Барон Николай Корф. Его жизнь и общественная деятельность

И если бы не случилось такой метаморфозы, гидра темной силы Александровского уезда никогда не рискнула бы взять под сомнение дело народного образования, не стала бы чернить это дело в связи с бароном Корфом. По своей безупречной честности, по своей энергии и умственному превосходству, по тому громадному влиянию, которое более и более завоевывал себе барон Корф, он с первых дней своей общественной деятельности был глубоко ненавистен для местной темной силы. Не занимая никаких платных должностей по земству, служа ему, что называется, своею головою, он вместе с тем уничтожал в самом зародыше малейшее поползновение с чьей бы то ни было стороны к обращению земства в «общественный пирог». А такими именно поползновениями и была проникнута «гидра». Но барон Корф был неуязвим, пока оставался под защитою «Положения» 14 июля 1864 года в отношении народного образования. И как только «Положение» не в состоянии уже было более ограждать именно дела рук барона Корфа, на него и набросилась темная сила, увлекшая своим течением людей индифферентных и малодушных. И хотя он одержал полную и блистательную победу в общем результате выборов в земские гласные, тем не менее, ясно было, что в руках его противников остается самое сильное орудие против него – самоуправное ломанье и коверканье созданного им дела народного образования, чего они не смели делать раньше, но в чем он теперь не властен был уже помешать им, так как не его уже просвещенный авторитет, а санкция и усмотрение народного инспектора будут руководить делом. Оберегая судьбу дорогого ему дела, он отказался от него и тем действительно спас его. Как удостоверяет Д. Т. Гнедин в своих «Воспоминаниях», «весь порядок, заведенный Корфом, поддерживался на том лишь основании, что, дескать, мы и без Корфа справимся. Действительно, по народному образованию земство не только не уменьшало ассигновки, но даже прибавляло». Но не то, конечно, было бы, если бы барон Корф оставался при деле. Значит, отказ барона Корфа, выход его из земства есть своего рода самоотвержение и заслуживает высокого одобрения.

Таковы действительные причины переезда барона Корфа за границу, в Женеву, в октябре 1872 года, где он и прожил около 8 лет, с кратковременными приездами в Россию. Так оборвалась беспримерно блестящая и производительная деятельность этого великого и даровитого общественного работника на пользу общерусского народного образования. Тяжел и мучителен был этот перерыв для барона Корфа не только в смысле устранения от общественной деятельности, которой так жаждала его энергичная, широко одаренная натура, но даже и в смысле потери под ногами русской почвы, так как он был «почвенником» самой «чистой воды» и высокой пробы. Вот что говорит он, например, о себе в своих «Посмертных записках»:

«Сознаюсь, что тосковал я за украинскими степями не только в Петербурге, отталкивающем и однообразием природы, и климатом, и еще кое-чем, но из Женевы, где, стоя на берегу живописнейшего озера, не мог я не признавать того, что куда же равняться с такою красавицею моей унылой и часто неприглядной южнорусской степи, но родная мне эта последняя, и не променяю ее ни на лазуревую воду Роны, ни на позолоченные заходящим солнцем снежные вершины».

Чтобы заглушить эту естественную тоску по родине, барон Н. А. Корф с необычайною энергией принялся за перо на пользу излюбленного им школьного дела. Как видно из письма его к X. Д. Алчевской от 8 мая 1873 года, за шесть с половиной месяцев пребывания в Женеве он написал три статьи для «Вестника Европы», три статьи для «Народной школы», семь статей для «Недели» и 18 «Писем на родину» в «С. – Петербургские ведомости». Все это в общей сложности составляет более 20 печатных листов, всецело посвященных России и русскому школьному делу, так сильно нуждавшемуся в просвещенном руководстве и так кстати продолжавшему получать его от барона Корфа, оказавшегося «волею судеб» не у дел.

Живо отзываясь по поводу практического хода русского школьного дела и движения законодательства по этому предмету, барон Корф занялся вместе с тем и систематическим ознакомлением русской публики, путем публикаций в печати, с современным состоянием народного образования за границей. Дельные, страстные, блестящие статьи его по этому предмету были впоследствии собраны им, несколько переработаны применительно к педагогическому отделу Всемирной парижской выставки 1878 года и изданы в 1879 году отдельной брошюрою под заглавием «Итоги народного образования в европейских государствах». Нужно заметить при этом, что барон Корф еще раньше посетил венскую Всемирную выставку, происходившую в 1873 году, и подробно описал ее в свое время в «Вестнике Европы». Рассматривая педагогический отдел парижской выставки 1878 года, он оценивает его по сравнению с соответствующими отделами на прежних выставках, начиная со второй парижской, в 1867 году, на которой впервые состоялась попытка организовать международное педагогическое состязание. Ввиду этого «Итоги народного образования», представляя объемистую брошюру, плотно напечатанную, дают очень яркую и выразительную картину положения, хода и условий деятельности народного образования не только в одной Европе, но на всем белом свете, до Австралии и Сандвичевых островов включительно. В этом отношении вышеназванная брошюра имеет незаменимое значение в нашей школьной литературе.

