Барнеби Радж

Деннис бросил взгляд в тот угол, где, свернувшись клубком на охапке сена, храпел Саймон Тэппертит, и кивнул головой.

– А мы, то есть наш благородный капитан и я, – продолжал Хью с новым взрывом хохота, – задумали назавтра замечательную вылазку – в такие места, где будет чем поживиться.

– Опять на папистов? – спросил Деннис, потирая руки.

– Да, на одного паписта, против которого кое-кто из наших имеет зуб – вот и я, например, сильно хочу свести с ним счеты.

– Уж не тот ли это знакомый мистера Гашфорда, про которого он нам говорил у меня дома? – осведомился Деннис, захлебываясь от удовольствия в предвкушения поживы.

– Он самый, – подтвердил Хью.

– Вот это люблю! – весело воскликнул Деннис, пожимая ему руку. – Побольше обиженных, жаждущих мести и все такое прочее, тогда дело у нас пойдет вдвое быстрее. Ну, рассказывай, что вы затеяли!

– Капитан… Ха-ха-ха!.. капитан намерен во время этой переделки похитить одну женщину. И я… ха-ха-ха!.. я тоже!

Эту часть плана мистер Деннис выслушал с кислым видом и объявил, что он принципиально против женщин: они – народ ненадежный, увертливый и могут опрокинуть все расчеты, ибо у них семь пятниц на неделе. На эту благородную тему Деннис мог бы распространяться довольно долго, но вдруг вспомнил, что еще не знает, какая связь между предполагаемой экспедицией и дежурством Барнеби у дверей конюшни. На его вопрос Хью, из предосторожности понизив голос, отвечал:

– Понимаешь, те люди, которых мы собираемся навестить, были когда-то его друзьями… А я его хорошо знаю – если только он догадается, что мы хотим с ними расправиться, он будет на их стороне и непременно постарается им помочь. Поэтому я уверил его (мы ведь старые друзья), что лорд Джордж избрал его для охраны этого места завтра, когда нас тут не будет, и что это – великая честь. Вот он и стоит на часах и горд этим так, словно его произвели в генералы. Ха-ха! Ну, что ты скажешь? Выходит, я – парень не только отчаянный, но, когда надо, и осторожный, а?

Мистер Деннис рассыпался в комплиментах, затем спросил:

– А куда же мы отправимся?

– Не беспокойся, все подробности узнаешь сейчас от меня и нашего храброго капитана – видишь, он уже просыпается. Вставайте, Львиное Сердце! Ха-ха-ха! Развеселитесь и выпейте еще! Надо же вам опохмелиться, капитан. Как говорится, – чем ушибся, тем и лечись. Велите подать вина, найдется чем заплатить, хотя бы за двадцать бочек: здесь у меня под соломою запрятано немало золотых и серебряных кубков, чаш и подсвечников, – он разворошил солому и указал на свежевзрытую в одном месте землю. – Пейте, капитан!

Мистер Тэппертит отнесся к его веселым и дружеским советам весьма немилостиво: две ночи погромов и попоек настолько ослабили его дух и тело, что он едва держался на ногах. С помощью Хью он кое-как добрался до насоса и, выпив изрядную порцию холодной воды, затем освежив голову обильным ее потоком, приказал подать себе рому с молоком и позавтракал сухариками и сыром, запивая их этим невинным напитком. Кончив есть, он удобно разлегся на полу рядом со своими двумя товарищами (которые тоже подкрепились соответственно своим вкусам) и стал излагать Деннису подробности завтрашней экспедиции.

Что разговор был интересный, видно было уже из того, как долго он продолжался и с каким неослабным увлечением его вели все трое. Однако он не носил утомительно-серьезного характера и оживлялся шутками, о чем свидетельствовали частые и громкие взрывы хохота, от которых стоявший на посту Барнеби невольно вздрагивал, удивляясь про себя легкомыслию товарищей. Они не приглашали его в свою компанию, пока не наелись, напились, выспались и наговорились всласть (разговор их продолжался несколько часов). Наконец в сумерки они объявили ему, что намерены устроить небольшое шествие по улицам (только для того, чтобы товарищи поразмялись – ведь сегодня воскресенье. Да и народ будет разочарован, если ничего не предпринять), а он, если хочет, может идти с ними.

