Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

Широкую известность в Белом движении, особенно в офицерской среде, получило письмо польского капитана Ясинского-Стахурека (5-я Польская дивизия), адресованное чешскому генералу Я. Сыровому. Современный польский рыцарь обращался к продажному генералу: «Не я, а беспристрастная история соберет все факты и заклеймит позорным клеймом, клеймом предателя, Ваши деяния.

Я же лично, как поляк, офицер и славянин, обращаюсь к Вам:

— К барьеру, генерал!

Иначе я называю Вас трусом и подлецом, достойным быть убитым в спину». Однако союзный главнокомандующий, французский генерал М. Жанен, «не разрешил» чешскому генералу дуэль, а сам Сыровой постыдно промолчал.

Несомненно, рыцарское поведение польских офицеров, таких как полковник Рымша или капитан Ясинский-Стахурек, вызывало у барона Унгерна сочувствие и симпатии к полякам. В этом отношении показательна произошедшая в Монголии встреча барона Унгерна с польским офицером К. Гижицким, воевавшим в составе колчаковской армии.

«В палатке сидел мужчина среднего возраста, блондин, наполовину раздетый перед костром, на котором стоял латунный чайник. Из-под высокого лба на меня смотрели ясные, светящиеся глаза, холодные, как лед, — вспоминал несколько лет спустя сам К. Гижицкий. — … Барон Унгерн смотрел на меня неподвижным взглядом, а я… делал то же самое. По прошествии нескольких минут барон обратился ко мне с вопросом: «Почему вы поехали в Монголию, вместо того чтобы возвратиться домой?» — «Во-первых, у меня нет средств, чтобы заплатить за лошадей, во-вторых, меня отправили в Улангом не по своей воле, а затем меня отправили в Улясутай», — был мой ответ. «А почему вы воевали с большевиками… вместо того чтобы пробираться на восток?» — спросил Унгерн. Я отвечал, что, как военнослужащий, я слышал об обязанности вредить неприятелю, который грабил и уничтожал мою Родину. Барон минуту посидел в молчании, почесал сильными пальцами лоб и, протягивая мне руку, сказал: «Спасибо! Хотел бы, чтобы все те, кто меня окружает, были такими, как вы!» Он хлопнул в ладоши и позвал подбежавшего начальника штаба: «Этот человек будет жить в штабе, другие распоряжения позже». К сожалению, в отличие от поляков многие русские офицеры, забыв о своем воинском долге, предприняли попытки «поиграть» в высокую политику, искать соглашения с красными и социалистами всех мастей, что и не замедлило привести белую армию к военной катастрофе. «Армии Колчака были, без сомнения, потрясены фронтовыми неудачами, но поставили крест на борьбе многих тысяч, еще стоявших под ружьем, тыловые мятежи, которые взорвали «Белую Сибирь» изнутри, зачастую под руководством офицеров, еще не снявших русские погоны» — делает справедливый вывод историк А. С. Кручинин.

Еще более страшным актом предательства, чем «ивакинский мятеж», стала сдача без боя Красноярска красным частям командиром 1-го Средне-Сибирского корпуса генералом Б. М. Зиневичем, действовавшим в сговоре с местными эсерами. В феврале 1920 года на сторону красных перешло 17 человек из числа старших офицеров колчаковской армии (среди перешедших был и командир артиллерийской батареи штабс-капитан Л. А. Говоров, будущий Маршал Советского Союза). «Розовение» офицерского корпуса шло такими темпами, что в сентябре 1920 года председатель Сибирского ревкома И. Н. Смирнов обратился на имя Ленина с телеграммой, в которой сообщал, что после ухода из Забайкалья японских войск в белой армии начинается брожение и желание перейти на сторону ДВР. Смирнов предлагал обратиться к белогвардейцам с воззванием за подписью Председателя Совнаркома В. И. Ленина, обещая им полное прощение при переходе на сторону советской власти для борьбы на польском фронте. Ленин направил телеграмму Смирнова для обсуждения в Реввоенсовет, где она была отклонена по настоянию председателя РВС Наркомвоенмора Л. Д. Троцкого, Председателя правительства ДРА А. М. Краснощекова и Главкома НРА Г. Х. Эйхе. Тем не менее пораженческие (или примиренческие) настроения затронули многих известных белых военачальников.

