Барнеби Радж
Шрифт:
– Буду, мисс, и благодарю за это небеса и милостивого господа, – с удвоенной энергией отчеканила Миггс. – Аллилуйя, дорогие джентльмены!
Тут даже Долли, совсем павшая духом и пришибленная, вскипела и приказала Миггс немедленно замолчать.
– Кому вы это изволите говорить, мисс Варден? – осведомилась Миггс, делая сильное ударение на слове «кому».
Долли повторила приказание.
– О, господи! Боже милостивый! – воскликнула Миггс с истерическим смехом. – Да, разумеется, замолчу! Как не замолчать? Ведь я – жалкая раба, годная только на то, чтобы работать, как лошадь, вечно работать и слышать одни попреки от людей, которым никак не угодишь, и не иметь свободной минутки, чтобы самой умыться да прибраться. Я – жалкий сосуд скудельный, не так ли, мисс?
Выпалив эту ироническую тираду с быстротой, попросту ошеломляющей и так громогласно и пронзительно (в особенности междометия), что совсем оглушила слушательниц, мисс Миггс заключила ее потоком слез (больше по привычке, ибо в данном случае уместны были вовсе не слезы, а триумф) и страстным призывом к Симу.
Как повели бы себя Эмма Хардейл и Долли, долго ли мисс Миггс, подняв, наконец, открыто свое знамя, размахивала бы им перед пораженными девушками – трудно сказать, да и гадать не стоит, ибо в эту минуту произошло нечто неожиданное, всецело завладевшее вниманием всех троих.
Они услышали сильные удары в наружную дверь дома, затем дверь эта с грохотом распахнулась, в передней комнате раздался какой-то шум и звон оружия. Окрыленные надеждой на то, что их, наконец, пришли спасать, Эмма и Долли стали громко звать на помощь. И призывы их не остались без ответа – через минуту к ним в комнату вбежал мужчина с обнаженной шпагой в руке. В другой руке он держал свечу.
Восторг девушек сразу остыл, когда они увидели, что это человек совершенно им незнакомый. Но они все-таки стали горячо умолять его увести их отсюда к родным.
– А для чего же я здесь? – ответил он, закрыв дверь и прислонившись к ней спиной. – Затем я и добирался сюда, несмотря на все препятствия и опасности, чтобы спасти вас.
Никакими словами не опишешь радости бедных пленниц. Крепко обнявшись, они благодарили бога за так своевременно подоспевшую помощь. Их спаситель шагнул к столу, чтобы поставить на него свечу, и тотчас воротился к двери.
Сняв шляпу, он с улыбкой посмотрел на девушек.
– Вы пришли с вестями о моем дяде, сэр? – спросила Эмма, порывисто оборачиваясь к нему.
– И о моих родителях? – подхватила Долли.
– Да, – сказал незнакомец. – И с добрыми вестями.
– Значит, они живы и невредимы? – в один голос крикнули Эмма и Долли.
– Да, да, невредимы.
– И здесь? Близко?
– Не скажу, чтобы близко, – ответил он успокоительным тоном. – Но и не так уж далеко. Ваши друзья, милочка, – это относилось к Долли, – находятся в нескольких часах езды отсюда. И я надеюсь, что вас еще сегодня отвезут к ним!
– А мой дядя, сэр… – запинаясь, начала Эмма.
– Ваш дядя, дорогая мисс Хардейл, к счастью – я говорю «к счастью», потому что мало кому из наших единоверцев это удалось, – уехал из Англии на континент и сейчас он в безопасности.
– Слава богу, – прошептала Эмма.
– Да, вам есть за что благодарить бога. Вы видели зверства только одной ночи и даже вообразить себе не можете, от чего бог спас вашего дядю.
– Он хочет, чтобы я ехала к нему?
– И вы еще спрашиваете? – удивленно воскликнул незнакомец. – Хочет ли он этого? Да вы понятия не имеете, как опасно сейчас оставаться в Англии, как трудно из нее выбраться и чего бы только не дали сотни людей за такую возможность… Ах, простите, я забыл, что вы этого не можете знать, так как
столько времени были в заключении.– Из ваших намеков, сэр, мне стало ясно то, что вы боитесь сказать прямо, – отозвалась Эмма. – Значит, виденное нами было только началом? И худшее еще впереди? Ужасы продолжаются до сих пор?