Именно потому, что барон Корф документально знал все, что касается дела народного образования, и отчетливо понимал отсталость России в этом отношении по сравнению с другими народами и странами, он с такою страстью относился к этому делу первостепенной государственной важности, беззаветно и безраздельно отдавался ему и писал о нем не иначе как соком своих нервов…

Порвав непосредственную связь с русской народной школой, он сосредоточил свое внимание главным образом на устранении, путем публикаций в печати, всех тех погрешностей и недоразумений, которые так или иначе могли помешать правильному ходу народного образования. Одна за другою выходили из-под его пера горячие статьи, посвященные действительно животрепещущим вопросам в этой области. То он с увлечением доказывает и разъясняет необходимость согласования интересов общего и прикладного первоначального образования, так чтобы эти отрасли не смешивались в одну, а развивались бы самостоятельно и параллельно. То он пламенно приветствовал и пропагандировал крестьянские школки грамотности, справедливо видя в них возможность выделения простой грамоты в самостоятельную отрасль первоначального обучения, которое, несомненно, может быть поставлено как обязательное обучение даже и при наших скудных государственных и общественных материальных средствах. Но главною темою статей Корфа за этот период времени было отстаивание земских прав в деле народного образования.

Поводом к этому послужило новое положение о народных училищах, т. е. устав 1874 года, окончательно уничтоживший тот порядок отношения земства к народному образованию, который первоначально был установлен «Положением» 14 июля 1864 года. Произошло именно то, что предвидел барон Корф двумя годами раньше и против чего энергично предостерегал. Дело, начатое инструкцией инспекторам народных училищ, было завершено уставом. Теперь уже земства не избирали более председателей училищных советов, так как обязательными председателями были предводители дворянства. Земство окончательно было отдано в опеку местной администрации по народному образованию, так что без ведома и разрешения последней не смело даже рассылать по своим народным школам книг и учебных пособий, хотя бы даже и одобренных специально для этой цели. В большом ряде статей (например, «Народная школа в руках крестьянского земства», «Об инспекции народных училищ», «Учители и помощники» и других) барон Корф фактами доказывал неблагоприятное влияние нового порядка вещей и прозорливо предсказывал возможность совершенно индифферентного отношения общества к этому животрепещущему делу первейшей государственной важности. Впоследствии эти и другие статьи барона Корфа вышли в свет отдельной книгою – «Наши педагогические вопросы» (1882 г.), о которой мы скажем несколько ниже.

Оглядываясь на обширную, разностороннюю, очень отзывчивую литературную деятельность барона Корфа во время пребывания его за границей, нельзя не согласиться, что он по-прежнему и всецело продолжал служить интересам России и русского просвещения, как обещал это в известном уже нам письме к г-же Алчевской. В этом же письме он, между прочим, высказал уверенность, что, «имея время для литературных занятий», он принесет «печатным словом больше пользы России», чем прежней своей деятельностью. Хотя отстранение барона Корфа от непосредственного служения народному образованию и было несомненным ущербом для последнего, тем не менее, оставаясь за границею, он с пером в руках продолжал приносить весьма существенную пользу. Добровольный эмигрант будил во всей России интерес к народному образованию и в этом направлении руководил общественным мнением с такой твердостью, постоянством и успехом, как никто и никогда. Благодаря именно этому иной раз не только в печати и обществе ощущалось биение школьной идеи, но и самое дело народного образования, несмотря на неблагоприятный оборот в его постановке, продолжало шириться и расти, улучшаться, совершенствоваться во всех отношениях, при деятельном участии земства, остававшегося верным традициям «Положения» 14 июля 1864 года, наперекор всевозможным «препонам» и противодействиям. Заглянув в «Земские ежегодники», в «Извлечения из всеподданнейших отчетов министра народного просвещения» и в школьную статистику центрального комитета, нетрудно убедиться, что именно 70-е годы были временем наибольшего развития у нас дела народного образования. И мы обязаны этим как первоначальному энергическому толчку, данному бароном Н. А. Корфом в пору деятельности его в Александровском уезде, так и еще более той энергии и бдительности, с которыми он следил за народным образованием во все последующее время с пером в руках.

