Барнеби Радж

– Не надо плакать, Миггс, – сказала миссис Варден, ко и сама прослезилась. – Вам нечего стыдиться, ваша бедная хозяйка всецело с вами согласна.

При этих словах Миггс заголосила еще отчаяннее и объявила, что знает, как хозяин ее ненавидит, что ужасно тяжело жить в доме, где тебя не любят и где ты ничем не можешь угодить; что она ни за что не хочет, чтобы из-за нее были раздоры в семье, – совесть ей этого не позволит. И если хозяину угодно с ней расстаться, то самое лучшее так и сделать, и она надеется, что после этого он будет чувствовать себя счастливее, и желает ему всяких благ. Дай бог, чтобы он нашел на ее место кого-нибудь, кто будет ему более по вкусу. Конечно, добавила Миггс, для нее разлука с такой хозяйкой будет очень тяжела, но когда совесть ей говорит, что она поступает, как должно, никакие страдания ее не пугают, и она готова даже на разлуку. Вряд ли она переживет это, и если ее здесь ненавидят и смотрят на нее косо, то, пожалуй, лучше ей умереть поскорее, ее смерть будет для всех желанным исходом. После такого драматического заключения мисс Миггс снова залилась обильными слезами и принялась громко рыдать.

– И ты можешь спокойно смотреть на это, Варден? – спросила миссис Варден, отложив нож и вилку.

– Не очень-то, друг мой, да что поделаешь? – отозвался слесарь. – Креплюсь, насколько могу.

– Не стоит за меня вступаться, мэм, – всхлипывая, прокричала Миггс. – Лучше всего нам расстаться. Не хочу, чтобы в доме из-за меня были раздоры, ни за что на это не соглашусь, хотя бы мне сулили золотые горы, да еще на всем готовом, с чаем и сахаром.

Чтобы вывести из затруднения читателя, который, верно, недоумевает, чем была так сильно расстроена мисс Миггс, мы скажем ему по секрету, что она, по своей привычке подслушивая у дверей, слышала разговор Гейбриэла с женой и его шутку насчет чернокожего барабанщика. Такая насмешка вызвала целую бурю злобы в се прекрасной груди, и это-то и было причиной той вспышки, которую мы наблюдали. Видя, что положение критическое, слесарь, как всегда, сдался, чтобы восстановить мир и спокойствие в доме.

– Ну, чего ты плачешь, голубушка? – сказал он. – И откуда ты взяла что тебя здесь ненавидят? Я никакой ненависти не питаю ни к тебе и ни к одному человеку на свете. Утри глаза и, ради бога, не мучь ты нас. Будем все веселы, пока можно.

Союзные державы, решив, что будет правильной стратегией удовлетвориться этим извинением и считать, что неприятель признал свою вину, утерли слезы и приняли слова слесаря благосклонно. Мисс Миггс объявила, что она всем желает добра, даже злейшему своему врагу, и чем больше ее обижают, тем большей любовью она отвечает обидчикам. Миссис Варден в самых высокопарных выражениях похвалила ее за такую кротость и незлобивость, а в виде заключительного пункта мирного договора потребовала, чтобы Долли сегодня вечером пошла с ней на собрание Союза Протестантов. Это было ярким доказательством ее предусмотрительности и ловкости: она с самого начала к этому клонила, но, втайне опасаясь возражений мужа (всегда проявлявшего смелость и упорство, когда дело касалось Долли), поддержала Миггс, чтобы, воспользовавшись его невыгодным положением, настоять на своем. Маневр блестяще удался, Гейбриэл ограничился лишь недовольной гримасой, но не посмел и пикнуть, так как только что происшедшая сцена служила ему предостережением.

Кончилось тем, что Миггс получила от хозяйки платье, а от Долли – полкроны в виде награды за великий подвиг добродетели. Миссис Варден, по своему обыкновению, не преминула выразить надежду, что ее супруг запомнит урок и впредь будет великодушнее. Обед между тем успел остыть, а бурная сцена никому не прибавила аппетита, так что обедали, по выражению миссис Варден, «как подобает христианам».

В тот день был назначен смотр Королевским Волонтерам, и слесарь не пошел больше в мастерскую работать. Расположившись поудобнее, с трубкой в зубах, обняв одной рукой хорошенькую дочку и нежно поглядывая на супругу, он весь с головы до пят сиял добродушием. А когда пришло время облачиться в военные доспехи и Долли, вертясь вокруг него с грациозными и обольстительными ужимками, помогала ему застегиваться, затягивать разные пряжки и ремешки и, наконец, влезть в теснейший из всех мундиров, когда-либо сшитых портным, он чувствовал себя самым счастливым отцом во всей Англии.