Так, в ноябре 1920 года на станции Цицикар в Маньчжурии командующий каппелевцами генерал Г. А. Вержбицкий издал приказ, в котором объявил войну с большевиками «законченной», а армию переводил «на трудовые начала». В «Демократический союз» Приморья, выступавший под лозунгом «Ни коммунизма, ни реакций!», наряду с меньшевиками и кадетами вступил известный колчаковский генерал В. Г. Болдырев. Генерал П. П. Петров открыто заявлял, что каппелевцы не хотят воевать, не веря в полный успех борьбы с большевиками. Специальное образованное большевиками в союзе с меньшевиками и эсерами Межпартийное социалистическое бюро (МСБ) создало целую сеть подпольных ячеек в белой армии…

Унгерн открыто и публично исповедовал монархическую идею, Азиатская конная дивизия шла в бой под золотого цвета знаменем, на одной стороне которого было изображение Спаса Нерукотворного с надписью «С нами Бог», а на другой были изображены вензель «М II», обозначавший имя императора Михаила II, увенчанный императорской короной и четыре коронованных гербовых орла Российской империи по углам. Само имя императора Михаила II имело для русских людей глубокий провиденциальный смысл. Михаил Федорович, Михаил I, был первым русским царем из династии Романовых. Его венчание на царство, состоявшееся 11 июля 1613 года в Успенском соборе Кремля, ознаменовало для русских людей окончание страшной многолетней Смуты (несмотря на то что военные действия продолжались еще целых пять лет), терзавшей страну, и восстановление всей полноты русской государственности. Возведение на престол Михаила II должно было подвести черту под новой Великой русской смутой, восстановить утраченную в 1917 году империю, а главное, искупить тяжелейший грех клятвопреступления, совершенный русским народом, отрекшимся от своего царя и нарушившим священную присягу Земского собора 1613 года. Бескомпромиссные монархические взгляды барона Унгерна были хорошо известны за пределами Дальнего Востока — не случайно съезд русских монархистов («Съезд хозяйственного возрождения России»), проходивший с 29 мая по 4 июня 1921 года в баварском городке Рейхенгалле направил приветственные телеграммы Главнокомандующему Русской армией барону П. Н. Врангелю, атаману Г. М. Семенову и генерал-лейтенанту барону фон Унгерн-Штернбергу.

Взгляды барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга на сам институт монархии и на фигуру последнего царя Михаила II необходимо рассматривать в двух аспектах — мистикоэсхатологическом и реальном. О «великом князе Михаиле», который восстанет в последние времена против сил Хаоса и Тьмы, — именно с ними ассоциировался в 1920-е годы большевицкий режим, — говорилось в библейской книге св. пророка Даниила: «И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа своего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге» (Книга св. пророка Даниила, XII, 1). Именно Михаил, царь последних времен, должен попытаться объединить род человеческий, чтобы привести его к спасению, удержать имперское пространство от сил распада, хаоса и деградации. Для многих православных, духовно чутких русских людей бесспорными кандидатами на роль земного воплощения не только Антихриста, но и самого «князя тьмы», «врага рода человеческого» были большевики и их признанные лидеры — Ленин и Троцкий. Вспомним хотя бы знаменитый роман Михаила Булгакова «Белая гвардия» (кстати, сам Булгаков в своем письме советскому правительству, написанном в апреле 1930 года, характеризовал себя следующим образом: «Я — мистический писатель»), созданный в самом начале 1920-х годов. В нем Булгаков соотносил образ Антихриста с фигурой Льва Давидовича Троцкого, народного комиссара по военным и морским делам: «… и трубят, трубят боевые трубы грешных полчищ и виден над полями лик сатаны, идущего за ним. — Троцкого? — Да, это имя его, которое он принял. А настоящее его имя по-еврейски Аввадон, а по-гречески Аполлион, что значит — губитель»… Политические события, разворачивающиеся в мире и прежде всего в России, заставляли вспоминать слова апостола Павла из его Второго послания к солунянам: «… ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Сол. 2, 3–4). «Противились Богу», «выдавали себя за Бога», конечно, большевики во главе с их вождями — изуверски убивали священников и верующих (вешали, жгли живьем, сажали на колья, закапывали в землю, топили на баржах), оскверняли и уничтожали храмы, иконы, мощи святых угодников земли Русской… «Сын погибели» — антихрист» (или же кто-то из его предтеч) — уже пришел в мир. Но его окончательное торжество, по словам апостола Павла, «не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2 Сол. 2,7). Эти загадочные слова об «удерживающем теперь» толковались многими отцами Церкви (свв. Иоанн Златоуст, Феофилакт Болгарский и др.) как Римское государство, Византийская империя. Однако, после того как Византия пала под ударами турок-османов, в качестве «удерживающего» православные богословы рассматривают русского царя — единственного православного государя мировой ойкумены. После убийства большевиками царя Николая II и его семьи, на роль «удерживающего», «царя последних времен» мог претендовать только младший брат государя, великий князь Михаил Александрович.

О трагической гибели Николая II 17 июля 1918 года в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге стало известно почти сразу, большевики не старались скрыть своего преступления — они лишь лгали и изворачивались, утверждая, что «расстрелян только гражданин Николай Романов», а о «местонахождении его семьи ничего неизвестно». Однако вскоре после того, как Екатеринбург заняли белые части Восточной армии, была учреждена Следственная комиссия, расследовавшая убийство царя и его семьи. Правда, слухи о чудесном спасении наследника престола Алексея и одной из царевен (чаще всего называли имя Анастасии) до сих пор продолжают будоражить умы многих легковерных людей. Но так или иначе о трагическом финале судьбы екатеринбургских узников хорошо было известно всей России. По-иному, однако, сложились обстоятельства вокруг имени великого князя Михаила Александровича.