Он пожал плечами, покачал головой, развел руками. И все с той же заискивающей улыбкой, в которой было что-то неприятное, молча опустил глаза.
– Вы смело можете сказать мне всю правду, сэр, – промолвила Эмма. – Мы здесь уже подготовлены к самому худшему.
Но тут вмешалась Долли и стала упрашивать Эмму слушать не самое худшее, а самое лучшее. Она и к незнакомцу обратилась с той же мольбой – рассказать только добрые вести, а дурные отложить до того времени, когда они благополучно вернутся к своим.
– Скажу вам все в двух словах, – начал незнакомец, довольно неласково взглянув на дочку слесаря. – Против нас все, все до единого. Улицы кишат солдатами, которые с мятежниками заодно и действуют им в угоду. Мы можем надеяться только на бога и спасения искать только в бегстве. Да и это – дело ненадежное, потому что за нами шпионят со всех сторон, задерживают нас здесь и силой и обманом. Мисс Хардейл, поверьте, я терпеть не могу говорить о себе, о том, что я сделал и готов сделать, потому что это может показаться хвастовством. Но у меня среди протестантов большие связи, и, так как все мое состояние вложено в их коммерческие предприятия, я, к счастью, имел возможность спасти вашего дядю. Я могу спасти и вас, я поклялся ему сделать это и не покидать вас, пока не передам ему с рук на руки. Вот почему я здесь. Благодаря измене – или, может быть, раскаянию – одного из ваших стражей, мне удалось узнать, где вас спрятали. И вы сами видите – я шпагой проложил себе дорогу сюда.
– Скажите, – спросила Эмма нерешительно, – у вас есть записка от дяди или другое какое-нибудь доказательство?
– Ничего у него нет! – воскликнула вдруг Долли, решительно указывая на незнакомца. – Я теперь вижу, что нет. Ради бога, не уезжай с ним!
– Тише ты, дурочка! – бросил он ей, сердито нахмурившись. – Замолчи сейчас же! Нет, мисс Хардейл, у меня нет с собой ни письма, ни чего-нибудь другого от вашего дяди. Я сочувствую вам и всем, так тяжело и незаслуженно пострадавшим, но своей жизнью я тоже дорожу. Поэтому я не ношу при себе никаких писем, которые, если бы их нашли, стоили бы мне головы. Мне и в голову не пришло запасаться какими-то доказательствами моей честности, да и мистер Хардейл не предлагал мне их – вероятно, потому, что он слишком уверен в человеке, которому обязан жизнью.
В этих словах звучал упрек, тонко рассчитанный на характер Эммы. Но на Долли, девушку иного склада, он не произвел никакого впечатления, и она продолжала нежнейшими словами, какие могла придумать заклинать подругу, чтобы она не поддавалась уговорам незнакомца.
– Время не терпит, – сказал незнакомец и, как он ни силился показать свое горячее участие, в его ровном голосе звучала какая-то режущая ухо холодность. – Опасности грозят со всех сторон. Видно, я напрасно рисковал жизнью, – что ж, пусть будет так. Но если вам суждено еще когда-нибудь увидеть дядю, – будьте тогда ко мне справедливы. Сдается мне, что вы решили оставаться здесь. Так помните же, мисс Хардейл: я вас предупреждал, что вам грозит, и снимаю с себя всякую ответственность.
– Погодите, сэр, – воскликнула Эмма, – одну минутку, прошу вас! Не можете ли вы, – она крепче обняла Долли, – взять с собой нас обеих?
– Когда в городе такое творится, провезти благополучно и одну женщину – задача нелегкая. Не говорю уже о том, как опасно было бы привлечь к себе внимание толпы на улицах, – ответил незнакомец. – Я вам уже сказал, что вашу подругу сегодня отвезут домой. Если вы согласитесь довериться мне, мисс Хардейл, я сейчас же дам ей надежную охрану и выполню свое обещание… Неужели вы решили остаться здесь? Люди всех сословий и вероисповеданий бегут из города, который разграблен весь из конца в конец. Не задерживайте меня, я могу быть полезен в другом месте. Едете или остаетесь?