Сборы были недолги – они захватили с собой только дубинки и, нацепив синие кокарды, вышли на улицу без всякого определенного плана, с одним лишь намерением наделать как можно больше кутерьмы. К ним стали присоединяться другие, число их быстро возрастало, и они скоро разделились на группы. Уговорившись встретиться на пустыре близ Уэлбек-стрит, они пошли рыскать по городу во всех направлениях. Самая большая и быстрее других разраставшаяся группа, в которой были Хью и Барнеби, двинулась в сторону Мурфилдса – им было известно, что в тех местах есть богатая католическая церковь и живет немало католиков.

Начав с домов этих людей, они принялись разбивать двери и окна, ломать всю мебель, оставляя внутри одни голые стены, и тщательно обыскивали все помещения в поисках нужных им орудий разрушения. Молотки, кочерги, топоры, пилы – все пошло в ход. Опоясавшись кто веревкой, кто – платком, всем, что попадалось под руку и годилось для этой цели, многие затыкали за эти пояса свое импровизированное оружие и в таком виде открыто шли по улицам, как саперы на полевых маневрах. Вообще в этот вечер громилы уже ничуть не стеснялись, не скрывали своих намерений и действовали даже без особого азарта и спешки. В католических церквах они снимали и уносили все – кафедры, скамьи, полы, а из жилых домов даже панели и лестницы. Все эти воскресные упражнения они проделывали преспокойно, как рабочие – свое задание. Достаточно было бы полусотни решительных людей, чтобы обратить их в бегство, одна рота солдат разбила бы их в пух и прах. Но никто им не мешал, блюстители порядка и не пытались их останавливать, те, на кого обращена была их ярость, в ужасе бежали при их приближении, а остальные обращали на них так мало внимания, как будто это были почтенные люди, спокойно занимавшиеся своим законным делом.

После этих трудов праведных они так же спокойно и беспрепятственно сошлись на условленном месте, развели большие костры в поле и, отобрав из своей добычи наиболее ценное, сожгли остальное. Ризы священников, статуи святых, дорогие ткани и всякая церковная утварь – все летело в огонь, и местность далеко вокруг освещена была заревом. Бунтовщики плясали вокруг костров, горланили, пока не выбились из сил, и никто не мешал им.

Когда основная группа бунтовщиков на обратном пути шествовала по Уэлбек-стрит, они заметили впереди Гашфорда – он все время издали следил за их подвигами и теперь крадучись шел в стороне, по тротуару. Поравнявшись с ним, Хью незаметно для всех шепнул ему на ухо:

– Ну, как? Теперь дела пошли лучше, хозяин?

– Нет, – ответил Гашфорд. – Ничуть не лучше.

– Чего же вы хотите? – сказал Хью. – Горячка никогда не вспыхивает сразу. Она развивается постепенно.

– Чего хочу? – Гашфорд ущипнул его за руку с такой злостью, что ногти впились Хью в кожу. – Хочу, чтобы вы действовали с толком. Болваны! Вы, видно, умеете жечь только тряпки да обломки? А устроить костер из целого дома – на это у вас пороху не хватает?

– Побольше терпения, хозяин! – отозвался Хью. – Несколько часов потерпите, а там увидите! Завтра вечером ищите в небе зарева.

Сказав это, Хью пропустил вперед секретаря, вернулся на свое место рядом с Барнеби, и, когда Гашфорд оглянулся, оба уже затерялись в толпе.

Глава пятьдесят третья

Следующий день начался под веселый перезвон колоколов и пальбу пушек Тауэра, на колокольнях многих церквей развевались флаги: Лондон обычным порядком праздновал день рождения короля. И люди шли по своим делам или развлекались, как ни в чем не бывало, будто в городе царил полный порядок и в разных его укромных местах не тлели искры, из которых с наступлением ночи должно было снова вспыхнуть пламя, распространяя вокруг ужас и разрушение. Вожаки бунтовщиков, окрыленные вчерашними успехами и доставшейся им богатой добычей, все время держались вместе и думали только о том, как бы втянуть в свои преступные затеи всю массу сторонников настолько крепко, чтобы нечего было опасаться, что они, соблазнившись надеждой на прощение или наградой, предадут главарей в руки правосудия.