В марте 1918 года по решению Совета народных комиссаров Михаил Александрович вместе со своим секретарем англичанином Брайаном Джонсоном был выслан в Пермскую губернию. Английский посол в Петрограде Бьюкенен порекомендовал Джонсону срочно выехать из России, но тот ответил: «Я не оставлю великого князя в такой тяжелый момент». В Перми местные власти немедленно арестовали Михаила Александровича, однако в Пермь поступили телеграммы из Совнаркома, подписанные Владимиром Бонч-Бруевичем, главным большевицким специалистом по оккультизму, и из Петроградской ЧК за подписью Моисея Урицкого: «В силу постановления Михаил Романов и Джонсон имеют право жить на свободе под надзором местной советской власти». Михаил Александрович и Джонсон были освобождены, однако им было заявлено: местная власть не берет на себя никакой ответственности за безопасность великого князя и его секретаря. По сути дела, это было скрытым смертным приговором.

В ночь с 12 на 13 июня 1918 года группа вооруженных неизвестных лиц, предъявив «какой-то ордер на арест» (именно так говорилось в официальном сообщении пермских властей. — А. Ж.), забрали великого князя и Джонсона из гостиницы и увезли в неизвестном направлении. «Группой неизвестных вооруженных лиц» оказались пермские чекисты и милиционеры — Мясников, Иванченко, Жужгов, Колпащиков… Михаил Александрович вместе со своим секретарем был вывезен в пролетке на старую Мотовилихинскую дорогу и без лишних слов выстрелами в голову убит пермскими чекистами. Затем политические уголовники обобрали еще неостывшие тела Михаила Александровича и Джонсона (помимо похищенных золотых часов и именного кольца Михаила Александровича с расстрелянных была снята верхняя одежда — «пальто и штиблеты», как отмечали в своих предельно дегенеративно-хамских воспоминаниях большевицкие убийцы, и «разделены между собою»), забросали их ветками и отправились в управление мотовилихинской милиции отмечать «удачное дельце»… Не приходится сомневаться в том, что подобная уголовщина отнюдь не была какой-то «местной самодеятельностью»: пермское убийство являлось лишь одним из звеньев сложной, тщательно разработанной операции по полному уничтожению династии Романовых. Расправа над Михаилом Александровичем стала своеобразной репетицией грядущего екатеринбургского убийства. [33]

33

Спустя несколько месяцев один из участников убийства великого князя, А. В. Марков, был командирован Пермским губисполкомом в Москву по вопросу о выделении средств для культурно-просветительных мероприятий — убийца и уголовник Марков занимал пост губернского комиссара культуры! В Кремле Марков рассказал Свердлову об убийстве Михаила Александровича. Свердлов отвел Маркова к Ленину. Тот, поздоровавшись, спросил у Маркова: «Ну, рассказывайте, как вы там расправились с Михаилом?» Марков рассказал, не забыв упомянуть и об англичанине — Джонсоне. Замечательна была реакция вождя: «Хорошо!» — воскликнул Ленин, но предупредил, чтобы об этом нигде не было оглашено, т. к. «англичане могут предъявить нам иск, и расплачивайся тогда советская власть всю жизнь со всеми родичами его». Расплачиваться за свои преступления советская власть и большевики чрезвычайно не любили.

В прессу большевики дали сообщения о том, что «М. Романов со своим секретарем был похищен неизвестными лицами. Ведутся энергичные розыски». Через несколько недель все, кто так или иначе помогал в Перми великому князю, принимал его у себя дома, пил с ним чай, были арестованы и расстреляны ЧК по обвинению «в контрреволюционном монархическом заговоре»… Однако тайная большевицкая уголовщина принесла обратный эффект: появились многочисленные слухи, сообщения и даже «очевидцы» того, что Михаил Романов находится… в Омске… во Владивостоке… на юге России… принял командование сибирскими повстанцами… издал Манифест к народу с призывом к свержению советской власти… обещал созвать Земский собор для решения вопроса о будущем государственном устройстве России…

Появлялись сообщения такого рода: «В Херсонской губернии ведется попами усиленная монархическая агитация. В церквах разбрасываются прокламации, в которых говорится, что «жид» Керенский погубил Россию и что спасение — в Михаиле».

Все эти слухи о спасшемся великом князе весьма озадачили советское руководство — использование имени Михаила Александровича было способно объединить вокруг себя русских монархистов, стать своеобразным центром притяжения всего антисоветского движения. Чтобы погасить многочисленные слухи и домыслы, была запущена новая дезинформация: в телеграмме РОСТА, переданной 20 сентября 1918 года в Киев, ставший в то время центром монархического движения, говорилось: «Пермь, 18 сентября. В 10 верстах от Чусовского завода агентом Пермского губчека задержаны Михаил Романов и его секретарь. Они препровождены в Пермь». Но подобные лживые сообщения только еще более запутывали ситуацию: образ великого князя Михаила Александровича Романова зажил своей жизнью.