– Вот ведь как ловко управляется со всем, плутовка, – сказал он о Долли, обращаясь к миссис Варден, которая стояла перед ним, сложив руки (в эту минуту и она весьма гордилась мужем), между тем как Миггс держала наготове его шапку и саблю, далеко отставив руку, словно опасаясь, как бы это оружие по собственному почину не проткнуло кого-нибудь насквозь. – А все же, Долли, милочка моя, ни за что не выходи за солдата!

Долли не спросила почему, не вымолвила ни слова и, низко-низко опустив голову, стала завязывать отцу кушак.

– Всякий раз, как надеваю мундир, вспоминается мне бедняга Джо, – сказал добросердечный слесарь. – Он всегда был моим любимцем. Бедный Джо!.. Душа моя, не затягивай так туго!

Долли засмеялась, но как-то неестественно, совсем не как всегда, и еще ниже опустила голову.

– Да, жаль Джо! – заключил слесарь, словно говоря сам с собой. – Эх, приди он тогда ко мне, я, может, сумел бы их помирить. Старый Джон сделал большую ошибку! Не следовало ему так обращаться с парнем…. Ну, скоро ты кончишь, девочка?

Что за несносный кушак! Он опять развязался и волочился по земле. Долли пришлось стать на колени и начать все сначала.

– Нашел о ком говорить, – сказала миссис Варден, нахмурив брови. – Ты мог бы, я думаю, выбрать кого-нибудь более достойного внимания, чем твой Джо Уиллет.

Мисс Миггс громко фыркнула, чтобы поддержать хозяйку.

– Полно, Марта, – воскликнул слесарь. – Не будь к нему так сурова. Может, его уже и в живых нет, так будем его хоть поминать добром.

– Это беглого-то шалопая! – возмутилась миссис Варден, а Миггс тем же фырканьем выразила ей сочувствие.

– Беглый, но не шалопай, – возразил слесарь кротко. – Вел он себя всегда примерно и был красивый, славный паренек. Напрасно ты его ругаешь, Марта.

Миссис Варден кашлянула. То же самое немедленно сделала Миггс.

– Если хочешь знать, Марта, он очень старался тебе понравиться, – продолжал слесарь, с улыбкой потирая подбородок. – Да, да! Как сейчас помню – раз вечером, когда я уезжал из «Майского Древа», он вышел за мной на крыльцо и стал просить, чтобы я никому не рассказывал, что с ним здесь обращаются, как с мальчишкой… Не хотел, чтобы у нас дома это узнали. Но тогда я не понял… «А как поживает мисс Долли, сэр?» – спросил он потом. Бедный Джо! – с грустью вспоминал слесарь.

– Господи помилуй! – воскликнула вдруг Миггс. – Вот тебе раз!

– Ну, что там еще? – спросил Гейбриэл, круто обернувшись.

– Посмотрите-ка на мисс Долли, – ответила служанка, наклонясь и заглядывая Долли в лицо. – Ведь она плачет, разливается! Ох, мэм! Ох, сэр! Верите ли, я, как увидела, так и обомлела, перышком меня теперь сшибить можно, – завопила эта чувствительная девица, прижав руку к груди, словно для того, чтобы сдержать сильное биение сердца.

Слесарь бросил на мисс Миггс взгляд, говоривший, что он был бы не прочь иметь сейчас в руках такое перышко, потом удивленно проводил глазами убегавшую из комнаты Долли, за которой тотчас последовала преисполненная сочувствия Миггс, и, обращаясь к жене, пробормотал:

– Что с Долли, не заболела ли она? Или опять я в чем-то виноват?

– Виноват ли он! – укоризненно воскликнула миссис Варден. – Ох, уж лучше бы ты уходил поскорее!

– Да что я такого сделал? – допытывался бедный Гейбриэл. – Мы с тобой условились никогда не поминать про мистера Эдварда, – так я же не говорил о нем. Не говорил ведь?

Миссис Варден ответила только, что он хоть кого выведет из терпения, после чего устремилась из комнаты вслед за ушедшими. А бедняга Гейбриэл сам завязал свой кушак, прицепил саблю, взял шапку и вышел.

– Не такой уж я мастер военного дела, – рассуждал он про себя. – Но там по крайней мере меньше беды наживешь, а тут, как ни ступи, – оплошал! Каждый человек для чего-то родится на свет, и мне, видно, судьба – без всякого умысла заставлять всех женщин плакать. Нелегко это, видит бог.

Но, не успев дойти до угла, он уже забыл о своем огорчении и зашагал вперед с сияющим видом, кивая по дороге соседям, и его дружеские приветствия изливались па всех как теплый весенний дождь.