Барочные жемчужины Новороссии

Пролетали мимо, особо не приглядываясь. Не было никакой возможности что-то рассмотреть на расстоянии вытянутой руки, не говоря уже о безбрежных степных далях. Окна моментально желтели от пыли. Как ни протирал их кучер на почтовых станциях, когда менял лошадей, все было бесполезно. Полчаса езды по измаильскому тракту — и естественная «тонировка» обеспечена.

Спенсера окрестные виды оставляли непривычно равнодушным. Ему было не до того. Он никак не мог успокоиться после чиновничьего произвола в Одессе. С ним не смог справиться даже консул Йимс.

— Эти офицеры… Не имея ни ума, ни образования, ни приличного состояния, они вымещают на людях свой врожденный деспотизм, впитанный с молоком матери. На них зиждется Россия, и потому она всегда будет отделена незримой стеной от Европы!

— Эдмонд, — я пытался его успокоить. — Покинь ты Россию из Крыма, где ты вращался в блестящем обществе, ты бы вывез куда более приятные впечатления.

— Безусловно, Крымский берег обживают люди куда более состоятельные и приятные в общении. Их дачи и замки, их энергия, их знание европейских языков — все это впечатляет. Но сама Россия — это незаметные чиновники, тайком набивающие свой карман. Даже война для них — источник наживы. Проклятые московиты! Черный хлеб и водка![3]

Так он брюзжал до самых Бендер. Потом резко сменил тему. Пока мы пересекали Днестр на пароме, наш кучер наплел ему, что в молдавских землях полно разбойников.

— Их называют опришки. Их легко узнать по топорикам, которые они носят за поясом. За Днестром степи нет, они в рощах укрываются — и как налетят!

Спенсер поверил. Попросил меня зарядить оба револьвера.

— Мы встретим их градом пуль! Ни один разбойник не устоит.

К его легкому разочарованию, разбойники нам не встретились. Наоборот, мы проезжали через благоустроенные поселения или зачуханные деревеньки колонистов со всей Европы — немцев, греков, болгар, евреев и даже цыган. Все чаще, по мере приближения к Дунаю, нам встречались станицы дунайских казаков. И бесчисленные караваны, будто вся Восточная Молдавия решила откочевать.

Спенсер признал, что почтовые станции работали как часы, выдавая нам свежих лошадей без намеков на мзду. На четвертый день мы свернули в направлении городка Рени, от которого по Дунаю было всего несколько километров вверх по течению до нужного нам Галаца.

Городок встретил нас странно. Гремели пушечные и мушкетные выстрелы. Все население высыпало на улицы и, вооружившись чем попало и обливаясь потом, изо всех сил колотило по кастрюлям и старым чайникам. Вокруг носились мальчишки, вопя что есть мочи и размахивая тряпками. Многие взрослые от них не отставали. Казалось, мы попали в разгар шумного карнавала или какого-то языческого праздника.

— Саранча! — кричали вокруг.

Мы пронеслись в порт под громкое «Пади!» нашего кучера, чудом никого не задавив. Эдмонд испуганно жался в углу кареты, сжимая в руках наши паспорта. Удивительно: у Спенсера, человека со стальными яйцами, оказалось две фобии — продажные чиновники и саранча!

— Ужасная страна! Что еще она нам преподнесёт на прощание?!

Все обошлось. Даже пограничник, оказавшийся, к моему удивлению, греком, не стал нас мурыжить. Ему не терпелось убежать, чтобы спасать свой сад. Быстро сделав нужные отметки в наших бумагах, он дал команду солдатам кордона поднять шлагбаум — символ границы Империи в провинциальном порту. Мы покидали Россию.

Спенсер рванул к пристани, чтобы найти лодочника. Он смешно все время оглядывался на бегу и приговаривал:

— Страшная страна! Ужасная страна!

Я ничего страшного и ужасного не заметил. Саранча нас не атаковала, как довелось испытать Микри в детстве. Здесь, в России, я нашел хороших друзей и устроил жизнь родных. Все страшное и ужасное впереди — в загадочной Черкесии, куда мы так стремились.

Я тащил сваленный на меня багаж и думал: «Померанцев исполнил со мной классический развод на доверии. Не то же самое ли я собираюсь проделать с человеком, который называет меня другом и кунаком? Возможно ли истинное доверие между нами, если я еду за ним шпионить?»

Тем не менее, стыдно мне не было. Только легкое волнение, как в начале любого путешествия или его нового этапа. Меня ждали черкесы и их остро заточенные кинжалы.

[1] Татарское название Евпатории. Считается, Козлов — это искаженное «Гезлев», переиначенное русскими после присоединения Крымского ханства

[2] Л. Ф. Герси исполнял по совместительству обязанности консула России в Трабзоне с 1830 по 1850 год.

[3] Чтобы избежать обвинений в использовании расхожих штампов, авторы информируют: эти слова — почти дословная цитата из книги Э. Спенсера.