небольшим пряником Жебокрицкого. Я обязался не рассказывать о том, что он присвоил себе также некоторые участки земель других соседей.
Но вот предать Матвея Ивановича Картамонова, который уже делает для меня много доброго, и не сказать ему, что озеро и Большой Луг принадлежат не Жебокрицкому, а крестному, я не мог. Так что за таким разговором последовал акт передачи. Впрочем, мы обошлись без каких-либо бумаг, лишь ударили по рукам, а я насилу остановил Матвея Ивановича, чтобы тот ударил только по руке Жебокрицкого, а не по его наглой морде, которая так лихо по кусочкам крала земли у своих соседей.
В этот раз путешествие оказалось даже приятным. Нам не приходилось вытаскивать телеги из снега или грязи, погода устоялась благоприятная, лишь только пару раз накрапывал небольшой дождик, но и он был на пользу, так как прибивал пыль на дорогах.
— Алексей Петрович, остановиться бы в Павлограде, — сказал Лавр Петрович Зарипов, когда мы уже свернули на дорогу, чтобы обогнуть город. — С чего нам так прятаться? Неужто думаете, что попробуют напасть? А если и так, то мы с револьверами…
Я не особо разделял воодушевление Лавра. Эка он под солнышком раздухарился. Однако, может быть, он и прав? Я же думаю несколько иными категориями, ожидаю подспудно какой-нибудь группы захвата, чего-то вроде СОБРа. Но такого в этом времени нет, даже в полиции не будет достаточно сил, чтобы сравниться с моим отрядом по огневой мощи.
— Давай, Лавр. Согласен, поесть нужно да прикупить запасов в дорогу, — согласился я.
В Павлограде не было элитных ресторанов. Здесь не было даже просто ресторанов. Лишь два трактира, и то… так себе уровень. Но претензий к городу не имею. Еще двадцать лет назад здесь и вовсе было одно каменное здание — храм. А все остальное — мазанки или даже полуземлянки.
Так что выбора особого и не было.
— Господа, я рад, конечно, что вы решили меня посетить, но скажу то, чего никогда и никому не говорил… — на пороге трактира нас встречал человек, в котором несложно было определить еврея, ну да их в губернии немногим меньше, может, только, чем в Одессе. — Выберите другое место.
— Интересно, это когда же твои соплеменники от прибыли отказывались? — усмехнулся я.
Мужик наклонился ко мне и тихо, оглядываясь назад, в зал трактира сказал:
— Есть тут у меня один… Пьет уже вторую неделю. И все бы ладно, даже платит, но… Буен, бьет всех гостей, — сказал еврей и вжал голову в плечи. — Все зовут меня Есей, это если не жидом называть станете, а по имени.
— Умеешь ты заинтересовать, Ёся, — усмехнулся я. — И что ж полиция?
— Так и не трогает, сколько денег уряднику не отдаю, но этого и не трогает. Вот и как мне быть? А еще у него дите было на руках. Пятый год так пьет, а мне за дитем пригляд, — продолжал хозяин трактира.
Я смело вошел внутрь. Ну, не бояться же мне пьяного дебошира, право слово.
— Я же сказал, что закрываю трактир, — взревел знакомый мне голос, а после показалась и лапища, которая пыталась меня ударить.
— Тарас? — удивился я.
— Во… я Господа Бога молю, чтобы он вразумил меня, а ты сам пришел, — заплетающимся языком сказал один из исполнителей Кулагина. — Не хочу я больше убивать. Вот тебя… мне приказали убить. Вот сейчас посплю и буду убивать. Ты только никуда не уходи, дай поспать!