Говоря «еще более», мы нисколько не рискуем впасть в преувеличение. Установленный министерством народного просвещения контроль за народным образованием был крайне односторонне принят и применен во многих местах с явным ущербом для успехов народного образования. Дело, например, доходило даже до того, что некоторые из инспекторов официально требовали, чтобы учителя народных училищ «перед каждым уроком составляли конспект и подшивали его к делу», чтобы они «не смели возбуждать никаких вопросов изустно, при посещении училища инспектором, но обращали их к нему не иначе как письменно». Мало того: в одном из учебных округов последовало распоряжение, чтобы «учителя в особой книге ежедневно выставляли баллы или отметки (от 0 до 5) всем ученикам за их успехи», что физически невозможно в народной школе и совсем уже непедагогично. Наконец, взаимные отношения между земством и местной учебной администрацией обострялись иногда до такой степени, что возникали даже специальные «дела о пререканиях» управы с учебной администрацией. И «пререкания» эти бывали весьма существенного свойства. Инспекторы иногда своею властью ограничивали число учащихся в школах пятьюдесятью человеками, не допуская почему-то приема большего количества даже и в том случае, если фактически была доказана способность учителя вести школу с большим числом учащихся. Переводя учителей с места на место, без объяснения иной раз причин, они десятками увольняли их, совершенно игнорируя при этом практикой доказанную педагогическую правоспособность увольняемых и руководствуясь лишь отсутствием официального свидетельства о звании народного учителя, которого (т. е. свидетельства) не имел, как известно, и барон Н. А. Корф – этот учитель русских народных учителей. Случалось, что школы подолгу оставались без книг и учебных пособий, так как некоторые из инспекторов ставили непременным требованием, чтобы ни одна книга, хотя бы и одобренная специально для народных училищ, не поступала туда без надписи на ней инспектора. Земские тюки с книгами для народных школ на несколько тысяч рублей направлялись предварительно к инспектору, и у него образовывалась чудовищная залежь школьных учебников и книг. Антагонизм между земствами и учебною администрацией доходил до того, что инспекторы отрицали право земства хотя бы на простое ознакомление с годовыми их отчетами и отказывались сообщать их земству.

Эти и подобные им факты, с точным обозначением местностей, времени и действующих лиц, читатели найдут в книге барона Корфа «Наши педагогические вопросы». Книга эта служит воплощением того, как горела и болела душа Корфа о невзгодах родного нашего школьного дела. Вместе с тем книга эта представляет и вечный памятник талантливости, такта и энергии, с которыми он боролся за дорогое ему дело. И – повторяем – это была замечательно успешная борьба, судя по практическим ее результатам. Следуя характеру указанных выше фактов, дело, по-видимому, принимало такой оборот, что народное образование могло даже окончательно затормозиться и заглохнуть; в действительности же – как сказано уже – оно неуклонно шло вперед и разносторонне развивалось. И мы обязаны этим, главным образом, тому беспримерно пламенному увлечению, с которым барон Корф будил и поддерживал в обществе школьную идею, – тому авторитету, с которым он указывал на односторонние увлечения и ошибки, вредные для дела, опираясь на глубокое знание народного быта, условий нашей общественной деятельности и положения народного образования в западноевропейских государствах. Эти указания, горячо и с убеждением высказанные, способствовали сглаживанию шероховатостей, порожденных неведением и слишком крайним усердием не по разуму, и в результате общерусской деятельности по народному образованию получился не минус, а плюс, при большом притом подъеме интереса к этому делу во всей мыслящей части общества.

Эта заслуга со стороны барона Корфа на пользу просвещения России не только не оценена по достоинству его биографами, но, к сожалению, даже вовсе затушевана ими. Если деятельность его во время пребывания за границей не имеет того блеска, которым отличалась она раньше, то сущность и энергия этой деятельности ни в каком случае не уступают предшествовавшим его трудам. Размеры этой деятельности тоже поразительны.

Оторвавшись от непосредственного служения народной школе в роли педагога, барон Корф не забыл, однако, о повседневных ее нуждах и злобах. Тщательно перерабатывая каждое последующее издание «Нашего друга» соответственно росту народной школы и ее потребностей, он, кроме того, перевел «для семьи, народной школы и реального училища» капитальный труд Ф. Гардера «Руководство к наглядному обучению» в двух объемистых частях. Это ценный вклад в нашу учебную литературу.

Значение «Руководства» барон Корф совершенно правильно определяет так:

«Эта книга, предлагая чрезвычайно обильный материал по анатомии, физиологии, ботанике, минералогии, географии, физике, при постоянном стремлении автора повлиять научною беседою на нравственность детей, предназначается лишь для матерей и учителей, сохраняя полную свободу действия за последними. Народный учитель, не имея возможности располагать библиотекою, найдет в предлагаемом руководстве весьма богатую по содержанию справочную книгу, по которой он может готовиться не только к урокам „Наглядного обучения“, но и к урокам чтения по всякой книге для чтения, основанной на реальных знаниях; встречая в этой книге несколько прекрасных образцов преподавания и множество тем для ученических сочинений и бесед с учащимися, учитель, вдумавшись в обильный материал, предлагаемый Гардером, изберет лишь то, что признает пригодным, сообразно времени, которым располагает, и силам учащихся. Так поступит и мать, которая не раз прибегнет к книге Гардера и для того, чтобы отвечать на вопросы ребенка, которого еще не обучают по книгам, но который учится из жизни и ищет помощи у матери своей для разъяснения множества вопросов, ежедневно занимающих развивающиеся умственные силы. Не раз мать и учитель воспользуются книгою Гардера даже как книгою для чтения в классе, с тем ли, чтобы дать самую книгу в руки учащимся, внимательно обсудив, которые именно из статей годятся для самостоятельного и классного чтения».